– Трип, ты когда-нибудь открываешь окно, которое выходит на подъездную аллею? – Симрелл снова взглянул на двойную раму, утонувшую в плюще.
Трип пожал плечами:
– Ну да, летом, когда совсем жарко.
– Как, например, сейчас, в июле. Ты же открываешь его сейчас, а?
– Да, ночью. Я открываю окно ночью. Под крышей очень жарко спать.
– Ну еще бы.
Полицейский подался к Трипу и, ухмыляясь, спросил:
– А тебе никогда не случалась так разозлиться на этого старого кретина, – вкрадчиво спросил коп, приподняв брови для пущего эффекта, – чтобы тебе захотелось столкнуть его с этой гребаной лестницы? – И Симрелл ткнул Трипа указательным пальцем в плечо.
– Я ничего такого не делал. Ну и что с того, что он мне не нравился? – ответил Трип, словно защищаясь.
Сержант Симрелл ухмыльнулся:
– Да уж, держу пари. Встречал я таких типов. Из тех, которые проверяют подошвы своих ботинок, прежде чем войти в дом, – не наступил ли он где в собачью какашку, так?
Прежде чем Трип успел ответить, Симрелл наклонился к нему:
– На самом деле ни для кого не секрет, что ты ненавидел этого типа до печенок.
Обвинение застало Трипа врасплох. Он уставился на темное пятно на дорожке – это натекла кровь из разбитой головы Карла, и даже ночной дождь не смыл ее полностью.
Сержант Симрелл приобнял Трипа за плечи таким жестом, который мог означать что угодно, но только не сочувствие, и повел его по дорожке к выходу.
– А теперь покажи мне еще раз, как ты прошел в лес, пока Карл лежал здесь, истекая кровью.
Трип показал на садовую ограду:
– В саду есть калитка, вон она, за ней начинается тропинка. Она ведет прямо в лес.
Полицейский сдвинул на затылок шляпу и полистал свой блокнот, словно сверяясь с записями.
– Дело в том, Трип, что это полностью противоречит показаниям твоей бабушки. Она как раз работала в саду и говорит, что ты там даже не показывался. Так что ты не мог выйти в лес через калитку, а? Тогда бы она тебя видела. Это первое. – Полицейский поднял один палец. – А во‑вторых, мы оба знаем, что это полная чушь. – И он показал второй палец.
Трип опустил голову, жалея, что поблизости нет второго осиного гнезда, которое он мог бы разбить о гребаную физиономию всезнайки Симрелла.
– Твоя история – чушь собачья, Трип, уж признай, – продолжал коп. – Ты наверняка вышел через заднюю дверь, увидел, как Карл упал и на него накинулись осы. Все это случилось прямо у тебя на глазах. Но ты не вмешался. И ничего не сказал бабушке. Ты просто ушел в лес, да?
Трип отшатнулся:
– Я говорю правду.
Полицейский, явно недовольный, похлопал себя блокнотом по бедру:
– То есть ты будешь стоять на своем? И думаешь, что тебе поверят? А, Трип?
Полицейский стал расхаживать перед ним взад и вперед, перечитывая вслух его показания, указывая на пробелы в его версии событий, а сам только и ждал, как бы подловить Трипа на оговорке и заставить его признаться, что это он стал причиной смерти Карла. И что это он, Трип, во всем виноват. А это неправда. Первым начал не он, а Карл. Значит, Карл сам и виноват.
На плечо Трипу вдруг легла рука полицейского, и он вздрогнул.
– Эй, Трип, ты меня слушаешь?
– Я не знаю. Может быть, вы и правы. Может, я действительно вышел через заднюю дверь, а потом забыл об этом, – смилостивился Трип, которого больше не заботило, что там пытается доказать полицейский. К чему бы он ни клонил, это уже неважно. Главное, что Карл никогда больше не войдет в его комнату с очередным осмотром и никогда не назначит ему новое наказание. Не в этой жизни. И никогда вообще.
– Значит, ты все же видел, как он лежал тут, верно? – Служебное рвение в голосе Симрелла умиляло.
Изменилось главное. Теперь, когда Карл исчез навсегда, все контролирует он, Трип, а не этот лузер-полицейский.
– Ну, может, я и видел край лестницы у живой изгороди, – без колебаний ответил Трип. – Но ничего больше.
Трип даже не вздрогнул, когда увидал мертвого немца, распростертого на подъездной дорожке. Открытые участки его тела сплошь покрывали желтовато-белые рубцы. Их было так много, что черты его лица расплылись до полной неузнаваемости, а кожа перестала походить на человеческую. Трип сразу понял тогда, что Карл больше не вернется в его жизнь, не будет душить его за шею, не будет тыкать его лицом в натертый воском линолеум, как нашкодившего щенка, когда ему случится поцарапать его ребром подошвы, оставив на свежей работе Карла черный след. При мысли о Карле больше не будут завязываться узлом его внутренности.
Со всем этим покончено, что бы там ни выкаблучивал этот долбаный коп, который корчит тут из себя суперсыщика.
Джейкоб Грэм смотрел из окна кабинета Шеймаса Фергюсона во двор. Агент ФБР встала там со скамейки и пошла по мощенной камнем дорожке в сторону гуманитарных факультетов. Грэм следил за ней до тех пор, пока она не скрылась за деревьями. Наверное, пошла искать преподавателей из его списка.
Грэм выскочил в коридор, подбежал к лифту, вставил свою карту доступа в электронный считыватель и несколько раз нетерпеливо потыкал кнопку «Вниз», хотя дисплей загорелся при первом же нажатии. Через минуту перед ним открылись двери большого грузового лифта. Вдоль боковых стенок громоздилось какое-то оборудование, прикрытое для сохранности одеялами.
На цокольном этаже лифт с лязгом остановился. Грэм снова вставил карту доступа в считыватель, активируя двери, и они медленно распахнулись. Едва Грэм шагнул в темный коридор, датчики движения среагировали и под потолком вспыхнул ряд люминесцентных ламп.
Дойдя до двери с табличкой «В‑6», Грэм вставил свою карту в прорезь и вошел в складское помещение, заставленное коробками с черными стрелками и надписями «Не переворачивать!» на боках. Одну стену занимали металлические стеллажи с научными журналами и копиями статей. Помещение было подвальным, темным. Грэм зацепил плечом стопку картонных коробок с красной надписью «Осторожно! Хрупкое». В коробках забрякали пробирки. Грэм поправил коробки, чтобы они не шатались, и пошел в дальний угол на свет настольной лампы, который с каждым его шагом становился все ярче.
В углу склада был стол, за ним, сгорбившись, сидел крупный мужчина. Это был Шеймас Фергюсон. Он вычитывал гранки статьи о синтезе батрахотоксина и его сложных аналогов, соавтором которой был сам. Услышав за спиной шаги, профессор развернул стул и оказался лицом к лицу с лаборантом.
– Ну, она ушла?
– Да. Я проследил за тем, как она уходит. – Грэм промокнул вспотевшие ладони о брюки.
– Так, так, – тихо сказал Фергюсон, изучая своего ассистента. – Есть что-нибудь, что мне надо знать?
Грэм откашлялся:
– Она очень рассердилась, когда не застала вас.
Стул заскрипел под тушей профессора. Фергюсон провел указательным пальцем по своим щетинистым усам, задумчиво глядя на нервничающего ассистента.
– У нас будут с ней проблемы, Джейкоб?
Грэм сунул обе руки в карманы халата:
– Вряд ли.
– Ну, что ж, значит, все отлично. – В голосе Фергюсона звучал сарказм. – Или нет? Что ты ей сказал?
В подвале не было второго стула, и Грэм привалился к полке.
– Честно говоря, у нее ничего нет. Она шарит наудачу. Я сам с ней разберусь, если она еще придет. Доверьте это дело мне.
Фергюсон пренебрежительно махнул рукой.
– Сомневаюсь. – Он покосился на Грэма. – И что значит – «разберусь»? – Фергюсон подался вперед на стуле. – Что ты ей выболтал?
Грэм ощутил неприятное напряжение в промежности.
– Не я, а Миллард. Он подслушал наш разговор – мой и той женщины из ФБР – и вмешался, а я не смог его остановить. Он рассказал ей о Питере Франклине, защищал его.
Фергюсон с силой ударил кулаком по столу, едва не перевернув лампу:
– Да что с вами такое, люди? С каких пор я нанимаю помощников, которые сплетничают с копами, сующими нос не в свое дело?!
Грэм кивнул:
– Я знаю, да, но Тим был очень взволнован. Придал этому делу личный характер, сказал, что смерть Питера расследовали лишь для отвода глаз. Что университет и полиция действовали недобросовестно.
Фергюсон в отчаянии схватился за край стола. Профессор был крупным раздражительным мужчиной и вспыхивал словно порох, если что-то было не по-его, и Грэм опасался, как бы эта пронырливая бабенка из ФБР, которая везде сует свой нос и задает вопросы, не довела его до очередного припадка ярости.
– Что еще, Джейкоб? У меня нет времени. Выкладывай все немедленно!
– Она расспрашивала о Комитете по академическому надзору. Интересовалась, кто в него входит и что мне известно о том, почему Питеру отказали в приеме.
– Господи Иисусе, Джейкоб! Как, во имя всего святого, она вообще узнала про комитет?
– Я же говорил вам. Миллард сказал ей, что Питера не приняли в аспирантуру. Судя по тому, как он себя вел, мне показалось, что он как будто мстил университету. – Грэм промокнул лоб, который покрылся испариной, хотя в подвале было прохладно. – Так что мне пришлось показать ей список. Я подумал, что лучше дать ей что-нибудь, чтобы… э-э-э… предотвратить ущерб. Я… я не знал, как быть, ведь…
Фергюсон кивнул.
– Да, я все понял. – Профессор махнул рукой. – Для того я и оставил тебя там с этой кошелкой.
– Она еще вернется, – сказал Грэм. – Я не сомневаюсь.
– Ну, это ясно, – мрачно сказал Фергюсон. – Что там еще? Что мне еще нужно знать?
– Я рассказал женщине из ФБР о другой девушке, о которой писали сегодня, и отдал ей газету, которая лежала у вас на столе.
– С какой это стати? – Фергюсон угрожающе подался вперед.
– Чтобы отвлечь ее от расспросов о Питере и той девчонке, Винчестер, вот с какой. Мне показалось, это может сработать.
У профессора запрыгало левое колено. Он склонил голову набок, взвешивая ситуацию:
– Но это же общеизвестный факт, автомобильная авария. Не понимаю, какой ей интерес в том, о чем уже написали в газете.
Грэм кивнул: