У Кары в груди вспыхнула ярость, которая прорвалась наружу, словно свет пламени через стеклянную глыбу. Однако ярость эта не была направлена против кого-то конкретно. Кара злилась на всех этих женщин, на протяжении стольких лет хранивших тайну, на своего отца, загубившего жизнь ради сомнительных целей, на себя саму, последовавшую по его стопам. Даже на Сафию, которая не остановила подругу, несмотря на то что поиски эти убивали Кару изнутри. Огонь бешеного гнева сжег дотла последние крупицы недомогания.
Усевшись на коврик, Кара повернулась к престарелой ходже и горьким, резким вопросом прервала лекцию по истории, которую старуха читала Сафии:
– Почему мой отец искал Убар?
– Кара… – попыталась ее унять Сафия. – Полагаю, это может подождать.
– Нет! – Внутренняя ярость вернула в ее тон повелительные нотки. – Я хочу знать прямо сейчас.
Ходжа, оставаясь невозмутимой, согнулась перед гневом Кары, словно тростинка на ветру.
– Ты имеешь полное право задавать этот вопрос. Именно поэтому вы обе здесь.
Кара нахмурилась. Старуха перевела взгляд с нее на Сафию.
– Что пустыня отнимает, она также и возвращает.
– Что это значит? – резко спросила Кара.
Ходжа вздохнула.
– Пустыня отняла у тебя отца, – она указала на скорбный камень, – но зато дала тебе сестру.
Старуха кивнула на Сафию.
– Сафия всегда была моей ближайшей подругой.
Несмотря на гнев, голос Кары наполнился теплым чувством. Справедливость и глубина собственных слов, произнесенных вслух, поразила израненное сердце Кары с такой силой, о какой она сама даже не подозревала. Кара попыталась стряхнуть это чувство, но оно не уходило.
– Сафия тебе больше чем подруга. Она твоя сестра по духу… И по крови.
Подняв посох, ходжа указала на тело, погребенное в стекле.
– Здесь лежит отец твой и Сафии.
Старуха помолчала, глядя на ошеломленных женщин.
– Вы – сестры.
3 часа 33 минуты
Рассудок Сафии никак не мог осмыслить слова пожилой женщины.
– Это невозможно, – наконец обрела голос Кара. – Моя мать умерла при родах.
– У вас один отец, но разные матери, – уточнила ходжа. – Сафию произвела на свет женщина из нашего народа.
Сафия покачала головой. Значит, они с Карой кровные сестры. Спокойствие, которое она испытывала с момента пробуждения, разлетелось вдребезги. Казалось, целую вечность она прожила без матери, не зная о ней ничего, кроме того, что та погибла при катастрофе автобуса, когда Сафии не было и четырех лет. А об отце вообще не было ничего известно. В смутных детских воспоминаниях о жизни до приюта – туманных образах, ароматах, шепоте на ушко – мужчина, отец никогда не присутствовал. Да и от матери у нее осталось только одно – фамилия, аль-Мааз.
– Успокойтесь, я обращаюсь к обеим, – подняв руки, сказала старуха. – Это дар, а не проклятие.
Ее слова уняли бешеное биение сердца Сафии, подобно тому как прикосновение ладони останавливает звучание камертона. И все же она не могла заставить себя взглянуть на Кару, охваченная стыдом, словно ее присутствие могло каким-то образом осквернить добрую память лорда Кенсингтона. Сафия мысленно вернулась в прошлое, в тот день, когда ее забрали из приюта, – в тот пугающий, полный надежд день, когда Реджинальд Кенсингтон выбрал из всех воспитанниц именно ее, полукровку, отвез к себе домой, выделил отдельную комнату. Кара и Сафия сразу же прониклись друг к другу симпатией. Неужели они еще в детстве почувствовали эту незримую связь, которая объединяла их? Но почему Реджинальд Кенсингтон ни словом не обмолвился им о том, что они сестры?
– Если бы я только знала… – с трудом вымолвила Кара, протягивая Сафии руку.
Та подняла взгляд. В глазах подруги не было обвинений. От ярости, бушевавшей мгновение назад, не осталось и следа. Сафия увидела только облегчение, надежду и любовь.
– А может быть, мы все-таки знали… – пробормотала она, бросаясь в объятия сестры. – Быть может, в глубине души мы всегда чувствовали это?
Хлынули слезы. Молодые женщины осознали, что теперь они не просто подруги, а семья. Они долго обнимали друг друга, но потребность задать вопросы наконец заставила их разорвать объятия. И все же Кара не выпустила руку Сафии из своей.
Ходжа наконец заговорила снова:
– Ваша общая судьба восходит к тому времени, когда лорд Кенсингтон обнаружил в гробнице наби Амирана то древнее изваяние. Его находка имела для нас огромное значение. Изваяние, относящееся к эпохе основания Убара, было спрятано в гробнице, которую предание связывает с женщиной, творившей чудеса.
– Дева Мария? – спросила Сафия.
Старуха кивнула.
– Поскольку мы являемся хранительницами, одна из нас должна была сблизиться с лордом Кенсингтоном, чтобы изучить реликвию из погребения. Предание гласит: когда придет время, ключи от Врат Убара явятся сами собой. Поэтому к сэру Реджинальду была направлена Алмаз.
– Аль-Мааз, – поправила Сафия, отметив, что ходжа произнесла фамилию матери не совсем правильно.
– Алмаз, – твердо повторила старуха.
Кара стиснула подруге руку.
– Здесь все женщины имеют в качестве имен названия драгоценных камней. Ходжу, например, зовут Лулу. Жемчужина.
Сафия широко раскрыла глаза.
– Алмаз. Мою мать звали Алмаз. А в приюте ее имя было ошибочно записано как аль-Мааз. Так что же с ней сталось?
Ходжа Лулу, устало нахмурившись, покачала головой.
– Твоя мать влюбилась. Расследуя обстоятельства открытия древнего изваяния, она чересчур сблизилась с лордом Кенсингтоном. Забыв обо всем, оба отдались своему чувству. А через несколько месяцев в чреве Алмаз стал зреть младенец, осемененный способом, естественным для всех женщин.
Сафии совсем не понравился этот странный выбор выражения, однако она не стала прерывать старуху.
– Беременность повергла твою мать в ужас. Нам запрещено зачинать ребенка от мужчины. Она бежала от лорда Кенсингтона. Вернулась к нам. Мы заботились о ней до самых родов. Но после того как ты появилась на свет, ей пришлось уйти. Алмаз нарушила наши законы. И ты, ребенок смешанных кровей, не была чистой рахим.
Старуха прикоснулась кончиком пальца к татуированной слезинке – рубиновому знаку принадлежности к племени. У Сафии такой татуировки не было.
– Твоя мать поселилась в городке Халуф на побережье, недалеко от Маската, и стала воспитывать тебя одна. Однако через четыре года катастрофа сделала тебя сиротой. Все это время лорд Кенсингтон не прекращал поиски твоей матери и ребенка, которого она, вероятно, унесла в своей утробе. Он прочесал весь Оман, потратил целое состояние, но если одна из нас захочет стать невидимой, найти ее не сможет никто. Кровь Билкис благословила нас во многих отношениях.
Старуха перевела взгляд на свой посох.
– Узнав, что ты осталась сиротой, мы не могли оставить тебя в беде. Выяснили, в какой приют ты попала, и сообщили об этом лорду Кенсингтону. Он был сражен горем, узнав о судьбе Алмаз, но то, что пустыня отнимает, она и возвращает. Пустыня подарила ему дочь. Он забрал тебя и ввел в свою семью. Подозреваю, сэр Реджинальд намеревался дождаться, когда вы обе будете достаточно взрослыми и сможете понять запутанность сердечных дел, чтобы открыть вам ваше кровное родство.
Кара вздрогнула.
– В то утро перед охотой отец предупредил, что собирается сказать мне нечто важное. Что-то такое, что я в день своего шестнадцатилетия, превратившись из девочки в женщину, смогу наконец понять.
Ее голос дрогнул. Она сглотнула подкативший к горлу комок и закончила:
– Я думала, отец хотел поговорить об университете, а не о…
Сафия стиснула ей руку.
– Все хорошо. Теперь нам это известно.
Кара подняла взгляд. В ее глазах по-прежнему светилось недоумение.
– Но почему отец продолжал так упорно искать Убар? Не понимаю.
Ходжа вздохнула.
– Это одна из многих причин, по которым нам запрещается сближаться с мужчинами. Быть может, Алмаз прошептала что-то во сне. Поделилась тайной со своим возлюбленным. Так или иначе, но твой отец узнал про Убар. И стал искать затерянный город, быть может, чтобы тем самым сблизиться с женщиной, которую потерял. Но Убар полон опасностей. Бремя хранителей тяжелое.
Словно в подтверждение своих слов, старуха с большим трудом поднялась на ноги.
– А что будет с нами теперь? – спросила Сафия.
– Я расскажу вам по дороге, – ответила ходжа. – Путь нам предстоит неблизкий.
– Куда мы отправляемся? – спросила Сафия.
Вопрос этот, судя по всему, удивил ходжу.
– Ты одна из нас, Сафия. Ты принесла нам ключи.
– Сердце и копье?
Старуха кивнула, затем отвела взгляд.
– По прошествии двух тысячелетий мы сможем отпереть Врата Убара.
Часть четвертаяВрата Убара
16. На распутье
4 декабря, 5 часов 55 минут
Горы Дофар
Когда небо на востоке начало светлеть, Омаха сбросил скорость, выезжая на перевал. Дальше дорога шла вниз, если можно было назвать дорогой разбитую тропу, усыпанную валунами. У Омахи ныл зад от постоянной тряски на протяжении последних десяти миль.
Данн нажал на тормоз. Это был последний перевал. Впереди горы переходили в пустынные каменистые равнины с солончаковыми низинами. В зеркале заднего вида еще можно было наблюдать поля зеленого вереска, усеянные пасущимися домашними животными. Переход от плодородных земель к безжизненной пустыне был резким.
Впереди, куда хватал глаз, простирался лунный ландшафт краснозема, среди которого лишь изредка попадались пучки скрюченных деревьев с красной корой, сгорбленных постоянно дующими со стороны перевала ветрами. Это и было ценное, редко встречающееся ладанное дерево. Источник богатства края в древности.
Когда машина резко затормозила, Пейнтер мотнул головой, очнувшись от полудремы.
– В чем дело? – спросил он, приходя в себя.
Его рука потянулась к лежащему на коленях пистолету.