Я извинился перед сотрапезниками и поставил еще одну защиту от прослушки, потому что не стоило Беспаловым ни знать, с кем я говорю, ни слышать этого разговора.
— Добрый день, Арина Ивановна.
— Узнал старушку, Илюша? И тебе доброго денечка. Я у тебя времени много не займу, пару вопросов задам всего. Помню, что мальчик ты занятой, соревнования идут. Кстати, первый бой я твой посмотрела. Красивый.
— Спасибо, Арина Ивановна.
— И соперник тебе достался на славу. Как он иллюзиями владеет — любо-дорого посмотреть. Жаль, что ты так не умеешь.
Я насторожился: кажется, зрелище навело Живетьеву на мысль об использовании иллюзии в совсем другом месте и времени и сейчас разговор повернется к Эрнесту Арсеньевичу. Хотелось бы ошибиться, но в отношении Живетьевой нужно сразу настраиваться на худший вариант. Впрочем, в ее случае лучших нет, всегда выбор из худших.
— А уж мне как жаль, Арина Ивановна, — грустно согласился я. — Такое полезное умение, а я его только через артефакт могу использовать, да и то не слишком высокоуровневый. У моего противника иллюзии были куда лучше, чем у меня с артефактом получилось бы. Только все равно на соревнованиях нельзя выступать ни с какими артефактами, кроме защитных. Алхимия разрешена, но я решил её тоже не использовать. Уж очень меня пристально рассматривают перед каждым боем.
— Так и не успокоились? — удивилась она, выйдя из образа доброй бабушки, и я уверился, что провокации действительно были инициативой императора.
— Так и не успокоились. С утра меня пытались накормить какой-то дрянью, и в апартаменты гостиничные сегодня пытаются пробраться, пока нас нет, — пожаловался я, уверенный, что императору она перезвонит тоже. И пусть важные разговоры они предпочитают вести только под защитой артефактов, а значит — при личной встрече, но намекнуть, чтобы от меня отстали, Живетьева может.
— Если Шелагиным не признают, ко мне пойдешь? — неожиданно спросила она. — В основной род, не абы куда. Заклинанию иллюзии обучу, да и не только ему. И тебе польза, и нашему роду. В Дальград, опять же, переведешься.
Насколько я понимал, сейчас мне давали последний шанс остаться в живых. Для Живетьевой я был перспективным материалом, который нужно забрать или уничтожить, чтобы не достался другим.
— Спасибо за приглашение, но я не могу вот так, сразу, дать ответ.
— Приглашение распространяется и на твоего дядю, учти. Но поговорить я хотела не об этом, хотя сильные и умные маги нам очень нужны и только у нас получают достойное образование. Понимаешь, Илюша, сильно меня Эрни беспокоит. Он, конечно, тот еще засранец, но внук мне. Чай, не чужая кровь. И то, что он до сих пор никак не дал о себе знать — и это при заблокированном счете! — меня очень и очень беспокоит. Эрни — мальчик, привыкший к комфорту и деньгам.
Ничего себе мальчик. В его возрасте у некоторых уже внуки бывают.
— Я его с того дня не видел.
И его трупа тоже, потому что желание подъехать и посмотреть на останки у меня не появилось ни тогда, ни после. Впрочем, там, поди, уже к концу дня никаких останков не нашлось бы. А все приметные вещи, в том числе артефакты, мы изъяли сразу. И они не светились нигде, в этом я был уверен.
— Не подскажешь, Илюша, где вы его высадили? На каком километре?
— Там дороги не было. Мы уехали, как только он вышел из машины, и не видели, куда он направился. Но он вроде бы машину от Прокола забрал?
— Забрать-то забрал, — досадливо подтвердила Живетьева. — Но я не уверена, что сам.
— У него было много сообщников.
— Илюша, да не о том я, — бросила она. — Послушай, там, где вы его высадили, кто-нибудь еще был?
Был, да еще как был — там место просто кишело всякими тварями, которым Живетьев оказался на один зуб — даже минуты не продержался.
— Никого из людей рядом я не видел. Там место вообще не людное. Вы же понимаете, нам его нужно было допросить, и чтобы никто не помешал…
— Не понимаю, Илюша, — проворковала она. — Никак у меня картина не складывается. Такое чувство, что куски от разных картин.
— Извините, Арина Ивановна, кажется, я ничем не могу вам помочь, — я попытался вложить в голос максимум сожаления. — Я не видел Эрнеста Арсеньевича с того самого дня, когда мы высадили его из машины. Высадили мы его совершенно целого и живого, если вы на это намекаете.
— Не поверю, что не было желания ему отомстить, — неожиданно бросила она.
— Было, — признал я, сразу вспомнив, как вспылил, когда Греков сказал, что Живетьева надо будет отпустить. — Он сделал очень много плохого моей семье и для мне лично. Но меня убедили, что члена вашей семьи лучше оставить для императорского суда. Доказательства мы получили очень убедительные.
— Доказательства, полученные под зельями, ничего не стоят.
— Возможно. Но у нас есть не только записи его признаний. Если вы вдруг забыли, по его приказу хотели убить меня, а сам он покушался на княжича Шелагина.
— Ой, Илюша, прости бога ради, — медово запела она. — Куда-то не туда зашел наш разговор. Я не оправдываю внука, он поступил дурно. И все же я о нем переживаю, поскольку понимаю, что им двигало. Он хотел обеспечить будущее ребенка от любимой женщины. Возможно, Маргарита не была образцом порядочности, но когда вы, влюбленные мужчины, на это смотрели? — Она притворно вздохнула. — Нам, Живетьевым, всегда была важна собственная кровь.
От любимой женщины? Как же. По отношению к княгине Живетьев выразил радость при мне только тогда, когда получил разрешение от любимой бабушки убить надоедливую любовницу. И говорил он о княгине только с брезгливостью и отвращением.
— Почему же тогда вы не заберете Николая? — не удержался я.
— Илюша, но это бы испортило мальчику жизнь, как ты не понимаешь?
— Не понимаю. Этот мальчик убил собственную мать и планировал убить всех Шелагиных. Для него родственная кровь не значит ничего.
— Возможно, ты прав, — она вздохнула, наверняка припомнив взрыв алхимических гранат рядом с собой, который она приписала Николаю. — Кстати, Тасенька — приятная девочка и вы хорошо с ней смотритесь. Только учти, все Беспаловы себе на уме, выгоду везде ищут и находят, поосторожней с ними, как родного тебя предупреждаю. Не хочу, чтобы ты оказался на месте Эрни… Ой, что это я? Заболтала тебя совсем, Илюша. Успехов на соревнованиях.
Она отключилась так быстро, что я не успел ничего сказать. Нет, про себя я ей раз сто пожелал во время разговора провалиться под землю, но вслух надо было хотя бы попрощаться.
Разговор получился очень тревожным. Проблема Живетьевой вставала во весь рост слишком рано. Уверен: направленные ею сыщики изроют весь Верейск носами, чтобы найти хотя бы след Эрнеста Арсеньевича. Вроде бы мы нигде не наследили, но раз уж зашел разговор об иллюзиях, Живетьева проверит и это. И ведь не поймешь, поверила ли она, что ни Шелагины, ни я иллюзиями не владеем — слишком часто княжеские семьи держали полезные магические навыки в тайне.
Я снял защиту и еще раз извинился.
— Неприятный разговор? — участливо спросила Беспалова-старшая.
— Пожалуй, да, — согласился я, не конкретизируя.
— Пора возвращаться, — заметил Шелагин. — Нам лучше приехать пораньше.
Перед тем как встать, Шелагин созвонился с Зиминым. Обедать с нами целитель отказался, а его присутствие при моем повторном прохождении целителей было весьма желательно. Возвращались мы на двух машинах: Беспаловы — на своей, мы — на своей. Поэтому я коротко сообщил Шелагину, о чем был разговор.
— Подозревает что-то, карга старая, — зло бросил он. — Да когда это все закончится? То она, то император, черт бы побрал их обоих. Ничего она не найдет, пусть ищет, пока не лопнет от злобы.
Зимина все-таки пришлось немного подождать, но только мне и Беспаловой-младшей, потому что князь и княгиня сразу прошли, оставив нас вдвоем. Продлилось это недолго, мы даже поговорить толком не успели, как подъехала машина целителя, из которой он выбрался со всей возможной важностью, и мы пошли на новую проверку.
Глава 20
Наверное, это были самые раздражающие соревнования в моей практике, потому что организаторов по отношению ко мне постоянно швыряло в разные стороны: от полного игнора до придумывания очередной пакости. Защитный артефакт с фиксацией поражений, но с отключенной защитой мне пытались подсунуть еще один раз. В следующем бою, после того, как победу присудили моему противнику, хотя преимущество было явно на моей стороне, обнаружилось, что у него отключена фиксация. При примерно равных участниках это сработало бы, но в данном случае не прокатило, слишком много оказалось свидетелей. После этого я проверял оба артефакта перед началом боя. Всё это неимоверно злило. Скорее всего, если бы не Зимин и не присутствие наблюдателей от князей, меня бы выставили под любым предлогом, а теперь предлог приходилось тщательно подбирать.
Перед предпоследним боем что-то изменилось, и меня осматривали уже формально. Я даже заподозрил подставу с куполом, под которым проходил бой, но и с ним оказалось всё в порядке. Неужели Живетьева дозвонилась до подельника и намекнула, что не стоит позориться? Со стороны Метки императора тянуло злостью, которая могла быть вызвана как моими успехами, так и необходимостью отдать приказ, чтобы от меня отстали. Нет, если найдётся подходящий повод, его непременно используют — в этом даже сомнения не было. Но притягивать его за уши больше не будут.
В целом день получился очень тяжелым в моральном плане: постоянно приходилось все контролировать и отслеживать не только чужие бои, но и желающих мне напакостить.
Перед последним боем привязался назойливый репортер, которому срочно понадобилось интервью от того, «кто в первом же бою победил Белова». Пришлось ему удовлетвориться фотографиями, беседовать с ним я отказался категорически. Щелкал он нас с Таисией с таким мстительным удовольствием на лице, что я заподозрил: интервью было бы меньшим из зол. Но Зимин сказал, что я правильно отказался, так как в характере таких типчиков надергать цитат и извратить смысл сказанного. Мол, пусть лучше пишет от себя, тогда на него можно будет хотя бы подать в суд.