– Они нападают ночью, – вполголоса говорила Визга. – Пока огонь с нами, мы не погибли!
Даже ярко взметнувшиеся прозрачные огненные бивни не могли согреть обросшее льдом страха сердце Рика! Холод смерти, в который уже раз, закутывал его тело в шкуру страха. Зловещие тени подбирались к кострищу.
– Убейтур! – не выдержал Рик, и руки его, державшие глупыша за плечи, стали ползти навстречу и… сжиматься для броска.
В свете кострища лицо Чуна побелело, как речной песок. Визга бросилась на Рика – острые ее зубы вцепились ему в пальцы.
– Я думала, Вепри научили тебя смелости! – крикнула она в лицо Рику.
Рик с трудом разжал руки: Чун упал на колени и забился под жеребенка. И тут, словно выбрав миг, пустынники стаей начали охоту…
Визга с молниеносной быстротой выхватила из кострища пару огромных сучьев, жарко чадящих, и сунула их в руки растерявшемуся Чуну:
– Не подпускай близко!
В ее руках уже фыркали огнем два искрочада. Она широко расставила ноги, и пламя заметалось с непостижимой быстротой.
– Не стой с сухой жердью! – кричала она Рику не оборачиваясь. – Пляши танец Огня, труби боевой клич!.. Чун, реви так, будто ты год не видал мяса и на твоих глазах доедают оленью печень!
От бесстрашной пляски огня стая бросилась врассыпную. Лишь один матерый самец, присев на задние лапы, не сводил с жеребенка помраченных алчбою глаз.
– Рик! – не глядя, Визга протянула руку. – Выдерни опорную жердь. Подай острым концом… Давай, Заморыш, быстро!
Только на миг она обернулась. Рика вдруг захватили не свойственный ему азарт и тот настоящий, охотничий накал борьбы, который не раз он видел на лице загонявшего дичь Убейтура.
Ошеломленный, он молча вырвал мощную, обтесанную снизу жердь и, неожиданно оттолкнув Визгу, встал прямо перед зверем. Словно усмехнулись налитые лютостью тихие зрачки… Зверь мелко забил хвостом, мускулы его слились в один каленый желвак – и разъятая отвагой пасть стремительно метнулась на Рика, целя в горло. Он нелепо взмахнул руками, и жердь просвистела мимо, ударив в гущу ночи.
Неумолимая рука швырнула его на землю, раздался сверлящий уши, утробный визг. Рик закрыл глаза, а когда открыл – увидел перед собой затуманенный близкой смертью взгляд зверя. Раздавленный череп сочился багровой, в сполохах, кровью.
Рик вскочил и снова ощутил во влажных пальцах прыгающие и чадящие на ветру сучья…
Стая отступила от пляшущих огней, захватив единственную добычу – своего безжизненного сородича. Хруст и треск раздались в кустарнике.
Не в силах стоять, Рик сел у ног жеребенка. Кровь? Заднее копыто жеребенка смочено кровью пустынника… Вот кто спас его! Зверь в прыжке перелетел через упавшего Рика, а гривохвост защитил себя сам.
Подполз одуревший от жары Чун и положил голову брату на колени. Плечи Рика затряслись… Он гладил жесткие волосы, и слезы капали на тонкий затылок глупыша. Он, Рик, промахнулся. Он чуть не убил брата. он никогда не станет охотником.
И его передернуло от мысли, что там, у кустарника, где бесновалась стая пустынников, мог бы лежать его младший сородич.
А Убейтура все не было.
Глава 22. Снова вместе
Он пришел на рассвете, и только выжженная поляна встретила его. Ни души вокруг… Ветер тихо покачивал зеленые волны плавающего в тумане остролиста – эту траву так любил жеребенок!
Убейтур ходил по пепелищу, и сердце его обугливалось в скорби. Лишь черепа пустынников, недоступные мощным клыкам своих же сородичей, валялись в мелколесье, да истерзанные тихоступки Чуна притулились к подножию могучего дуба.
«Один я не выживу, – подумал Убейтур. – Даже для себя…»
В ветвях дуба зашелестел ветер. Убейтур поднял голову – и взглядом ткнулся в черную пятку.
С заколотившимся от радости сердцем он поднял желудь и запустил в маленькую ступню.
– Ой! – вскрикнули наверху.
И дуб зашумел голосами сородичей! Из листвы выглянула мордочка Чуна, и он белкой скатился с дерева. Следом спустились Рик и Визга, – все трое сразу повисли на охотнике, смеясь и плача, размазывая по щекам черные языки копоти.
Утро разбудило птиц, и под шкурой уползающего тумана обнажились кровавые следы ночного побоища. Всюду валялись обгорелые сучья и клочки серой свалявшейся шерсти.
– Пустынники окружали нас облавой, – рассказывал Рик старшему брату. – А Визга сказала: пробьемся к дубу! Еле успели втянуть Чуна, его чуть не загрызли. А жеребенок остался один… И стая начала на него охоту. И тебя не было, брат!
– Пустынники вернутся, – думая о чем-то своем, сказал Убейтур. – Они вернутся. А нам пора уходить.
– Но впереди только горы, и там бродит одинокий космач!
– Я видел его, – тихо ответил Убейтур. – И это не дает мне покоя.
– Он точно однорукий?
Убейтур кивнул:
– Он прячет лицо под шкурой. У него большой копьестрел. Он натягивает жилу левой ногой, а правой упирается в камень. Он убил козла, которого я гнал от Старого Утеса. А потом начал охоту на… на меня! На той единственной тропе он сторожил меня всю ночь.
– Но ты здесь!
– Отыскал сухое русло умершего ручья. Там можно спуститься. И подняться.
Пока Рик стоял с братом, Визга отыскала в кустах довольно широкий недоедок порядком истерзанной шкуры и, сидя на корточках, старательно очистила его от мездры: мяса, жил и крови пустынника. Теперь шкура не «задохнется». Жаль, что нет времени просушить, да и сама по себе шкура пустынника на тихоступы не годится… Но Чуну надо в чем-то идти.
Он сидел рядом и нетерпеливо тянул:
– Вот пойду босиком, а мне суслики пальцы отгрызут. Будешь тогда всю жизнь носить меня на загривке!
– Принеси золы! – буркнула Визга.
Золой она присыпала мездру: пока сойдет. А настоящие снегоходы она сделает, когда у нее будет и распялка, чтобы высушить в тени нужный подбрюшный мех, и сплетенные втрое оленьи жилы. Визга наспех укутала ноги Чуна в полусырые легкоступы.
– Собери, что осталось, – сказал Убейтур. – Нас ждут Гнездовья и Старый Утес!
– А как же космач и его копьестрел? – заморгал Рик.
– Наше гнездо заняли Крысы! – отрезал Убейтур, не удостаивая брата взглядом. – А в Орлиных Гнездовьях много пещер. Однорукий уйдет сам, когда увидит, что нас много. А если не уйдет, я убью его тем копьем, которое сделал на Бобровой Переправе.
Глава 23. В орлиных гнездовьях
Издали Старый Утес напоминал трубящего в предсмертной судороге хоботаря, осевшего на задние ноги. Сырой и темной лощиной Беркуты обошли нижние скалы, и по едва заметным следам Убейтур отыскал вход в сухое русло. Крутой подъем преодолели быстро; вскоре все четверо оказались на узкой каменистой тропе и дальше пошли осторожно, сородич за сородичем. Рик же нес Чуна.
Тропа привела к завалу. Пока обходили его – погас Небесный Очаг. Но в горах было светло – от желтых скал. Убейтур первым приготовился к броску: прямо перед ним зияла сумрачная разверстая пасть пещеры.
– Космач где-то здесь! – шепнул Рик девчонке. – И он умеет пускать стрелы! А стрела летит дальше дротика.
– Убейтур никого не боится, кроме злых Духов… Тихо, Заморыш.
А Чун стал щипать Рика за шею и выше, припевая:
– Придет Космач, оторвет твои заячьи уши!
И этот издевается над ним! Рик стряхнул глупыша на землю: потрясись у холодной скалы, братец!
Они долго ждали, пока Убейтур не выйдет из пещеры и не взмахнет копьем: можно идти! Он появился – и они гуськом вошли в непроглядную тьму каменного чрева. Плотный сумрак охватил и словно съел братьев. Визга прижала мешок к телу – какая-никакая, а защита!
Впотьмах ее коснулась рука Убейтура. Она вмиг поняла, достала осколок кремня и огнесил. Потом сунула руку за пазуху и нащупала горсточку мха.
Когда разгорелся мох, Визга стремительно подставила несколько сухих щепочек, прихваченных от последнего кострища. Бледными хвостами загорелись тонкие щепки: тьма поглощала их с жадностью и остервенением. Убейтур подождал немного, а потом взял еле тлевшую щепку и двинулся вперед. Под ногами заскрипела зола, затрещали высохшие угольки… Он нагнулся: кострище!
Перехватив копье наперевес, он прошел немного вперед. Род, что когда-то жил здесь, был запасливым. Целые горы высушенных веток, сучьев и даже пней громоздились в глубине пещеры.
Убейтур кинул немного хвороста в зев кострища и, положив копье, раздул огонь. Медленно-медленно, будто просыпаясь от тяжкого сна, стало разгораться и набирать силу ленивое желтое пламя… И вдруг вспыхнуло, рвануло к каменному небу, взъярилось, заплясало и окончательно проснулось! Зарокотали тяжелые вздохи, затрещали корни и головни, рыжие космы завихрились ревущей стаей – и по ребрам пещеры заплясали первые огненные всполохи.
Тихие, серьезные стояли вокруг огня три брата и девочка с задумчивым лицом. Потом каждый взял головню под свой рост, и все разбрелись осматривать пещеру. Их новое гнездо.
Это было не очень просторное, но сухое и теплое жилье. В середине и чуть ближе к выходу гудело сейчас кострище, огороженное бивнями хоботарей. Их массивные высокие черепа громоздились в затылке пещеры, а шкуры, брошенные в спешке, не потеряли свой мех. У задней стены, в каменных ямах, хранились заготовки для наконечников, резцов, ножей и проколок. Это был костехран.
За костехраном таилось высокое и узкое каменное дупло, ведущее в глубь пещеры. Убейтур и Рик ступили в полутьму, полную пляшущих искр. Они долго протискивались, зажатые с боков нерушимо молчащими стенами. Спуск, еще один – и новая пещера открылась глазам Беркутов.
Она была еще меньше, чем та, наверху, а своды заставили Рика прижаться поближе к брату. Он зажмурился. Как можно отсюда – из каменного гнезда, подпирающего небо, – увидеть то, что находится внизу, в долине?
…На скальных полях паслись стада спокойно жующих оленей. Тишина и покой окружали их. Слева по склону горы взбирался мощный бык с горбатым загривком.
– Гляди! – восхищенно прошептал старший Беркут. – Это мой тур! Мой тур, давший мне охотничье имя. Я убил его у Холма Первой добычи!