Документы были исполнены в одном экземпляре, причём отпечатаны не на компьютере, как обычно, а на допотопной механической пишмашинке, доставленной в прилегающую к кабинету Верлинова комнату отдыха из запасника ремонтной мастерской, где она пылилась не менее пяти лет, что гарантировало отсутствие разведывательных переделок в конструкции.
Печатал шестидесятитрёхлетний отставник — бывший порученец генерала, оставленный при одиннадцатом отделе на посильной работе, дающей ощутимый довесок к пенсии. Кроме абсолютной надёжности и исключительной преданности, он обладал ещё одним достоинством — склерозом, начисто лишившим его способности запоминать тексты.
Верлинов лично контролировал работу, а по её окончании сжёг исписанные собственным почерком листы черновика, ленту и уничтожил вал и шрифт пишущей машинки.
Из-за этих документов он совершил пижонский полёт над Москвой в сопровождении семёрки крепких, затянутых в камуфляж охранников. Сейчас три бойца шли впереди, двое — по сторонам и двое — сзади. Автоматы они держали наперевес, стволами в стороны предполагаемой стрельбы.
Прибывшие раньше Верлинова люди тоже имели охрану, но один-два увальня в цивильных, топорщащихся под мышками пальто не шли ни в какое сравнение с личной боевой группой начальника одиннадцатого отдела.
Проницательный Верлинов подумал, что соратники заподозрят его в выпендрёже. В подавляющем большинстве они были глубоко штатскими людьми и весьма приблизительно представляли, как создаются, охраняются и перехватываются секреты. И ни один из них не видел, что делает с головой пуля, выпущенная с близкого расстояния в затылок. Поэтому «частности» были отданы для разработки ему.
В каминном зале гостевого корпуса собрались шесть человек: Президент страны, вице-президент, спикер, министры иностранных дел, экономики и сельского хозяйства. Правда, эти должности им ещё предстояло занять после того, как Верлинов реализует операцию «Расшифровка». Но и сейчас лицо каждого из присутствующих было известно тем, кто интересуется политикой и регулярно смотрит телевизор. Депутаты — руководители фракций, заместитель министра, сотрудники аппарата правительства и Администрации Президента. «Для конспирации» они называли друг друга вымышленными именами. Такой уровень огорчал Верлинова, но выбирать не из чего: планка отбора в государственные структуры за последние годы передвигалась только в одну сторону.
Извинившись, Верлинов включил систему подавления.
— У меня часы остановились. — «Иван Иванович» обиженно смотрел на погасший электронный циферблат. — Это излишне… Наша охрана уже всё проверила…
— Мера предосторожности, — развёл руками генерал. — Враг не дремлет. А часам ничего не сделается, даже в ремонт отдавать не надо.
То ли упоминание о врагах, то ли о часах успокоило депутата.
— Кстати, о врагах, — заметил сановитый седовласый мужчина, удобно расположившийся в мягком кресле. — По-моему, мы недопустимо затягиваем развитие событий. «Промедление смерти подобно!» Помните, кто сказал? А уж он знал, что говорит…
— «Петр Петрович», — попытался пояснить Верлинов, но будущий вице-президент поднял руку, останавливая его.
— Когда власть валяется на земле, её обязательно поднимают. Стоит нам промедлить… «Если один человек чего-то не делает, за него это делает другой», — так говорит моя жена, когда я отказываюсь вести её в театр или ресторан…
Жена «Петра Петровича» была моложе его на двадцать лет, он часто её цитировал, а все мало-мальски осведомлённые люди знали, что она находит замену супругу не только для ресторана и театра. Сам же он ни о чём не догадывался в полном соответствии со столь же часто цитируемой по другим поводам поговоркой «муж узнаёт обо всём последним». Впрочем, может быть, он просто не хотел догадываться, а народной мудростью оправдывал это нехотение.
— Если не мы — значит, кто-то другой. Скорее всего вояки, у нас есть кое-какие данные… Или коммуняки, или этот шизофреник. В любом случае народу, стране лучше не будет! Так чего же мы ждём?
Верлинов деликатно откашлялся.
— Как все вы, уважаемые коллеги, помните, суть проводимой моим отделом операции состоит в том, чтобы дать повод для парламентского расследования противозаконной деятельности Министерства обороны. Если повод будет серьёзным и привлечёт внимание общественности, то маховик расследования удастся раскрутить настолько, что начнётся настоящий звездопад и с ключевых постов уйдут люди, представляющие существенную опасность.
Верлинов сделал паузу и обвёл собравшихся взглядом. Все слушали внимательно, кроме будущего министра иностранных дел, озабоченно рассматривающего свои часы.
— Это даст нам двойную выгоду: устранение наиболее реальных конкурентов, претендующих на власть, и ликвидацию возможности противодействия нашим собственным попыткам. Потому что возбуждение процедуры импичмента может быть реально пресечено не Конституционным судом, а автоматчиками и танками. Если же мы добьёмся своего, то никто, абсолютно никто не осмелится отдать приказ! Воля командиров всех уровней будет парализована, и при отсутствии личной заинтересованности никто не станет рисковать! Народ проголосует за перемены — тут нет сомнений. Возможны отдельные эксцессы, но у нас есть силы для их локализации.
— Всё это правильно, но, как верно заметил «Петр Петрович», чего же мы ждём? — спросил худощавый, интеллигентного вида молодой человек — будущий спикер. — У нас есть несколько известных журналистов, представляющих солидные газеты, они могут взорвать любую сенсационную бомбу!
Верлинов отрицательно покачал головой:
— Сколько таких бомб взрывается каждую неделю — и что? Здесь нужен серьёзный, точный, абсолютно достоверный материал. И самое главное: он должен исходить от совершенно нейтрального, не связанного ни с какими группировками, далёкого от политики человека. И ещё более важное: этот человек не должен ничего знать о наших планах и не должен рассказать — под пыткой, на «детекторе лжи», под действием «сыворотки правды», — что ему кто-то специально передал разоблачительные материалы.
— Как же можно такого достигнуть? — оторвался от часов при упоминании пыток претендент на пост министра иностранных дел.
— Только одним способом. Надо, чтобы наш человек вообще ничего не знал.
— Загипнотизируете вы его, что ли?
— Нет. Просто манипулируем им, а он думает, что действует самостоятельно. Представьте проходную пешку на шахматной доске. Если бы она умела думать, то искренне бы считала, что сама ухитрилась обеспечить победу. А о гроссмейстере, который довёл её до ферзевого поля, она ничего не подозревает. И не сможет никому рассказать, хоть жги её заживо!
Генерал Верлинов едва заметно улыбнулся.
— И у вас есть такая пешка? — рокочуще спросил кандидат в президенты.
— Да, есть, — ответил гроссмейстер. — И первые ходы уже сделаны. И открылась возможность великолепной комбинации. Представляете, если поводом к расследованию послужит нота правительства могущественной державы?
Удивлённые и одобрительные реплики выразили настроение будущих руководителей России.
Верлинов тяжело вздохнул.
— Теперь о конкретных деталях…
Прикрываясь столом, он проделал необходимые манипуляции и открыл кейс.
— Во-первых, мною подобраны кандидатуры министров внешней и внутренней безопасности, охраны порядка и обороны.
Генерал извлёк тонкую стопку машинописных листов.
— А вот планы мероприятий по основным направлениям деятельности нового правительства.
В каминном зале наступила заинтересованная тишина, только будущий министр иностранных дел продолжал заниматься остановившимися электронными часами.
Виктор Юркин был довольно известным журналистом. Когда-то он считался «левым», потом терминология изменилась, и он получил ярлык демократа, причём слово имело разные интонации и эпитеты — в зависимости от того, к какому осколку некогда монолитного советского народа принадлежал тот, кто его произносил.
Юркин действительно выполнял весь демократический набор: выступал против коррупции должностных лиц и за отмену смертной казни, за повышение жизненного уровня населения и против великодержавной политики, за правопорядок и против КГБ, МВД, МБ, ФСК и прочих силовых структур, этот самый правопорядок обеспечивающих. Он требовал полного раскрытия преступлений и одновременно добивался упразднения института секретных агентов, от которых, в подавляющем большинстве случаев, и зависит раскрытие.
Выступления за обуздание обнаглевших бандитов сочетались с призывами поставить на место распоясавшуюся милицию.
Все требования и призывы Юркина были правильными, но неверными, потому что входили в противоречие не только между собой, но и с логикой и реалиями современной жизни.
К тому же постоянный анализ обстановки в стране уже давно не представлял ни для кого интереса: она и так была предельно ясна, ибо каждый гражданин ощутимо прочувствовал её на собственной шкуре.
Но, как хороший газетчик, он умел добывать «фактуру», повествуя о тайных и явных аферах, закулисных скандалах и прочих жареных фактах. Каждый раз он ожидал расправы: ночевал у друзей и подруг, рассказывал коллегам об угрозах и спрятанном завещании, но ничего не происходило. Бомбы сенсационных разоблачений взрывались вхолостую, не вызывая ни малейшей реакции государственных органов и не причиняя вреда «героям» публикаций. Пару раз на него подавали в суд, добившись предельно завуалированных опровержений и символических материальных компенсаций.
Сейчас Юркин внимательно читал материал, который Каймаков, последовав совету Димки Левина, назвал: «Мыло для подземной войны».
— Неплохо, старик, неплохо, — сказал он, откладывая последний лист. — И фактура интересная, и слог нормальный. Ты раньше-то писал?
Каймаков кивнул.
— В институтскую многотиражку. И работа даёт навык письменной речи.
— Неплохо, — машинально повторил Юркин, о чём-то размышляя.
— Конечно, вояки встанут на дыбы… Могут в суд потащить. Но раз у нас есть очевидец… Начнут меня в военкомат дёргать да на сборы п