Мать вдруг осунулась, стала какой-то измученной.
– Понимаешь, в какой-то момент я почувствовала, что у меня нет больше сил. И сдалась. – Она отвернулась, словно стыдясь себя. – Я не знала, где взять время на все: готовку, уборку, работу. Но хуже всего было то, что я не знала, как вести себя с тобой и Хансом. И не могла быть рядом с вами.
– Все хорошо, мама. Не надо…
– Я лежала в кровати в своей спальне и тревожилась, – продолжала Йорца, как будто не слыша дочь. – Я очень тревожилась за вас. Я слышала, как вы с Хансом спускались по лестнице по утрам, и ваш отец тоже, но просто не могла встать и… – Йорца посмотрела на Кристину полными слез глазами. – Я никогда не дарила тебе и Хансу той любви, которую мать должна дарить своим детям, я знаю.
А твой отец… – Она помолчала и печально покачала головой. – Он только и твердил, какая ты ленивая, как мало тренируешься, и так далее. Он был гораздо снисходительнее к Хансу, чем к тебе, Кристина. Не знаю почему… – Йорца покачала головой. – Ты ведь совсем не была ленивой, Кристина. Ты плавала, хорошо училась. Я так гордилась тобой! Видел бы он сейчас, к чему привели его вечные придирки. Это из-за него ты не доверяешь себе в отношениях с мужчинами.
Кристина похлопала мать по плечу:
– Это не так, мама.
Хотя, скорее всего, мать не ошибалась. Ее и правда часто не было дома, когда Кристина росла, а отец постоянно критиковал ее в детстве. Не знавшая безусловной отцовской любви Кристина и через много лет после смерти Германа Прюсика – а он скончался в то самое лето, когда на нее напали в Новой Гвинее, – ощущала в своей жизни какую-то пустоту. Вернись она тогда из экспедиции всего на месяц раньше, она бы еще застала отца в живых. И, может быть, они успели бы поговорить.
– Значит, ты беспокоилась, мама. Может, у тебя была депрессия?
– Да нет, просто беспокойство.
– Почему? Из-за папы?
– Нет, Кристина. Отец тут ни при чем. Просто я… волновалась. – Она заломила руки и покачала головой. – Когда мать была нужна вам больше всего, я была не в состоянии сделать даже самые простые вещи.
Кристина глубоко вздохнула. Чувство вины и печаль матери были осязаемы. Ей было жаль мать, которой приходилось бороться с тревогой без лекарств, психотерапии или Баха. Она считала, что должна со всем справляться сама, и винила себя, когда ей это не удавалось.
Видеть ее растерянной сейчас было так мучительно, что Кристина остро ощутила недостаток любви, как в детстве, когда ее отец был вечно недоволен ею, а мать была либо занята, либо на работе. Может, она и коротышкой осталась из-за недостатка родительского внимания?
Или причина ее бед вовсе не в родителях? Она же до сих пор борется с еженедельными приступами паники, хотя с того нападения на нее в джунглях Папуа – Новой Гвинеи прошло целых шестнадцать лет. Она тогда училась в аспирантуре, вела самостоятельное полевое исследование и не заметила, как зашла слишком далеко на земли племени, которое все еще практиковало каннибализм с поеданием жизненно важных органов жертвы. То нападение не столько сохранялось в ее памяти как воспоминание, сколько жило в ее мозгу собственной жизнью, то и дело проигрываясь вновь и вновь, словно по собственной воле, каждый раз потрясая ее своей внезапностью и жестокостью. В глубине души Кристина по-прежнему не верила, что ей удалось спастись, и взгляд того, кто напал на нее тогда, на берегу реки, до сих пор преследовал ее во сне и наяву.
Панические атаки – ее истинная ахиллесова пята – стали буквально частью ее натуры, как и погоня за преступниками. Она спрашивала себя, будет так всегда или когда-нибудь она все же освободится от этого эмоционального рабства и обретет внутренний покой, безмятежность и счастье, которые пока ускользали от нее.
Кристина вышла в коридор, пропитанный резкими запахами моющего средства с нашатырем, и набрала номер Джо Макфэрона. Она уже несколько дней не слышала его голос, а ей сейчас так нужно было услышать кого-то, кто на ее стороне. Ответила его голосовая почта.
– Привет, Джо, это Кристина. Я в Луисвилле, навещаю мать, отсюда полечу обратно в Чикаго. Мы могли бы встретиться с тобой до моего отъезда, обменяться впечатлениями и посмотреть, что у нас есть по этому делу?
Она надеялась, что у него есть что-то новенькое и что он найдет способ разрядить ситуацию с шерифом Бойнтоном. Скорее всего, Бойнтон уже звонил ему и сделал подобающее внушение. Оставив сообщение, Кристина почувствовала себя лучше, хотя, в сущности, ничего не добилась.
Посещение матери оказалось для нее большим потрясением, чем она ожидала. Впрочем, так было всегда. Йорца никогда не упускала случая пооткровенничать с дочерью, и сегодняшний визит не стал исключением. Она сразу перешла к главному – нерешенным проблемам Кристины с отцом и двум ее романам, первому, несчастливому, и второму, который она пока не находила в себе сил сдвинуть с мертвой точки. Так что, наверное, мать права. Кристина вздохнула. Настоящие отношения, что бы под ними, черт возьми, ни подразумевалось, требуют своего рода прыжка в неизвестность; назовем это прыжком веры. И мысль о нем приводила Кристину в ужас.
Взросление всегда сводилось для нее к стремлению сделать следующий вдох. Каждая тренировка в старших классах заканчивалась тем, что Кристина, стоя на коленях, слушала, как отчитывает ее отец. Ей хотелось бы сказать о себе, что с тех пор многое переменилось – и она тоже, но, увы, главное осталось прежним: она до сих пор борется за одобрение отца. Только теперь она ждет похвалы от других людей, ведь она так и не дождалась ее от человека с секундомером в руках, которым он, не давая ей даже отдышаться после очередной тренировки, тыкал ей прямо в лицо как неоспоримое доказательство ее ущербности.
А когда в выпускном классе она взяла первое место, показав рекордное выступление на соревновании семи школ, он все же сказал ей: «Молодец», но даже тут не удержался и добавил: «Обратно ты плыла небрежно. В следующий раз сильнее толкайся от стенки».
Таким она и запомнила отца навсегда. Как бы она ни старалась угодить ему, он всегда прямо говорил ей, что этого мало. И все же, по иронии судьбы, именно его беспощадная настойчивость сотворила чудо, за которое Кристина всегда будет благодарна отцу. Если бы не его безжалостные тренировки, она никогда не стала бы такой отличной пловчихой и наверняка погибла бы тогда в джунглях, потому что в бурлящей реке ее спасли только крепкие мышцы и умение.
Глава 15
Весенние каникулы стартовали, и тысячи студентов пустились по пути ежегодных миграций к югу от границы США. Толпы юных солнцепоклонников устремились к чистейшим белым пескам Юкатана и Канкуна; любители археологии и просто прилежные студенты штурмовали Центральное Мексиканское нагорье, где в джунглях к югу и к востоку от Мехико таится множество древних руин.
В первый официальный день каникул, в жаркую и душную субботу, группа из пятидесяти студентов Университета Калхуна Сеймура и двоих сопровождающих преподавателей прилетела в международный аэропорт Сьюдад в Мексике. После таможни и заселения в отель «Фиеста Инн», не самое модное заведение с умеренными ценами, студентов ждал вечерний показ слайдов о древней культуре и памятниках доколумбовой Америки. Так их готовили к посещению пирамид Теотиуакана на следующий день и к экскурсии в Национальном музее антропологии в центре Мехико в понедельник. Во вторник группа переезжала на юг, в Оахаку, к знаменитым руинам Монте-Альбана.
Филлис Овертон, профессор романских языков, бледная от недостатка солнца, в который уже раз просматривала маршрут и согласовывала с туроператором расписание каждого дня вверенной ее попечению группы. Второй сопровождающий, профессор Фергюсон, вызвался на эту роль еще несколько месяцев назад, но едва мог поверить своему счастью, когда его кандидатуру все же утвердили для участия в поездке. Теперь он сидел в баре отеля за бокалом текилы «Гран патрон платинум» и размышлял о неожиданных преимуществах, которые дает профессия заклинателя дождя.
В воскресенье Кристина следом за Мирандой вошла в кабинет Патриции Гастон, чувствуя себя провинившейся школьницей, которую ведут на ковер к директору. Гастон пригласила их сесть, а сама встала из-за стола и закрыла дверь.
Кристина решила, что должна что-то сказать:
– Мне жаль, Патриция, что я пропустила собрание руководителей подразделений в четверг. Я…
– С вашего позволения, Кристина, сначала буду говорить я. Мне есть что вам сообщить, и это важно, иначе я бы не вызвала вас сюда в воскресенье. – Директор филиала положила ладони на стол и спокойно посмотрела на Кристину. – Вчера поздно вечером мне позвонил ректор Университета Кэлхуна Сеймура. Он хотел знать, почему в кампусе находится агент ФБР, который опрашивает профессоров и студентов без ведома местного шерифа, ответственного за расследование смерти Наоми Винчестер. Полагаю, что и вам, и мне известно, что на данном этапе у вас нет полномочий допрашивать преподавателей и студентов в кампусе.
– Да, я там побывала. Осмотр тела Винчестера установил, что эти две смерти…
– Вы упускаете главное, агент Прюсик, – снова перебила ее Гастон. – Ни я, ни агент Миранда не давали вам санкции на проведение полномасштабного расследования по этому делу. Больше того, у вас вообще не было никаких полномочий. Наше ведомство не обладает федеральной юрисдикцией в отношении штата Иллинойс или округа Бенсон штата Индиана. И еще: ректор был особенно недоволен тем, что вы побеспокоили профессора Шеймаса Фергюсона, который, как я понимаю, руководит… – она поднесла к глазам очки для чтения и заглянула в свои записи, – Исследовательским центром Пембрука, всемирно известным учреждением, которое каждый год приносит университету миллионы в виде государственных исследовательских грантов.
– Позвольте, я все объясню, – перебила Кристина. – Есть прочная связь между…
Гастон подняла ладонь:
– Я уверена, что у вас были на то причины. Но есть такая вещь, как протокол, и мы должны ему следовать. Пока вы не получите специального разрешения по надлежащим каналам, никаких дальнейших необъявленных визитов в кампус Криминалистического университета не будет. Это касается меня, Миранды, членов вашей команды судмедэкспертов и особенно вас. Вам все ясно по этому вопросу, агент Прюсик?