Помучившись в раздумьях, он всё же набрал намертво впечатанный в память номер телефона, но нужный человек находился в отпуске и должен был появиться только через месяц.
Через два дня он съехал из гостиницы.
Родня жены не подпускала его на пушечный выстрел. Мать доживала свой век под Владикавказом, где пушечные выстрелы были повседневной реальностью. Некоторое время удавалось ночевать в вагонах-гостиницах на Курском вокзале, потом столичное правительство начало борьбу с иногородними, вагоны шерстил ОМОН, и без билета соваться туда стало опасно.
Первый ночлег на чердаке не стал потрясением — Клячкин был к нему подготовлен предыдущими скитаниями. Зато бесплатно и никто не беспокоит. А дальше путь вниз проходил незаметно. Временами мелькала мысль о самоубийстве, но как-то вяло: человек легко приспосабливается к обстоятельствам и всегда надеется на чудо. И чудо произошло.
Клячкин отошёл от витрины. Свалившиеся с неба деньги могли изменить его жизнь, с их же помощью можно уцелеть, запутав следы и спрятавшись от неминуемых преследователей.
Но чтобы тратить пятидесятитысячные купюры без риска попасть в милицию или морг, надо иметь респектабельный вид. А чтобы приобрести такой вид, надо потратить хотя бы несколько купюр.
Разорвать этот порочный круг можно только одним способом — поднимаясь со ступеньки на ступеньку.
Нащупав в кармане несколько сотенных бумажек, которые накануне «настрелял» у метро, Клячкин вошёл в платный туалет. Здесь он побрился, вымыл лицо, шею и руки, затем заперся в кабинке и приблизительно оценил своё богатство. Сумма потрясла Клячкина настолько, что у него закружилась голова.
В то время, когда Седой собирал по тревоге своих бойцов, а Клык — своих, капитана Якимова раздевали в морге, а капитан Васильев писал рапорт для служебного расследования, в то время как Клячкин считал общаковые деньги, за кражу которых и у старых воров, и у новых гангстеров существует только одно наказание, Александр Каймаков у себя на работе рассказывал о приключившихся с ним событиях.
В тесной комнатке отдела социологических исследований было жарко. Наверное, поэтому у единственного слушателя и близкого товарища Каймакова — Димки Левина выступили на лбу крупные капли пота. Он слушал внимательно, не перебивал и, чуть приоткрыв рот, теребил пальцами пухлую нижнюю губу.
— Не врёшь? Всё так и было? — озабоченно спросил он, когда приятель замолчал и полез в продранный «дипломат», но тут Каймаков со стуком выложил перед ним вещественные доказательства своей истории.
— Ну дела-а-а, — протянул Левин и, спрятал руки за спину, подальше от зловещих предметов. — Но мыло, выходит, ни при чём! Раз твои, гм, знакомые не имеют ко всему этому отношения!
— Не знаю, — сказал Каймаков, тупо глядя перед собой. — У меня уже ум за разум заходит. Раньше ведь ничего этого не было… А сейчас, чувствую, варится вокруг какая-то каша…
Левин задумался, промокая платочком вспотевший лоб.
— Идея! — вдруг оживился он. — Позвони Юркину. Если это из-за публикации, то в первую, очередь шумиха должна подняться у них. И выходить на тебя должны были через них!
— Тоже верно.
Каймаков набрал номер.
— Слушаю вас со вниманием, — ответил молодой голос, тембр которого давал понять, что человек знает себе цену.
Каймаков поздоровался и назвался.
— Успех, старик, полный успех, — обрадованно сообщила трубка. — Я даже не ожидал! Материал перепечатали «Таймс» и «Обсервер», правда, с какими-то комментариями, не знаю, ещё не получил. Надо раскручивать тему! Давай возьмёмся за торгашей — ну куда можно деть столько мыла? Сходим в Минторг, на базы, попросим экспертов дать заключение… Это будет бомба!
— Мне вчера и так за малым башку не проломили, — мрачно сказал Каймаков. — Кто-нибудь интересовался автором: адрес, телефоны?
Трубка на миг замолчала.
— Да брось, старик! Это какое-то совпадение! На кой ты кому нужен? Сейчас такие разоблачения волной идут… — Журналист довольно рассмеялся. — Сегодня с утра звонил парень, сказал: есть продолжение темы. Я твой рабочий телефон дал. Но ты не бойся, если надо, мы МБ подключим…
В комнате прослушивания одиннадцатого отдела Второго главка КГБ майор Межуев выругался сквозь зубы.
— Сколько подключальщиков развелось, — буркнул он. — И все хотят чужими руками. А сами только языком…
Попрощавшись, Каймаков положил трубку.
— Вот видишь, — облегчённо сказал Левин. — Простое совпадение. А ты тут нагородил со страха…
В делах о больший деньгах и о человеческих жизнях не бывает места совпадениям. Во всяком случае, в безобидность любых совпадений здесь не верят. И хотя Василий Зонтиков никак не мог заподозрить бывшего соученика-растяпу и чистоплюя в причастности к кровавой бойне, авторитет Юго-Запада Клык не должен был исключать его вины.
— Он мне сразу не понравился, — зловеще цедил Угрюмый. — На «утку» похож. И говорить при нём было нельзя, и бабки показывать. В гробу я видал таких друзей детства… Может, ещё пионервожатого приведёшь или комсорга?
Он избегал смотреть в глаза пахану, которого обвинял в нарушении конспирации и неосмотрительности, но сам факт таких обвинений говорил о том, что авторитет Клыка сильно пошатнулся. Это было ясно и присутствующим — шестерым главарям наиболее крупных кодланов района, которые всем своим видом давали понять, что согласны с Угрюмым. Они тоже смотрели в сторону, но Клык знал, каким окажется выражение их глаз, когда подойдёт момент. Знал он и то, что, если не переломить ситуацию, критический момент наступит очень скоро.
И хотя Угрюмый во многом был прав, недавно чудом избежал гибели и потерял товарищей, ему не следовало говорить того, что он сказал.
В не успевшей прогреться комнатке подмосковной дачи наступила зловещая тишина. Клык пожевал губами и, навалившись грудью на плюшевую скатерть круглого стола, внимательно осмотрел тесно сидящих вокруг мужчин, чьи лица полностью подтверждали теорию Чезаре Ломброзо о преступном типе человека. Массивный подбородок самого Клыка, развитые надбровные дуги и глубоко посаженные маленькие глаза выдавали его склонность к насильственным преступлениям, хотя в основном «послужной список» Зонтикова в информационном центре МВД составляли кражи.
Томительная тишина обычно прерывается чем-то страшным. Угрюмый первым поднял голову, вызывающе встретив холодный, как у рептилии, взгляд пахана, который вот-вот должен был стать бывшим. И остальные, осмелев, перестали рассматривать пятна на красном плюше, одновременно уперев в Клыка угрожающие взоры.
В тот же миг тонкие губы Зонтикова разомкнулись, звук плевка и блеск змеиного жала совпали с истошным криком Угрюмого, которому бритвенное лезвие вонзилось в левый глаз. Струёй брызнула кровь, и он обеими руками зажал рану, но в следующую секунду Клык перегнулся через стол и взмахнул рукой. Крик оборвался, и тело Угрюмого кулем свалилось на пол. Из правой глазницы торчала чёрная ручка обычной отвёртки, которая в умелых руках не уступает финке, но, в отличие от неё, может всегда храниться при себе, не угрожая статьёй в случае обнаружения.
— Значит, решили мне «правилку» устроить? — тихо и очень страшно проговорил Клык. — А кто вы такие, падлы сраные? Меня всесоюзная сходка короновала в Ташкенте… И судить только всеобщий сходняк может! Или забыли Закон?
Он пригнулся к столу и снизу гипнотизирующим взглядом осматривал каждого из шестерых, одного за другим. Тонкие губы зловеще, не по-человечески изгибались, и казалось, вот-вот мелькнёт ещё одно жало…
Тёртые урки бледнели и опускали головы. Они привыкли к убийствам, и впечатление на них произвело не только то, что сделал Клык, но и как он это сделал.
Обычный человек не владеет такими способами убийства. Только матёрые зубры, оттянувшие в зоне не один десяток лет… Об этом ходит много легенд, но одно дело — слушать зековские байки, а другое — увидеть кровавую расправу своими глазами.
Клык подтвердил принадлежность к высшей преступной касте, и шестеро за столом задвигались беспокойно, осуждающе посмотрели друг на друга, как бы отыскивая того, кто посмел усомниться в неприкосновенности пахана. Не найдя такого, шесть пар глаз сошлись на мёртвом Угрюмом.
— Давайте вынесем этого демона и закопаем поглубже, — сказал Гвоздодёр. Виновный в посягательстве на авторитет был обозначен.
— Подождите копать, — обычным голосом продолжил Клык, и все поняли, что инцидент исчерпан. — Кто наших ребят побил — дело ясное. Я этому бесу Седому сказал, что всех их людей в зонах в петушатник загонят, если бабки не отдаст…
Авторитет обвёл взглядом преданно внимающих каждому его слову блатных.
— Это я наперёд забежал, на «понт» взял. Может, бабки менты забрали, может, Фёдор спрятал где… Пока на хате засада, — не разберёшь… На зонах мы-то действительно можем их на парашу посадить, а как на воле разбираться будем?
Все молчали. На воле с «новыми» тягаться сложно. Биографии чистые, связи крутые и вообще руки развязаны… Если ты не судимый — участковый к тебе в дом так запросто не зайдёт и опер из уголовки нос не сунет. Храни хоть автомат, хоть гранатомёт.
И на разборки заявляются спортсмены: борцы, боксёры, есть и совсем знаменитые. А тут здоровье в карцерах да штрафных изоляторах подорвано, и ржавый «наган» боязно в карман сунуть — спалишься, глазом не моргнёшь! Нет, на воле с ними лучше не схлёстываться.
— Или без крови попробуем, по Закону? — сказал уловивший общее настроение Клык. — Позовём авторитетов со стороны, пусть разберут…
— Правильно, — одобрительно кивнул Гвоздодёр. — Может, только главного ихнего замочить?
— А с этим, что приходил, как? — спросил Рваный.
— Да как… — Клык равнодушно пожал плечами. — Хотите — можно на перо поставить. Только… Если он сам по себе — за что его резать? А если на Седого работает — достать будет трудновато… Посмотреть за ним надо, а там решим…
Когда Гвоздодёр и остальные потащили закапывать труп, Клык набил мастырку и закурил. Анаша расслабила нервы, и пальцы перестали дрожать мелкой дрожью.