Она взлетела на подушке из густого темного дыма. Следом вырвался огонь. Плита раскололась напополам, одна часть рухнула обратно и пропала в бушующем пламени, вторая, кувыркаясь, полетела прямо на нас. Эви ойкнула, а я с перепуга так утопил газ, что педаль полностью ушла в пол. Двигатель взвыл, будто шакал, которому наподдали носком сапога под хвост.
— Ай! — крикнула Эви, вцепившись в мое плечо.
Самоход рванулся вперед, своротив краем кабины остатки кирпичной стены. Обломок подъемной платформы врезался в землю позади — воткнулся в нее, как тесак в доску, и остался наклонно торчать к небу, почти закрыв от нас взрыв.
Пламя опало, ветер относил дым в сторону. Я уменьшил скорость и вытер вспотевший лоб. Пальцы дрожали, два моих сердца затеяли игру «кто кого перестучит».
Эви наконец отцепилась от меня, попятилась и вывалилась из рубки. Обойдя ее, встала на корме, разглядывая торчащий из земли обломок.
— Не суетись, — посоветовал я. — Мутантам точно конец.
Она ушла в носовую часть и встала там, сложив руки за спиной, качнулась с пяток на носки. Я сосредоточился на световой модели окружающего, которая все еще горела вокруг меня, и мысленно позвал: «Эй! Как тебя… Система!»
Для коммуницирования возможен ментальный запрос «Операционная Система ОРУЖИЕ ТЕХНОТЬМЫ 7», — сказал голос.
«Слишком длинно. Будешь просто Системой. Или нет, голос у тебя мужской… Ладно, будешь Голосом. Ты понял? Теперь если я громко думаю «Эй, Голос!», то это я к тебе обращаюсь. Так вот, Голос: ты можешь отключиться?»
Спящий режим, — непонятно ответил он.
«В смысле? Ладно, значит, можешь перейти в этот спящий режим, когда я скомандую?»
Подтверждение.
«А в каком режиме ты сейчас?»
В данный момент Система работает в безопасном режиме. Для перехода в полноценный режим необходимо дальнейшее изучение нейрологического центра носителя и корректировка параметров. На это потребуется от семисот до трех с половиной тысяч единиц стандартного времени.
«А в часах это сколько будет?»
Неопределенность концепции «часах»…
«Ну а в днях? Хоть про день-то ты знаешь?»
Неопределенность концепции «днях»…
«Ну ладно, ладно! Что будет, когда ты скорректируешь все параметры?»
Возможен перевод носителя в средний и высший слои менталъности, а также создание сингулярностей Б-2 и А-1 классов. Так же поражение трех и более целей одновременно в случае дополнительной корректировки системы управления сингулятора и нейрологического центра носителя.
«Но пока что ты можешь отключить свою… линии эти свои светящиеся? Они мешают мне. Ты понял, о чем я?»
Неопределенность концепции «мешает»…
— Блин дырявый! — выругался я. — Ну хорошо, они нарушают… нарушают динамику перемещений носителя в окружающей среде!
Подтверждение, — ответил Голос после паузы. — Корректирующая сетка отключена.
Мерцающие линии мигнули и пропали. Я поморгал, потер глаза и схватился за штурвал, поворачивая «Зеба». Сквозь пролом в бетонной ограде мы выехали за пределы базы, к очень длинному пологому склону, ведущему к низине, которую окутывала серая дымка.
Солнце садилось за спиной — значит, самоход двигался в нужном направлении.
Эви стояла на носу, иногда оглядывалась на меня и снова отворачивалась. Я осторожно потер левое запястье. Узкий ствол спрятался назад в плоский корпус сингулятора, и пальцы едва нащупали дульный срез.
«Зеб» тяжело покатился по заросшему островками травы каменистому склону. Сквозь шум мотора донеслись шаги, я поднял голову — Эви возникла в верях и сразу решительно заговорила:
— Ну что, Музыкантик, теперь рассказывай. И не вздумай снова отнекиваться, понял? А то я сильно, по-настоящему сильно разозлюсь!
Она так впилась в меня своими большими темными глазами, что мне осталось лишь кивнуть.
— Ладно, расскажу.
— Можешь приступать прямо сейчас!
— Это что, Муром?
— Он самый.
— Мелкий городишка.
Я кивнул:
— И ничем не примечательный. В Рязани интересней.
«Зеб» катил к низине между двумя длинными пологими склонами. Через нее текла речка, из нее торчали залепленные мхом камни, островки травы и обломки бетонных плит. На ближнем берегу стояли дома поселка. Большинство старых построек давно разрушились, и местные возвели свои хибары на древних фундаментах, примостили дощатые стены к старым кирпичным кладкам, навесили на них кровли из жести и осколков шифера, склеенных смолой липты.
Деревья вдоль реки почти все повырубили и сложили из них добротный мост, а прямо на нем сделали таможенный пост. Я-то уже бывал здесь и не удивился, а вот Эви долго пялилась на бревенчатую башню, высившуюся посреди моста, который исчезал в большой полукруглой арке и возникал снова позади башни, выныривая из второго проема. На наших глазах под башню въехали, тарахтя моторами, два сендера, казавшиеся отсюда не больше спичечных коробков. Такими деревянными коробками снабжает всю южную Пустошь один из харьковских Цехов — он занимается взрывчатыми и всякими горючими смесями, и спички у него вроде как побочная продукция.
Настил моста был железным, по краям шли перила из бревен. Река бурная, дно каменистое, потому тут долго переправу наводили, основательно строили, ведь ближайший брод аж у самого Спасска, и туда день пути.
На другом берегу построек почти не было, сплошные развалины. Хорошо утрамбованная земляная дорога извивалась между ними и уходила вверх по второму склону. До Арзамаса от Мурома не очень далеко, за полночи можно доехать, если не попадешься в устроенную кетчерами ловушку, не нападут кочевые мутанты или стая мутафагов.
— А это что? — Эви показала на свободную от построек большую квадратную площадку недалеко от моста. Там стояли несколько разномастных машин.
— Стоянка. — Я потянулся за висящим на крюке биноклем. — В Муроме часто караваны тормозят, отсюда дальше или в Московию, или к Арзамасу, или на юг уходят. И этот… — Приникнув к биноклю, я кивнул сам себе и заключил: — Этот караван мне знаком.
«Зеб» покачнулся, бинокль немного сместился, и в окуляре мелькнул тусклый железный панцирь. Что такое? Я стал рыскать взглядом по Мурому… Танкер. Еще один. И третий, притаившийся в тени каменной стены… А вон и четвертый!
А те сендеры, проехавшие через мост, разве не они особой вытянутой формы? Именно такие клепают в Замке Омега…
И тут же Эви выдохнула:
— Омеговцы!
Я опустил бинокль. Цыганка подалась вперед, сжав кулаки. Глаза у нее, стало быть, поострее моих — заметила солдат и без бинокля.
— Они что, оккупировали этот твой Муром? Тормози!
Повесив бинокль, я взялся за штурвал, но тормозить не стал. Ограды у поселка не было, мы приближались к крайним постройкам.
— Музыкант, тормози!
Она схватилась за штурвал, но я откинул ее кисть и сказал рассудительно:
— Во-первых, нас уже заметили, если сейчас вдруг в сторону отвернем, подозрение вызовем. Во-вторых, никакая это не оккупация, по-моему, наемники здесь просто квартируют. В-третьих, объезжать Муром — это почти на сутки, потому что по сторонам река глубже становится. Не мельтеши, едем дальше.
Она глубоко вдохнула и медленно выпустила воздух из легких, пытаясь успокоиться. «Зеб» проехал между фанерной будкой с крышей, покрытой ветошью, и торчащей из земли бетонной плитой. На плите, болтая ногами, сидели два мальчишки-оборванца. Из будки высунулась унылая, заросшая щетиной рожа, оглядела самоход и убралась обратно.
— Сколько отсюда до Арзамаса? — спросила Эви.
— Примерно полночи ехать. Это если ни в какие неприятности не ввязываться, а с тобой я постоянно ввязываюсь.
— Чего это — постоянно? — возразила она. — Омеговцы только за нами погнались, и все. Слушай, а можно я еще эту штуку потрогаю?
— Какую именно? — уточнил я.
Она коснулась моего левого запястья. Пощупала его осторожно и пробормотала:
— А ведь вообще незаметно… И не отодрать, говоришь, никак? Музыкант, а у Меха-Корпа ведь мастерские всякие, приборы там навороченные… Может, им показать эту руку твою, чтоб исследовали?
Не отпуская штурвал, я схватил ее за шиворот и рывком притянул к себе.
— Не вздумай никому рассказывать, что у меня этот набалдашник на руке, поняла?! Не хочу, чтобы умники всякие мне в мастерских своих отпиливать ее начали! Ни слова, ясно тебе?!
В живот уперлось что-то твердое, я скосил глаза — это был ствол «шершня», который Эви незаметно достала из моей кобуры.
— Да ладно, ладно, — примирительно сказала она. — Отпусти уже. Это, которое у тебя на руке — это твоя тайна, не моя, и если не хочешь никому больше про нее рассказывать, то и ладно. Ну, отпусти, что за дурные манеры, кто так с девушками заигрывает?
— Я с тобой не заигрываю, — проворчал я, слегка оттолкнув ее от себя. — И в Гильдии своей тоже не вздумай болтать.
Пожав плечами, Эви отдала пистолет и отвернулась. «Зеб» как раз ехал мимо омеговского танкера, стоящего под дверями местной гостиницы — единственного на весь городок двухэтажного дома. Люк на угловатой башне с длинным орудийным стволом был откинут, рядом полулежал солдат в темной форме и лениво глядел на нас. У дверей гостиницы на лавках за большим столом ужинали еще несколько наемников, все они подняли головы, когда мы проезжали мимо.
— Не поворачивайся! — прошипела Эви и вперила взгляд в переднее окно рубки, будто углядела за ним что-то потрясающе интересное. — Пусть они думают, что нам все до мутафага, и мы спокойны, абсолютно спокойны, как танкеры!
Мы проехали мимо, показывая солдатам свои невозмутимые профили в боковом окне рубки. Когда миновали еще два поворота, впереди открылась большая квадратная стоянка для караванов, окруженная забором из криво вкопанных в землю бетонных столбцов высотой мне по колено. Между ними протянулась ржавая колючая проволока, в некоторых местах ее заменили еще более ржавые цепи. Они покачивались, тихо звякая на ветру.