у вчера вернуться в Чикаго, у нее опять не получится сдержать слово, на этот раз по причине чрезвычайных семейных обстоятельств. Надо выяснить, как дела у матери, а на это уйдет вся суббота.
В машине Кристина быстро написала Миранде, что не вернется сегодня, так как у нее заболел член семьи. Если с матерью все в порядке, то она прилетит в воскресенье.
Потом она забила координаты дома престарелых в GPS-навигатор, повернула ключ зажигания и вставила в проигрыватель диск Баха для прослушивания в дороге. Ей хотелось отвлечься.
Два часа спустя Кристина уже ехала через реку Огайо. День был ясный, и с высокого моста она видела, как под него, морща мутную речную воду, заходит баржа с платформой, доверху груженная стальным прокатом. Въехав в Кентукки и следуя инструкциям навигатора, Кристина миновала небольшой дорожный затор в центре Луисвилла. К счастью, до проведения традиционного кентуккийского скакового дерби было еще далеко, так что водителей из других штатов было мало. Кристина проехала мимо закусочной с рекламой дежурного блюда: белый хлеб с подливкой – 99 центов. И как только ее мать решилась переехать в штат, где так отвратительно кормят? И Кристина вспомнила ароматы домашней колбасы и перогов [26], которые витали на крохотной кухоньке их двухэтажного дома в Детройте, когда там хозяйничала Йорца.
Мать Кристины, эмигрантка из Польши, вырастила двоих детей – Кристину и ее старшего брата Ханса – в Хамтрамке, районе Детройта, где селились в основном выходцы из Восточной Европы, а в конце жизни взяла и выбрала себе дом престарелых не где-нибудь, а в столице коневодческого штата Америки. Кристина никогда не могла понять, почему она так поступила. Уж точно не потому, что туда же, овдовев, отправились две ее соседки из Хамтрамка, – в этом Кристина даже не сомневалась.
Кристина въехала на круговую подъездную дорожку Центра помощи престарелым «Рэндольф Армз» и остановилась под портиком, у крыльца с широкими ступенями и пандусом для инвалидных колясок. Когда она вошла внутрь здания, ей в нос ударил перегретый воздух, пропитанный запахами старости, моющего средства и искусственного соснового ароматизатора. У нее не осталось никаких сомнений в том, что здесь старикам в основном помогают умирать. Вокруг слонялись, опираясь на алюминиевые ходунки, сутулые кандидаты в покойники. Одежда мешками висела на их костлявых телах, казавшихся безвольными из-за отсутствия мышц.
Дежурная медсестра, брюнетка с туго зачесанными назад волосами, заметила Кристину из коридора и подошла к ней. Мягкие белые туфли медсестры ступали бесшумно.
– Я так рада, что вы приехали, – сказала она. – Вы же Кристина, верно?
Кристина кивнула.
– Ваша мама часто рассказывает о вас, – широко улыбнулась медсестра. От нее пахло сладкой сдобой с корицей.
– Что с ней случилось, Франческа? – спросила Кристина, прочитав имя на пластиковой бирке на полиэстеровом халате женщины. – Мне можно ее увидеть? – Кристина взглянула через плечо сестры в сторону материной палаты и провела пальцами по волосам – надо было помыть голову.
Франческа похлопала Кристину по руке:
– Не волнуйтесь. Она просто немного запуталась. Сегодня она в порядке.
Немедицинское объяснение сестры только сильнее затянуло нервный узел в животе Кристины.
Она нашла на втором этаже палату № 14 и нерешительно замерла у открытой двери. Ее мать в халате сидела на краю кровати и смотрела в окно. Волосы у Йорцы были мокрые – наверное, только что из душа.
Кристина поставила на пол чемодан. Мать услышала и подняла глаза. Для Кристины было облегчением увидеть ее ястребиный взгляд.
– Кристина? – В тоне старой женщины послышалось суровое удивление. Ее седые волосы были подстрижены по-мальчишески, чтобы легче было мыть и расчесывать, а нахмуренный упрямый лоб сильно напоминал лоб самой Кристины.
– Я просто оказалась тут неподалеку, мама, – сказала Кристина, очень стараясь, чтобы это не прозвучало как оправдание. – И решила заскочить к тебе, узнать, как у тебя дела.
Йорца вопросительно подняла брови – так смотрит мать, которую дочь безуспешно пытается одурачить, уже не в первый раз.
– Если я не вовремя, то…
Йорца махнула рукой.
– Могла бы сначала позвонить, – ответила она с характерной для нее резкостью и стала вытирать влажные волосы полотенцем, которое Кристина не заметила у нее в руках.
– Но, мама, когда мне позвонили и сказали, что тебя нашли на полу без сознания, я, конечно, забеспокоилась, – объяснила она, теперь уже точно оправдываясь.
Мать озадаченно хмыкнула:
– Да? Как мило. Дети бегут со всех ног, стоит тебе упасть. Прямо хоть не вставай.
Кристина сжала плечо матери, исхудавшее из-за утраты мышечного тонуса – не то что в детстве Кристины, в Детройте, когда мать то и дело скребла щеткой из кабаньей щетины кухонный пол.
– Мама, я исправлюсь, обещаю. Как только все уляжется, давай съездим в Мамонтовы пещеры, хочешь? Я слышала, там потрясающе.
А сама поморщилась при одной мысли о том, чтобы снова лезть под землю: недавних занятий спелеологией ей хватило с лихвой. Мать подняла брови и спросила:
– Опять проблема с мужчиной, да? – Йорца покачала головой. – У тебя слишком мягкое сердце, Кристина. Тебя легко ранить, особенно тому, кого ты ценишь больше всех, к кому привязываешься. Ты возводишь такого человека на пьедестал, а он потом делает тебе больно. Я все знаю. Не нужно ничего объяснять. Просто посмотри на себя.
– Мама, пожалуйста. Это же было пятнадцать лет назад, даже больше.
И Кристина в миллионный раз упрекнула себя за то, что вернулась домой после того, как ее роман с научным руководителем в аспирантуре закончился катастрофой. Она была так опустошена и удручена тогда, что ее состояние не укрылось от материнского глаза.
– Я приехала к тебе не потому, что уважаю или не уважаю мужчин и возвожу или не возвожу их на пьедестал. Я работаю над делом. Точнее, над двумя сразу.
Йорца внимательно взглянула в лицо дочери, затем потянулась и взяла ее руки в свои.
– Ты посмотри на себя – ты в полном расцвете и до сих пор не замужем. Ты понимаешь, о чем я говорю, Кристина? Долг матери – беспокоиться за свою единственную дочь, особенно когда речь идет о таких вещах.
– Я приехала к тебе, мама. И переживания из-за мужчины, который бросил меня сто лет назад, тут ни при чем, черт возьми.
– Если бы ты позвонила, прежде чем ехать, то узнала бы, что это сущая ерунда. – Йорца коснулась кусочка пластыря у себя на правом виске. – Просто я немного поскользнулась, вот и все. Точнее, споткнулась о ковер. Не о чем беспокоиться.
Кристина отняла у матери руку. От ее проницательного взгляда ей стало не по себе. Она вдруг почувствовала, что проголодалась.
Мать просияла так, словно прочла ее мысли.
– А знаешь, Кристина, у нас сегодня фирменный ужин. На кухне как раз готовят твое любимое, – сказала она так, словно никакой размолвки и не было.
Кристина расслабилась, села на кровать рядом с матерью, и они обнялись.
– Пироги? – удивленно спросила она.
Ее мать улыбнулась:
– Точно! Нас же тут трое из Детройта, вот мы и повлияли на состав меню.
Кристина посмотрела в окно. За ним росла яблоня, вся в молодых почках, готовых вот-вот лопнуть. Ей невольно вспомнились убитые студентки, которые никогда больше не увидят нежной красоты цветущих деревьев.
– Почему ты опять хмуришься, Кристина? Тебе не идут эти мешки под глазами. Ты мало спишь.
Кристина перевела дыхание:
– Все из-за начальства. Они хотят приковать меня к столу, вместо того чтобы дать мне ловить убийцу.
– Ты знаешь, как я отношусь к тому, что ты вечно хватаешься за самую опасную работу. Ты слишком напрягаешься, Кристина. Это не годится для такой красивой девушки, как ты. В твоей жизни должно быть что-то еще кроме погонь за убийцами. Жизнь – это вообще не бег наперегонки со временем.
Кристина невольно глянула на часы:
– Да ладно, мама. Я судебный медик, специально обученный расследовать ужасные поступки людей. Я знаю свое дело, и я его делаю. Но я терпеть не могу бесполезных совещаний руководителей подразделений и не хожу на них.
– Вообще-то в заседаниях и бумагах тоже есть смысл, – возразила Йорца. – И не тебе решать, так это или нет. – Морщинка на лбу матери заставила Кристину вздрогнуть: вот такой лоб будет и у нее самой через тридцать лет.
Она вздохнула. Научится ли ее мать когда-нибудь гордиться тем делом, которым зарабатывает на жизнь ее дочь? Во дворике за окном показались двое обитателей дома, они шли, опираясь на алюминиевые ходунки. А есть ли смысл работать всю жизнь только для того, чтобы в старости попасть в такое вот место?
Ей захотелось позвонить Макфэрону и сказать ему, что шериф Бойнтон прекратил расследование, но она сразу передумала.
Йорца потянула дочь за рукав:
– Так что случилось, Кристина? У тебя такой мрачный вид.
– Извини, мама. Я работаю над одним делом в Индиане, а местный шериф не желает сотрудничать.
– Как, тот милый шериф, который помогал тебе раньше? Который спас тебе жизнь? Ты же была так уверена в нем, Кристина?
– Нет, это новое дело, мама. И это не Джо. С ним у нас все по-прежнему хорошо. – Это прозвучало так, словно их с Макфэроном отношения были безупречны, как в рекламе, хоть бантик привязывай, хотя на самом деле она была в полном смятении, а ее жизнь запутана, как никогда раньше. В одном мать явно права: долгий одиночный полет начал сказываться на ней. Студенчество давно миновало. В предрассветных сумерках она все чаще замечала, что из тускло освещенных зеркал мотелей на нее смотрит усталое лицо.
– Это твое слепое пятно, Кристина, – сказала ее мать. – Так было всегда. Когда дело касается мужчин, ты плохо видишь. Совсем плохо.
И она сжала щеки дочери своими морщинистыми ладонями:
– И это моя вина, понимаешь? Я проводила с вами слишком мало времени, когда ты и твой брат были детьми.