Повесив пальто на вешалку и заказав порцию капучино с творожным десертом, Герман упал на мягкую скамью в самом дальнем углу кафе, между стеной и окном. Идеальная позиция, чтобы наблюдать за всем, что происходит в помещении, практически слившись с интерьером.
Разложив перед собой блокнот, ручку и телефон с включённым на нём калькулятором, Герман принялся сводить и разводить между собой цифры, подбирая идеальные пары друг другу.
– Ваш капучино и десерт, – бариста, он же официант, аккуратно поставил два блюдца на стол и пододвинул их к Герману.
Тот кивнул, не отрывая глаз от своих записей, и небрежно помешал ложкой напиток, размазав по стенкам кружки рисунок из пенки. Сделав глоток, Герман поморщился то ли от вкуса, то ли от обжигающей температуры напитка.
Иногда он сам спрашивал себя: «Когда я стал таким брюзгой? До того, как ушла Катерина, или намного раньше? Может, она ушла из-за этого? И моя одержимость работой тут вовсе ни при чём?»
Вот и сейчас он погрузился в эти мысли, захмелев от кофе, сладкого десерта и воздуха, пропитанного смолой горящих в камине дров.
Колокольчик над дверью звякнул, и на пороге появилось несколько новых лиц. Постепенно воздух стал вибрировать от разговоров и наполнился новыми запахами, принесёнными клиентами. В зоне мастер-класса начался первый урок. За барной стойкой то и дело противно трещала электрическая кофемолка и деловито шипел парообразователь. Скинувшие с себя верхнюю одежду посетители приземлялись за соседние столики и потягивали кофе из своих кружек. Магазин тоже начал отпускать первые покупки, и Герман понял, что уже засиделся. Пора было возвращаться в родное гнездо и творить собственную атмосферу.
Он вернулся к цифрам. Оставалось определиться с количеством тарелок, чтобы денег на кредитке хватило в аккурат.
– Ну, рассказывай, – раздался перед ним хрипловатый голос, который так напугал своей внезапностью, что Герман подпрыгнул на месте, саданув коленом по столу. Ему повезло, что от кофе осталась только молочная пена на дне кружки, которая теперь была перевёрнута.
Напротив Германа появился НУС (неопознанный улыбающийся субъект), который выглядел так, словно всю ночь проспал лицом на столе. Кроме лица измята была также рубашка в красную клетку, застёгнутая через одну пуговицу.
– Простите, я уже ухожу, – изобразил Герман что-то отдалённо напоминающее улыбку и попытался встать.
– Цапля, ты чего такой серьёзный?
После этих слов внутри Германа что-то громко ухнуло и, звеня, устремилось куда-то в область подошвы ботинок.
– С-сам ты цапля! – предпринял он жалкую попытку обратить всё в неуместное оскорбление незнакомца, но та потерпела полный провал.
– Герман, плешивый ты пёс, совсем что ли зазнался?! – ещё шире улыбнулся мужчина, чьё лицо было размером с половину арбуза и таким же красным.
– Я не знаю, кто Вы, простите, у меня дела.
– Знаю я твои дела, – злобно усмехнулся помятый, – вон они, стоят, – махнул он рукой в сторону полок с новыми изделиями.
– Что Вы хотите этим сказать?!
– А чего ты мне выкаешь, словно я какой-то Парфёнов?
Вот и всё. Фамилия Парфёнов принадлежала старосте в студенческой группе Германа. Этот странный, вечно лохматый парень с деревенским акцентом и стареньким отцовским Volvo всегда требовал, чтобы к нему обращались на Вы – как от одногруппников, так и от преподавателей. Сомнений быть не могло – перед Германом сидит один из тех, с кем он получал когда-то диплом. Такой же профессионал, как и он сам. Вся его группа окончила институт с отличием. О них тогда даже писали в газетах: «Самый одарённый выпуск десятилетия».
Нервный комок медленно раздувался в горле Германа. Всё его тело покалывало сломанными уголками, а ладони и подмышки резко покрылись плёнкой холодного пота.
– Вакс? – неуверенно произнёс Герман, всматриваясь в покрытое морщинами, отёкшее лицо. В мешках под глазами этого человека можно было спрятать небольшое состояние. Где-то там за этой болезненной маской, которую создали проблемы с внутренними органами, пряталось лицо, хорошо знакомое Герману. Лицо, что всегда бесило его своей надменностью и бахвальством.
– Он самый! А то, ишь ты, включил дурака. Ладно, вижу – сам ты совсем не изменился! – щёки его поползли к глазам, блеснули белые зубы. – Антон! – позвал он кого-то, махнув рукой за спину и не поворачивая головы.
Герман снова занял сидячее положение и молча сгорал от стыда. Он перебирал в голове сотни вариантов, как по-быстрому слинять и теперь уже точно никогда больше сюда не возвращаться. Как много было известно этому идиоту? Что он вообще тут делает? Почему он постоянно на него натыкается? От вопросов голова разболелась с новой силой.
Через несколько секунд у столика стоял бариста, сцепив руки за спиной.
– Илья Адамович, кофе? – неожиданно обратился он к собеседнику Германа.
– Кофе, да, принеси мне в кабинет. Мы сейчас освободим столик, а то, я смотрю, народ подтягивается – нечего занимать хорошие места.
– А Вашему гостю? – поинтересовался Антон, глядя на шокированного Германа.
– Цапля, ты будешь чего? У меня там, кстати, початая бутылка бренди. Ну что, отметим встречу выпускников? – каждое его слово было как удар тупого кинжала в сердце.
Всё развивалось и уничтожалось с такой невероятной скоростью, что Герман потерял дар речи. Он просто не знал, что сказать, и уже подумывал о том, чтобы просто сорваться с места и бежать со всех ног. Домчаться до мастерской, собрать вещи и первым же поездом уехать из города, из страны, покинуть континент.
Вместо этого он промямлил что-то вроде: «Чай со льдом».
– У нас нет чая со льдом, – вежливо улыбнулся бариста.
– Пойдём, весь лёд у меня, – Вакс кивнул в сторону лестницы, которая, судя по всему, вела в тот самый злосчастный кабинет.
Теперь, конечно, всё встало на свои места. Одногруппник Германа был тем самым человеком, что открыл «Старую вазу» и составил Герману здоровую конкуренцию.
Оба встали из-за стола и направились к лестнице нетвёрдой походкой, словно они только что вернулись с войны: один – контуженный, а другой – раненый.
Кабинет Вакса был не очень большой и в меру роскошный. Пара кожаных диванов, разделённых журнальным столом. Один большой рабочий стол с двумя ноутбуками и сейф, придавивший к полу тумбочку, из которой торчали уголки папок и бумаг. Один диван был весь завален журналами и буклетами с фотографиями различных гончарных изделий и мастерских со всего света. На противоположной окну стене висела белая доска, на которой небрежно был набросан рисунок какой-то посуды и вынесены размеры.
Герман глубоко вдохнул и, чтобы не показывать, насколько сильно пал духом, небрежно плюхнулся на диван, слегка расставив ноги. И всё равно он выглядел очень скованно.
Вакс тем временем уселся за свой рабочий стол, нацепил на нос очки и некоторое время что-то молча выщёлкивал на клавиатуре, иногда кряхтя и что-то шепча под нос.
Герман крутил головой, рассматривая внутренности помещения, и прикидывал арендную стоимость такой огромной мастерской. На секунду его глаз задержался на небольшом зеркале, висевшим за спиной Вакса. В нём Герман увидел отражение «Старой вазы», которая была разбита на квадратики камерами видеонаблюдения.
Вся мастерская была под присмотром, вот как Вакс постоянно обнаруживал его. Значит он всё знает. Наверняка проверял покупки Германа. В животе неприятно забурлило.
Наконец, сделав последний щелчок по клавиатуре, мужчина встал из-за стола и вытащил откуда-то полупустую бутылку и два квадратных бокала.
– Ещё же даже не обед, – попытался отказаться Герман, но Вакс молча наполнил оба бокала и сел напротив Германа.
– Ну, давай рассказывай, как сам, чем занялся после института? – заговорил, наконец, Вакс и отхлебнул из бокала.
– Да ничего особенного, открыл свою мастерскую, – ответил Герман и тут же пожалел о своих словах. Вдруг Вакс действительно не в курсе его дел.
– Да, слышал. Вернее, видел в интернете, когда ещё только собирался открыть «Вазу». Кстати, спасибо тебе!
– За что? – удивился Герман.
– Я ведь тогда весь в сомнениях был. Боялся открываться. Денег скопил, пока трудился в столице, но недостаточно, чтобы организовать такое, – он повертелся на месте, показывая руками на стены. – А когда увидел твою мастерскую и узнал, что это ты её открыл, решил, что тоже смогу, и взял кредит, – он поднял бокал для тоста, и Герман нехотя поддержал его, а затем, наконец, сделал небольшой глоток. Пойло тут же обожгло пищевод и как-то неаккуратно смешалось с кофе и десертом, зато практически сразу начало действовать, притупляя головную боль.
– Единственное, – продолжил Вакс, – я решил всё-таки работать по франшизе. Удобней, – он отпил ещё, и Герман последовал его примеру.
В этот момент в кабинет постучались, и через секунду на столе перед Ваксом уже парил кофе и красовалось несколько десертов.
– Угощайся, – доброжелательно предложил он Герману, а сам продолжил, – я ведь пять лет в такой же «Вазе» отработал и уже знал, как и что у них делается. Сначала сам работал, пока людей набирал и обучал, потом уже перебрался в кабинет.
– Не скучаешь по работе? – решил поддержать беседу Герман и, сделав глоток, закусил фруктовым чизкейком.
– Да нет. Ты знаешь, я ведь иногда веду мастер-классы. Если мне хочется повозиться с глиной. Но чаще рисую.
Герман снова поводил взглядом по кабинету в поисках мольберта.
– Я в программах рисую, – улыбнулся Вакс, и Герман заметил, что глаза у него блестят от алкоголя. «Раньше он ведь так не пил, почему начал?»
– А ты женат? – спросил он зачем-то у Германа, надавив на больное.
– Развёлся.
– Вот и я, – мужчина тяжело выдохнул и сделал глоток.
Герман его поддержал. Напряжение медленно, но верно отпускало.
– Я ведь столько всего для неё сделал, а она мне сказала, что я на своей работе помешался, представляешь?
Герман вдруг почувствовал сильную жалость к этому, казалось бы, неприятному и совершенно безразличному ему человеку, который к тому же мог его опозорить на весь город. Тут разговор шёл не о работе, а о любви – печально потерянной. Герман знал эту тему очень хорошо и никогда ни с кем это не обсуждал.