И неожиданно Визга обронила:
– Мои сородичи обхитрили сами себя… Но я все равно не хочу менять свой крысиный хвост на серые уши.
Убейтур свирепо зашагал в чащу. Он сделал вид, что не понял намека.
Глава 12. Испытание
Род Кормящейся Утки жил на острове. Остров, словно огромная шкура, усеянная пожухлой травой, пугал Рика сильнее. Он всегда жил на твердой земле и теперь, окруженный водой, терпел страх.
Его привезли в выдолбленном бревне – он никогда таких не видел! И сразу привязали к молодой осине. И глупыши-Утята подбегали к нему и бросали в лицо комья и плоские кости от съеденных скользких тварей.
С непривычки Рику казалось, что земля колеблется под ногами: сверкающая петля воды наглухо замыкала остров, и Рик знал, что ему отсюда никогда не выбраться самому. Он захлебнется среди скользких тварей, и крылья Убейтура не спасут его!
Со страхом и ненавистью глядел Рик на обступивших его Утят. Метко пущенный острый комок задел ему ухо, и кровь брызнула на сведенные до судороги плечи. Жалкие Утки! Они ждут, когда он заплачет. Ничего нет смешнее, чем плачущий пленник.
И Рик засмеялся. Пусть он еще не совсем охотник, но он из рода Беркута! И глупым озерным птицам никогда не выжать слезу из его покрасневших глаз.
Подошла, отпугнув глупышей, старая Кряква и долго разглядывала Рика, а потом уселась на расстоянии копья. Зубы ее были сточены, а дряблую шею покрывали серо-зеленые, в окрас глухариных яиц, пятна.
– Это тебя привезли в долбленке?
Старая Кряква похлопала себя по облысевшей шкуре, прикрывавшей колени, и довольно зажмурилась. Потом уставилась на его перо в налобнике:
– Ты живешь в горах. Зачем залетел так низко?
Рик не отвечал. Он хотел пить. Вода была в трех шагах… И еще он от страха захотел есть. Всю дневную добычу слопал бы!
– Утки не любят тех, чьи гнезда в скалах, – спокойно продолжала Кряква. – Пусть твое сердце остается с тобой до заката. Вечером охотники принесут много рыбы. Ты ел рыбу, Беркут? Вкуснее ее нет ничего на свете.
Старуха зашлась в мелком скрипящем смехе, будто в глотке ее застряла обжорная кость.
На зов ее из прибрежных зарослей вышли два перепачканных глиной выростка. Один из них держал короткое, мощное на вид копье. Взгляд Рика будто споткнулся об это копье.
Оно было целиком сделано из длинного рыбьего хребта, раздвоенные позвонки которого, загнутые в одну сторону, лишь слегка подправлены резцом.
– Накормите его! – приказала старуха, тяжело поднимаясь с земли и прихватывая с собой целую тучу пыли. – Я люблю бодрых и сытых.
Молодые Селезни примостились к Рику вплотную. Они были одного с ним роста, и глаза их глядели прямо в глаза Рику – не выше и не ниже.
Один из Селезней больно ударил пленника в грудь, утопив его лопатки в кору осины. Другой молча подошел к небольшому пологому спуску, спрыгнул на влажный неширокий плес и позвал второго. Первый оставил Рика с сожалением: в зрачках его только-только разгорелось злобное маленькое пламя.
Несколько долбленок покачивались на мелководье. Островок преграждал им путь. Первый Селезень, держа на весу короткое костяное копье, уже сидел на одном из глубоких бревен, другой, поднатужась, сдвинул это бревно на воду и ловко запрыгнул в него сам.
Рик вспомнил, как его мутило в такой подвижной лёжке. Жалкие Утки! Они выбрали себе плавучие пещеры и потому едят водяную тварь. Даже сусликов не видно на острове, не говоря о загонной дичи! Правда, и чужероды сюда так просто не доберутся.
Все-таки лучше жить в скалах и пить дымящуюся густую кровь удачной охоты, чем ютиться на плавучей шкуре и давиться скользким хвостом!
Он видел, как Селезни добывали корм. Один удерживал бревно на плаву, а второй, опасно накренив спину, направлял свое нелепое копье в бледно-зеленую толщу. Ослепив на миг снежным блеском, сверкнул костяной наконечник – и тут же вспорхнул из воды с извивающейся добычей. Оба Селезня в одну глотку издали крик удачи.
А Рик ожидал продолжения мучений. Жажда заставляла его не сводить воспаленных глаз с влажного плеса и темнеющих под островком бревен, и даже внезапно нахлынувшая тоска по Беркутам не сумела погасить ее.
О, как немного успел он узнать до Обряда Посвящения, который ему уже никогда-никогда не пройти! Старую Беркутиху вспомнил, и огонь в родовой пещере, и торжественный клекот охотников, делящих на площадке большую добычу. И Убейтура вспомнил, и вечного хныкалку Чуна… и даже чужеродку, маленькую Крысу, вспомнил: как она обзывала его Заморышем… Чтоб ее съели ядозубы!
И он застонал от боли последних воспоминаний. А Селезни с удачной охоты уже плясали перед ним и протягивали к зубам, соскучившимся по свежей дичи, скользкую, еще трепыхавшуюся и удивительно похожую на змею тварь.
Он отворачивал голову, плевался – и сам извивался не хуже водяной змеи. Вернулись глупыши, стали запихивать ему в рот бескровные рыбьи отщепы. И родомаха пришла. Ощупала Рику плечи, грудь, потянула за раненое ухо и, оскалив в почти сочувственной усмешке сточенные зубы, забормотала в темнеющее небо:
– Охотники ловят рыбу. В стойбище много молодых Крольчих. Кормить надо всех! Крольчихи прожорливы, как сурки. Острога пронзит твое сердце быстро, не бойся. Беркуты – храбрый и выносливый род. Наши Утята поделят твое сердце и тоже станут отважными. Тело твое отдадим в жертву Озерной Матери, и она даст нам много рыбы. Кормить надо всех! В стойбище пришли молодые прожорливые Крольчихи…
И, словно лавина по осыпи, она все шуршала про стойбище, молодых Крольчих, Озерную Матерь, маленьких Утят, храбрость Беркутов и охотников, ловящих рыбу.
Как Рик ни старался, он не мог справиться с мелкой противной дрожью, что насылал на него будущий великий страх.
«Спрячь меня под крыло, Беркутиха! Если ты не придешь – я умру жалким, просящим пощады глупышом… Я – не охотник, слезы растопили мою отвагу!»
…Еще раз взглянув на небо, старая Кряква засеменила в заросли, следом, вздымая пыль красными от вечерней росы пятками, проковыляли шустрой стайкой глупыши. Подскочил злобный выросток и знаками показал Рику, как рвут из его груди маленькое, дрожащее от ужаса и вечерней прохлады сердце.
Глава 13. Что могут водяные крысы
Сумерки закатали остров в дырявую, просиженную у кострища шкуру. Проснулось Небесное Стойбище – и сам дух Тьмы стал обходить незримые внизу поля дичи, освещая себе путь желтым глазом. Глухо шумели прибрежные травы. Тишина и одиночество стерегли Рика. Он поднял голову, ожидая прощального полета Беркутов. Но пусто дышала ночь, и Рик перевел взгляд на тихую гладь озера.
Что это? Или ему показалось… Огромный выворотень, жертва недавней бури, приближался к берегу.
У Рика подогнулись колени. Он уже знал, как ловко плавают на стволах охотники-Селезни! Легко кормиться с таких плавучих деревьев…
Сейчас крепкие коренастые Селезни выйдут на берег и обступят молодую осину с привязанным пленником, а уж потом будут дуть в полые птичьи кости и плясать вокруг забитой дичи, призывая удачу для рода Кормящейся Утки.
Кровь будто загустела, Рик неожиданно стал тяжел для себя – и все его страхи поглотило густое, как туман, безмолвие. Чьи-то острые когти чиркнули по его шее, он прижался к дереву в предсмертной истоме.
– Очнись, Беркут!..
Рик резко открыл глаза и, словно на узкой тропе, столкнулся взглядом с напряженными и злыми зрачками маленькой Крысы. В зубах она держала кремневый нож. Он с трудом сдержал крик.
А она встрепенулась напуганной серной – и было от чего! Теперь они оба понимали, что жизнь их стала короче копья.
Стойбище Селезней поднялось и двигалось в сторону плёса. Пронзительно визжали камышовые дудки, заглушаемые треском сходящихся в наскоке черепов.
«Быстрее!..» – одними губами молил привязанный Беркут, но девчонка орудовала ножом неумело – привыкла к проколкам и скребкам… Резкий ожог лезвием по правой руке встряхнул Рика, но он промолчал. Маленькая Крыса не могла справиться с узлами Селезней!
«Змеехвостка!.. Жабоедка! Где Убейтур? Где брат? Он бы живо справился с любыми узлами!»
И он застонал от боли поражения. Но в то же мгновение руки у него освободились, он выхватил у Крысы нож и одним махом перерезал путы на ногах. Визгливый грохот костей заглушил разум Рика. Он схватил девчонку и швырнул изо всей силы к истошно орущим камышам. Пока они будут разбираться, он успеет… И тут его прошиб ледяной ручей. Он же… он же не умеет держаться на гиблой воде!..
Грозный гул приближался, а Рик стоял в растерянности. Стыд и страх превратили его в глупыша. А тут еще вдруг острая маленькая кисть вцепилась ему в руку и потащила мимо глубоких бревен к вздутому выворотню, закрывшему корнями полнеба. Здесь Крыса подсекла его шаг – он упал лицом в воду между берегом и деревом и чуть не захлебнулся.
В отраженном свете мерцающего озера было видно, как три старейших Селезня с белыми полосами вокруг шей ступили наконец-то на берег и удивленно уставились на голый осиновый ствол и как мгновенно стихло в стойбище боевое оживление.
– Держись! – услышал Рик.
Ощупью он коснулся гладкой ручки отбойника, намертво схваченного клином. Это мог сделать только охотник, промышляющий дичь…
И тут он повис на отбойнике всем телом: ноги лишились опоры.
Крыса велела Рику поджать колени, а своими ступнями легко и привычно отталкивалась от ровного песчаного дна.
– Селезни послали Утят за горящими головнями, – тихо прошептала она. – Когда принесут огонь, они осмотрят берег и прыгнут в глубокие бревна. Тогда мы пропали!
– Потому что тебе, змеехвостке, лучше чистить шкуры у очага, чем рубить узлы!
Голос Крысы странно зазвенел.
– Да, я – не охотник! – ответила она с вызовом. – Но я бы не стала, как ты, просить пощады – даже если бы умирала от страха!
Вот оно что! Он, Беркут, в забытьи просил жить… И про это знает Крыса! Лучше бы ему вырвали его трусливое сердце!