Клык продолжал кашлять. Рваный влез не в своё дело, нарушил порядок, но если он сам не в состоянии говорить из-за болезни, то поступок младшего по масти считается оправданным. А кашель — следствие ТБЦ[3], полученного в карцерах и штрафных изоляторах, болезни среди воров распространённой и заслуживающей понимания.
Раз Рваного не перебили и не убрали с толковища, значит, его поступок расценили именно так.
— Этот штемп словно заколдованный, — продолжал Рваный. — Раньше двое наших его пасли — и вляпались за волыны по самые уши. Ничего сделать нельзя было, только из камер до суда вытащили…
Интуитивно Клык понял, что этого говорить не следовало. Во всяком случае, сам он этого бы не сказал. Но у Рваного мозгов немного. Хотя и понял, что надо пахана отмазывать, иначе и ему плохо придётся. Клык испытал нечто похожее на чувство благодарности к жулику. Мог ведь и отмалчиваться, как Гвоздодёр, пусть идёт как идёт, вдруг удастся отсидеться, главное, не высовываться, тогда точно голову отстригут.
Резо моргнул. Толмач-телохранитель — сделал знак рукой. Бьющийся в кашле Клык кулем осел на лавку. Рядом опустился Рваный. Плечо у него подёргивалось. Клык вытер рот платком и прекратил имитацию. Наступила очередь другой стороны, и надо было внимательно слушать.
Седой правил не знал, а потому не актёрствовал и плёл какую-то несусветицу. Сказал, что старые и новые деловые независимы друг от друга и платить никому не должны, а у него угрозами вырвали законные деньги, вот ребята и озлобились, он их не посылал, а куда казна делась, ни он, ни его люди, не знают.
С улицы потянуло дымком. Резо любил шашлык, и рядом с дачей уже готовилось угощение. Кого бы ни зарезали сейчас, Резо, Крёстный, Антарктида и Змей сядут за стол, станут пить водку под ароматное дымящееся мясо, поднимут тост за мудрого судью, за воровской Закон, может, за упокой приговорённого… А потом Резо разойдётся: за родителей, за друзей, за старших, за волю — он это умеет, на Кавказе молча глотать не принято. Клык пожевал губами, перегоняя с места на место лезвия.
Седому тоже было задано много вопросов: кто из его ребят сидит, где, какие сроки, как помогают они своим братьям, томящимся за проволокой.
Клык перевёл дух. Очкарик явно подводил Седого под нарушение Закона о благе воровском. Но вскоре вновь насторожился — речь снова пошла о Сашке Каймакове: кто его прислал, да что он хотел, да как держался, да когда ушёл, да что с ним решили…
Седой, естественно, валил всё на Клыка: его знакомый, он прислал, всё как-то подозрительно — и поведение и вообще… Послал двух «бойцов» за ним следить, а тех ОМОН повязал, пушки изъял, еле-еле ребята открутились…
Потом Резо заслушал мнение авторитетов.
Крёстный, Антарктида и Змей были едины в одном: казна братвы — дело святое, все обязаны делать взносы, а если кто руку протянет — надо вместе с головой отрубать. Но по решению мнения разделились. Антарктида возложил всю вину на Седого, предложил за кровь его пришить, а деньги взыскать с группировки. Крёстный согласился, но внёс два уточнения: чтобы заплатили и за убитых, а Седого Клыку отдать на усмотрение. Змей, глядя в сторону, другое сказал: кто кассу взял — неизвестно, а в утере и Клык, и Седой виноваты, людей и с той, и с другой стороны побили, значит, сумму сообща возместить должны, за убитых по головам рассчитаться, а кровь никому не пускать.
«Вот падло, — подумал Клык. — Видно, крепко его на крючок взяли и поводок коротко держат».
Он переглянулся с Крёстным, Антарктидой и понял, что они думают то же самое.
С улицы донёсся аромат жарящегося на углях мяса. Толковище подходило к концу, приближалось время обеда. К сидящим на скамьях придвинулись сзади крепкие угрюмые парни. Все ждали слов судьи. У Рваного гулко забурчало в животе, он неловко заёрзал. Гвоздодёр втянул голову в плечи.
Очкарик не торопился. Тишина с каждой минутой становилась всё более напряжённой.
Наконец Очкарик заговорил. Он недаром долго хранил молчание, сейчас каждое слово казалось значительным и веским.
— Все мы под Богом ходим, сегодня на воле, завтра в киче, а там, бывает, трудно приходится без поддержки, — торжественно начал Резо. — Потому Закон требует от каждого в общак долю отстёгивать. И на ментов, следователей деньги нужны, и больным помочь, оружия купить, наркоты. В Кисловодске на союзной сходке решили: все платить обязаны!
Взгляд судьи буравил Седого, царапал лица его спутников.
— Кто не отстёгивает, тот против Закона идёт. Потому Клык требовал правильно и то, что заплатили вы, — тоже правильно.
Наступила пауза. Рваный вздохнул. Гвоздодёр распрямил спину. На соседней скамье тоже облегчённо перевели дух.
— Но потом твои люди мясню начали. — Резо обличающе устремил на Седого палец. — Вина за кровь на тебе. Это серьёзная вина. Все расходы: на похороны, помощь семьям и остальное — за вами!
Очкарик вновь выдержал паузу.
— Но деньги кровь не смоют.
Начавшаяся было разряжаться атмосфера в комнате вновь сгустилась.
— За потерю казны вина на обоих.
Обличительный палец «судьи» указал на Клыка, потом на Седого.
— Ты плохо хранил, ты кипиш поднял. Оба плохо искали. Чужака, штемпа этого, живым оставили. А он не такой уж лох! Накануне замочил кого-то! Ваших людей от него отсекали! После него у тебя на хате ещё чужие были! Кто такие?
Клык удивился осведомлённости Резо. То ли он получил сведения от грузинской общины, то ли имеет другие источники информации, но подготовлен к толковищу капитально. Сразу видно — спец!
— Этот гад и взял казну! С теми, кто его прикрывал! Надо было ему ногти выдергать и узнать, где бабки… Почему не сделали? Тоже оба виноваты!
Теперь Резо перевёл холодный взгляд на Клыка. Зрачки неестественно расширены. Неужели он действительно ширяется?
— А кто допустил его на хату? Кто кассу показал? Кто покрывать пытался? Кто товарища за правильные слова замочил?
Стоящие сзади парни придвинулись. От них несло водкой и луком. Клык жевнул губами и подумал, что если дадут по чеклану или накинут удавку, то бритвы изрежут весь рот, могут и язык отхватить. Впрочем, это уже не будет иметь значения. Откуда же он, падло, всё знает? И почему про помощь братскую забыл? Может, нарочно: пришьют, и не надо отдавать ни бабки, ни наркоту. Кроме него, один Хранитель про заём знает. А тому рот заткнуть — проще простого.
— За такие дела и авторитетному вору по ушам дают![4]
Клык напрягся, сдерживая бешено стучащее сердце. Конечно, он вор союзного значения, значит, решать его судьбу имеет право только всеобщий сходняк. Но Очкарик может взять это на себя. А потом отчитаться. Признают правильным — значит, дело с концом. А если нет — могут с Резо спросить. Только кто спросит? Дяди Пети уже нет. Медуза? Стар, силу и авторитет потерял. Бок с этими «новыми» спутался. Гранда застрелили недавно.
Внезапно Клык понял, что настоящих серьёзных связей у него почти не осталось. А Очкарик, наоборот, на взлёте и набирает вес… На любом сходняке вряд ли против него выступят. Как захочет, так и решит!
— По Закону и нашим правилам я, Резо Ментешашвили, решаю так…
Голос Очкарика стал явно театральным, и Клык интуитивно почувствовал, что всё обойдётся.
— …Неделя сроку обоим, чтобы найти казну, со штемпом и его дружками разобраться. Найдёте — живите. Нет — тебе пика в сердце. — Резо, будто заточкой, ткнул пальцем в Седого. — А тебя — на всеобщий сходняк, я решать по твоему уровню не хочу.
«Действительно, — подумал Клык. — Зачем на себя брать хоть какой-то риск? А так — не подкопаешься: по справедливости рассудил, всё как положено».
Запах лука и перегара пропал, жареного мяса — усилился. Клык сглотнул. У Рваного снова заурчало в животе.
— Будет всё нормально — он с тебя за кровь имеет, — припечатал Очкарик последнюю фразу, рассматривая Седого. — Всё!
Собравшиеся поднялись, разминая ноги и расслабляясь. Никто не разговаривал. Обсуждения начнутся позже, в узких компаниях. Но уже завтра вся Москва, а через пару дней весь криминальный мир Союза независимых государств узнает о толковище, блестяще проведённом Очкариком.
Низкий крепыш с острым взглядом подшмыгнул к Антарктиде, пошептал на ухо.
— Заноси! — сказал авторитет в полный голос и махнул человеку у входа.
Тот заступил дорогу Седому и его спутникам. Они настороженно оглянулись.
— На толковище надо без оружия ходить, — презрительно сказал Антарктида. — И не брать людей больше договорённости.
Остроглазый крепыш затащил тяжёлый свёрток, бросил на пол. Лязгнул металл. Из развернувшейся ткани выглянули короткие автоматы.
Седой побледнел, его сопровождающие подобрались.
— Целы они, — с той же презрительной интонацией сказал Антарктида. — Покорябали слегка. А вот «Мерседес» сгорел. Надо правила соблюдать. Иначе перья полетят…
Он снова сделал знак, и охранник освободил проход. Трое из «новой волны» стремительно вышли на улицу. Здесь их догнал Змей.
— Не берите в голову. — Он осмотрел всех, но обращался к Седому. — Хотите, ставьте у меня на Северо-Востоке или несколько палаток, или игральные автоматы. За месяц новую тачку купите…
Три пары глаз настороженно наблюдали за этим разговором.
— Договорились. — Седой улыбнулся, протянул руку. Змей пожал её, потом ещё две ладони.
— Похоже, и этот перекинулся, — мрачно сказал Клык.
— Похоже, — ответил Антарктида и выругался.
— Резать их надо, — оскалился Крёстный. — Тогда другим неповадно будет.
— Змей, он Змей и есть, — сплюнул Клык. — Он всегда гнилой был. Но Резо, видно, тоже в ту сторону смотрит…
Антарктида кивнул.
— Собирается банк у нас открыть…
— Пойдём, он ждёт, — сказал Крёстный. И, повернувшись к Клыку, добавил: — Тебя не зовём.
Это было ясно. «Судья» не может садиться за стол ни с одной из сторон разобранного конфликта.