С год назад он уже обращался к Клыку. Тогда у Вовчика отобрали зарплату и поставили фингал под глазом, в милиции развели руками: примет не запомнил, свидетелей нет, вроде как сам и виноват. А Клыку свидетели не понадобились: пошептал что-то на ухо своему подручному, вроде как адъютанту, и всё. К вечеру оба грабителя пришли к Вовчику домой, принесли все до копейки деньги да ещё две бутылки водки в знак примирения. Вовчик вначале мириться не хотел, а стал охаживать главного обидчика по морде, причём здоровенный хмурый урка сносил побои как должное — ни уклониться не пытался, ни руку поднять. Вовчик отмяк, плюнул, достал свою бутылку, и примирение состоялось, расстались друзьями.
Клык жил на пятом этаже панельной пятиэтажки. У входа в подъезд и на предпоследней площадке дежурили попарно молодые люди с отталкивающими физиономиями.
В квартире обстановка была ещё более спартанской, чем у самого Каймакова. Клык сидел за круглым массивным столом, упёршись локтями в изрядно пожжённую и исцарапанную столешницу, и сквозь составленные трубочкой татуированные кулаки всасывал дым догорающей «беломорины». Сладковато-пряный запах анаши наполнял комнату.
— Что, опять кого-то накноцали? — не здороваясь, спросил Клык, и было заметно, что он чем-то недоволен. — А как моим людям жить? Им зарплату не повышают, профсоюза нету… Если я у них буду хабар изо рта вырывать, то мне надо в ментовку оформляться!
Он нехорошо улыбнулся, и новый «адъютант» ощерился такой же скверной улыбкой.
— Да я не за тем… — Каймаков на миг пожалел, что пришёл сюда. — Вот…
Он вытащил из продранного «дипломата» пакеты с кастетом и шилом.
Клык слушал внимательно, потом очень внимательно осмотрел содержимое пакетов.
— Вот это отдай Лепиле, пусть сделает анализ. — Клык двинул по столу пакет с шилом. — А это передай сам знаешь кому — на отпечатки.
«Адъютант» схватил оба пакета, сунул в сумку и выбежал из комнаты.
— А где прежний? — спросил Каймаков, чтобы заполнить паузу.
— Кто «прежний»? А-а-а… В десант пошёл.
— В армию, что ли? — удивился Каймаков. — Ему ж под сорок небось…
— В зону я его послал. Передать кое-что и споры ненужные прекратить.
— Как же он попал в зону? — продолжал удивляться Каймаков. — Туда же просто так не пускают.
Клык снова ощерился.
— Как, как! Очень просто: взял три года — и пошёл по этапу.
— Ясно… А обратно как же?
— Через три года — обратно. Можно и раньше вытащить, но зачем? Там тоже дел много, а ему авторитет зарабатывать надо… Чифир пить будешь?
Каймаков не успел отказаться, как с силой распахнулась входная дверь.
— Вернулись! — крикнул кто-то, и в комнату ворвались три здоровенных лба, радостных и сильно возбуждённых.
— Всё отдали, козлы! — Здоровяк с бритвенным шрамом на щеке бросил на стол чемодан и осёкся, упёршись взглядом в Каймакова. Клык небрежно махнул рукой.
Чемодан распахнулся. Он был набит туго обтянутыми полиэтиленом блоками пятидесятитысячных купюр[1].
— Всё! Здесь арбуз с лихуем!
Человек со шрамом сбросил пальто и сдёрнул с плеча короткий автомат.
— Куда «дуры» девать?
— Брось пока на кушетку, Федька вернётся — уберёт.
Рядом с автоматом легли потёртый «ТТ» и обрез крупнокалиберной двустволки.
— Напустили в штаны, гады, — процедил рыжий, заросший трёхдневной щетиной парень.
Третий вошедший угрюмо молчал, не сводя тяжёлого взгляда с Каймакова. Тому стало неуютно, и он заёрзал на жёстком стуле.
— Сходки испугались. — Клык добил косяк и находился в благодушном настроении. — Но через год-два наберут силу, и тогда не знаю… Пить будете?
— Жрать охота, — человек со шрамом гулко сглотнул. — В шашлычную сходим — и обратно.
Боевики ушли.
— Что, Сашко, никогда таких бабок не видел? — Клык ковырнул розовые блоки, вытащил один, взвесил на ладони. — Видишь, десять пачек. Считать умеешь?
— Всё твоё? — Голос у Каймакова почему-то был сиплым.
— Зачем оно мне? — Клык бросил пакет обратно и закрыл крышку. — Это благо воровское: на подогрев зоны, братве на помощь, на дела наши общие. Настоящему вору много денег не надо, он скромным быть обязан…
Клык вздохнул.
— Однако забываются законы наши, не нравятся многим молодым, особенно тем, кто на этих рогомётов кожаных, зоны не нюхавших, заглядывается.
Около часа рассуждал Вася Зонтиков о падении нравов в воровской среде, и в голосе его чувствовалась тоска по прошедшим временам. Потом вернулся «адъютант».
— На шиле… — он заглянул в скомканный листок, — …клетки ткани сердечной мышцы. А здесь, — на стол со стуком опустился кастет, — есть хорошие пальцы, но по ихней картотеке они не проходят.
Рядом с кастетом в пакете лежали прозрачные прямоугольнички с чёрными узорами папиллярных линий.
— Значит, и взаправду засадил в сердце? — удивлённо спросил Клык.
— А ты что, не поверил?
Клык остро глянул и чуть дёрнул уголком рта.
— Если бы я всем сразу верил, то давно сгнил бы в яме…
Каймаков нервно сглотнул.
— Кастет не нашенский, его на заводе сделали, видно, из-за бугра… — закончил доклад «адъютант».
— Ладно, Федя. — Клык неопределённо махнул рукой. — Волыны прибери, бабки пересчитай. Меченый сказал — больше миллиарда. Подбей приход, расход… На опий оставь сколько надо, остальное в общак. Хранителю.
— А тебе, Сашко, я так скажу: все эти дела — и мыло, и кастеты забугорные, и мафия твоя — к нам никакого отношения не имеют. Скорей на этих, «новых», похоже…
— Там участковый ждёт, Платонов, — перебил Федя, аккуратно заворачивавший оружие в чистые тряпицы.
— Зачем участковый? — вскинулся Каймаков.
— Не боись, — хмыкнул Клык. — Надзор у меня. Должен ходить в ментовку отмечаться. Ну а он сюда журнал носит, я прямо тут и расписываюсь. Уважают Васю Зонтикова!
И, резко изменив интонацию, продолжил:
— Сходи к Седому, я позвоню. Только называй его по имени-отчеству, они важные…
Выходя из квартиры. Каймаков обошёл томящегося в ожидании на площадке лейтенанта с потёртой планшеткой через плечо. Тот бросил на него срисовывающий взгляд.
В неприметной серой «Волге», стоявшей за углом соседнего дома, широкоплечий, с незапоминающимся лицом человек выключил запись.
— Миллиард! Вот гребут, суки!
— Да-а-а, — лениво протянул его напарник — неуклюжий увалень, развалившийся на сиденье. — Нам столько и не снилось.
— А если забрать его, послать Дронова к бениной маме и пожить как люди?
— Да-а-а, — так же неопределённо сказал увалень… — Если получится, то хорошо. А шкуру продырявят — плохо.
В приёмнике раздался резкий звук, и они насторожились. Но это всего-навсего выходящий из подъезда Каймаков зацепился воротником за дверной косяк.
Глава третья
Шашлык был отменный. Арсен хорошо мариновал мясо, а для уважаемых людей готовил из лучших кусков. Они съели по две порции и выпили на троих пару бутылок водки. Напряжение, владевшее ими последние полтора часа, сменилось заслуженной расслабухой.
— Повторим, — утвердительно сказал Меченый и сделал знак хозяину. Арсен кивнул и поставил на мангал ещё три шампура.
Сидевший у самого входа на неудобном месте и евший рядовой — наполовину из жира — шашлык маленький щуплый человечек в массивных очках, похожий на замордованного жизнью бухгалтера, поднялся и вышел на улицу.
— Они повторяют, ещё с час просидят, — сказал он, ни к кому не обращаясь.
— Стой на улице и жди, — пропищало в дужке очков. — Будем работать двумя бригадами.
Человечек поёжился под порывами пронизывающего ветра и перешёл на другую сторону дороги, не выпуская из виду стекляшку шашлычной.
Через двадцать минут бесшумно подкатила красная «Вольво» без номеров, мягко тормознула, присев на передних амортизаторах, и выпустила наружу двух молодых людей в кожаных куртках, ярких спортивных штанах и нахлобученных на глаза норковых шапках. Быстрыми шагами они прошли к шашлычной, копаясь на ходу в одинаковых клеёнчатых сумках.
— Шухер! — Меченый первым заметил опасность и вскочил, опрокидывая стул и лихорадочно шаря в пустом кармане.
Но было поздно. Пистолеты-пулемёты «узи» — лучшее в мире оружие для ближнего боя — в два ствола изрыгнули несколько десятков пуль в направлении углового столика — самого удобного и почётного места в шашлычной Арсена. Они продырявили ратиновое пальто Меченого, а заодно его сердце, лёгкие, печень, раскололи голову рыжему, разнесли вдребезги стеклянную стену. Угрюмому повезло — Меченый невольно прикрыл его от огня, — только свистнуло над ухом да чиркнуло по руке, и пока трупы сотоварищей медленно, как при замедленной съёмке, валились на забрызганный соусом и кровью кафельный пол, он рыбкой бросился сквозь разбитое стекло, перевернулся через голову и чудовищными прыжками, с нырками и уклонами, кинулся к углу ближайшего дома.
Молодые люди с сумками в руках тем же упругим деловым шагом вернулись к машине, как будто не имели к происшедшему ни малейшего отношения. Через секунду красный автомобиль исчез, посетители шашлычной лежали на полу, закрыв головы руками, Арсен прятался за мангалом.
— Двое готовы, один ушёл, — сказал похожий на бухгалтера человечек. — Всё тихо.
В это время лейтенант Платонов вёл Клыка в отделение.
— У нас комиссия, перерегистрация всех судимых, придётся с начальством беседовать, — объяснил он.
Зонтиков не спорил. У ментов своя работа, когда они могут — идут навстречу, когда надо им — тоже нельзя кочевряжиться. Только где эти «быки» шляются? Сказал Федьке: явятся — врежь им по рогам.
Двое в серой «Волге» выждали, пока Каймаков отойдёт на квартал, и двинулись было следом, но водитель тут же нажал педаль тормоза.
— Гляди!
Клык собственной персоной топал по тротуару рядом с милиционером. Сзади шли два охранника, ранее маячившие у подъезда.
— Да, — ответил напарник, и в голосе не было ни неопределённости, ни лени.