Капитан на секунду задумался: не продолжить ли путь под землёй? И отказался от этой мысли. Без необходимости не стоило рисковать на рельсах. К тому же если кто-то заметил монтёра, входящего в будку, то может заинтересоваться — а почему он не вышел обратно? Да и вообще — прогулки под землёй никакого удовольствия не доставляют.
Через несколько минут ремонтник вышел из трансформаторной будки. Расположенная в малолюдном месте, она находилась вблизи двух крупных магистралей, а следовательно, занимала стратегически выгодную точку. Как, впрочем, и все остальные эвакуаторы.
Задержанные при наблюдении за Каймаковым люди Седого вышли на свободу через четыре часа. Как только доставившие их омоновцы написали рапорта и ушли, они утратили сдержанность и молчаливость.
— Тачку бросил возле кабака с открытыми дверцами. — Круглолицый, с наглыми круглыми глазками Рудик, по-хозяйски развалившись на стуле, давал показания замордованному жизнью и службой старлею, заведомо неспособному купить «Ниссан-Патрол» на те деньги, которые он заработает, до конца жизни.
— Я её никогда не закрываю. Зачем? Нас все знают, кто полезет? Разве самоубийца…
И тон, и поза, и подтекст уверенной речи были призваны оказать соответствующее воздействие на дознавателя. И оказывали его.
— Вот какие-то сволочи и подложили эти железки. Я могу, конечно, адвокату позвонить или ещё кому, но думаю, вы и сами разберётесь…
Рудика сменил Эдик. Та же уверенная поза, та же наглая физиономия, тот же пугающий, с подтекстом, тон.
— Пообедали, зашёл в сортир — отлить, а за бачком газетный свёрток… Разворачиваю из интереса: пушка! Не наша, как в кино! Что делать? Дай, думаю, отвезу в милицию. И повезли… Заявление не успел написать о добровольной сдаче. Давайте листок, сейчас всё как надо нарисую…
И поскольку дознаватель замешкался, Эдик навалился грудью на стол и со значением произнёс:
— Она и неисправная к тому же! В ней бойка нет, а без бойка — хрен выстрелишь! А вынимается он очень просто, минутное дело, принесите — покажу!
Оставив задержанных в дежурке, дознаватель поднялся к начальнику отделения милиции и доложил собранные материалы.
— Так прямо и говорят: из группировки Седого? — переспросил тот без особого, впрочем, удивления. — Наглецы…
Начальник пролистнул рапорта и объяснения.
— Не судимы? То-то и оно — честные граждане, за жабры не возьмёшь. Завтра они адвоката приведут да семь свидетелей…
Начальник задумался.
Ещё десять лет назад взятые с таким арсеналом отправлялись прямиком на нары следственного изолятора, а потом за колючую проволоку зоны. Пистолет, автомат и граната перевешивали любые объяснения: пусть хоть марсиане из летающего блюдца сбросили — получите свои четыре года, а может, и пять — по максимуму. Тогда он рулил тяжёлым асфальтовым катком, и стоило чуть повернуть руль, чтобы расплющить человека в лепёшку. И тогда задержанные скрывали принадлежность к преступной группировке, а не бравировали ею.
Но пришла новая эпоха. Теперь он сидел за рулём детского трёхколёсного велосипеда, а вокруг носились «КамАЗы» с номерами личного транспорта, угнанные где-нибудь в Западной Европе «Вольво» и «Мерседесы» с поддельными номерами и вообще без номеров, огромные асфальтовые катки практически неуязвимых преступных организаций, набитые оружием «Ниссаны», и надо было держать ухо востро, чтобы они не расплющили в лепёшку тебя самого. А уж таранить окружающих монстров дело совершенно глупое, бессмысленное и смертельно опасное.
Есть, конечно, спецподразделения, вносящие переполох в ряды новых хозяев жизни, — они бэтээрами переворачивают асфальтовые катки, гранатомётами расстреливают обнаглевшие «КамАЗы», у них закрытые масками лица и непреклонная решимость смести нечисть, стоящую на пути. И сметают: кто не вовремя дёрнулся или замешкался выполнить команду — мгновенно получают ботинком в пах или прикладом между глаз, а кто взялся за пушки — тут же превращаются в трупы. Поэтому ребят в масках боятся, послушно поднимают руки и даже пасть не открывают. Но потом дело передаётся обычным чиновникам: следователь, прокурор и судья не носят бронежилетов, не умеют уворачиваться от пуль и стрелять навскидку, а самое главное, не имеют привычки к личному риску. Они едут на жалких трёхколёсных велосипедах, а бэтээры уже ушли, и надо самим заботиться о своей безопасности… Вот и держись тихонько в ряду следования, выдерживай дистанцию и интервал, уступай дорогу, когда сигналят. А если попадётся какой-нибудь пеший и ещё более жалкий правонарушитель — вот на нём и отыграешься, переедешь вдоль и поперёк и отчитаешься о результатах служебной деятельности.
— И что ты предлагаешь с ними делать? — спросил начальник, глядя перед собой.
Дознаватель пожал плечами.
— Материал собран, докладываю на ваше усмотрение.
Пальцы начальника выбили дробь по рапортам и объяснениям.
Если он спустит дело на тормозах, то абсолютно ничем не рискует ни в служебном, ни в личном плане. А если залупится… Действительно, навезут свидетелей да адвокатов, боёк кто-нибудь вынет или подпилит, и пушку признают неисправной. И хотя неисправность ответственности никак не отменяет, прокурор глаза вытаращит: «Сырым материалом дело на корню загубили! Подозреваемые не признаются, доказательства дохлые, версия защиты не опровергнута! Из-за этого приходится бандитов выпускать!» Или судья заведётся: «С такими доказательствами на процесс выходить стыдно! Сейчас не тридцать седьмой год! Основательней надо дела готовить!» В любом случае он виноватым и окажется. Прокурор представление внесёт или суд частное определение задвинет — вот и готов выговор, а то и неполное служебное. И это бы ладно, хуже, если гранату в окно закинут… Или автоматом прострочат у подъезда. Вполне реальный вариант, куда более вероятный, чем суровый приговор этим ублюдкам.
Потому что сами они, их дружки-приятели, покровители кровно заинтересованы в безнаказанности, любые силы бросят, связи, деньги, ни перед чем не остановятся… А кто кровно заинтересован, чтобы закон соблюсти да при этом карьерой и жизнью рисковать?
— Свяжись с руоповцами, может, они этих хамов заберут, — сказал начальник. — А если нет — сам решай.
В РУОПе задержанными не заинтересовались.
— Сейчас у каждого второго оружие, — сказал ответивший по телефону дежурный. — Разбирайтесь сами.
Старший лейтенант размышлял недолго. Он прекрасно понимал всё то, о чём подумал начальник, и вовсе не хотел брать весь риск на себя. Жена, мальчик и девочка, тесная двухкомнатка на окраине, стандартная картонно-реечная дверь. А под формой у него обычное человеческое тело, легко пробиваемое ножом или пулей. И, заведя врагов как представитель власти, он будет разбираться с ними как частное лицо, ибо власть его никак не защищает и даже пистолета не выдаёт во внеслужебное время. И если разобраться, то на хер ему это нужно?
Прощаясь, Рудик протянул дознавателю несколько десятитысячных купюр.
— Себе оставь. Мне зарплаты хватает. А ты ведь «временно не работаешь», — мрачно сказал старлей.
Кожаные куртки весело заржали, явно не поняв насмешки.
— Хороший парень, правда? — Эдик протянул крепкую лапу, и, хотя старлей не собирался прощаться за руку с бандитом, его ладонь, словно загипнотизированный удавом кролик, против воли прыгнула в железный захват.
— Слышь, друг, пушку жалко, классная пушка, — жарко зашептал Эдик. — Я завтра ржавый «браунинг» принесу — поменяемся. Лады? Ну, будь здоров!
«Быки» Рваного просидели под стражей по пять суток. Оружие было пришпилено к ним намертво отпечатками пальцев, его исправность удостоверена при изъятии, из Главка уголовного розыска несколько раз интересовались ходом дела, потом они трое суток провели в изоляторе временного содержания, потом прокурор санкционировал арест.
Однако и сами арестованные, и их адвокат посчитали такую меру пресечения слишком суровой и обжаловали её в суд по новому, ориентированному на правовые модели западных государств закону. Друзья арестованных обошли их соседей, которые вначале готовы были упасть в обморок при виде визитёров, но, узнав, что только и требуется подписать характеристику, ставили подписи с большим энтузиазмом.
Судья учёл доводы, жалобы и прекрасные характеристики с места жительства и изменил меру пресечения на более мягкую — подписку о невыезде.
Имеющие по три судимости граждане Лепёшкин и Медведев оказались на свободе и получили полную возможность «поломать» своё дело. Для этого надо было воздействовать на свидетелей, которые обычно не проявляют несговорчивости, особенно в последнее время. Адвокат легко выписал из протоколов адреса всех очевидцев происшествия. Их было четверо: два «волкодава» из уголовного розыска и двое понятых. У «волкодавов» в графе «Место жительства» стояло одинаковое: Огарёва, 6 — официальный адрес Министерства внутренних дел.
— Подстеречь бы ментов и заколбасить, — мечтательно проговорил Лепёшкин, более известный в своей среде под кличкой Дурь. — Ухо до сих пор не слышит.
— Они тебя сами заколбасят, — возразил Медведев, он же Скокарь. — У меня яйца чуть не отвалились, и сейчас спать не могу. Я с ними вязаться не подписываюсь. А на тех двух фуцанов давай наедем.
Адрес у понятых тоже оказался один: Чехова, дом восемь, квартира двадцать три.
Но когда блатные добрались до места, то обнаружили, что после дома номер два начинался сплошной бетонный забор длиной в целый квартал, а следующее за ним здание имело номер двенадцать. По верху забора шли изогнутые внутрь кронштейны — скорее всего державшие колючую проволоку. Контрольно-пропускной пункт не имел какой-то вывески, но на зелёных воротах краснели выпуклые пятиконечные звёзды.
— Так они вояки, — догадался Дурь. — Значит, голый вассер!
— Да, облом, — согласился Скокарь. — Давай хоть по мастырке забьём…
Они сидели на ящиках у забора воинской части, использовавшейся одиннадцатым отделом КГБ для маскировки сотрудников и секретных операций, затягивались папиросами с анашой и молча глядели перед собой.