— Обязательно доложу.
И повернулся к Асмодею.
— Когда думаешь выходить на связь со Смитом?
— После закрепления знакомства. Дня через два. Послушайте дальше про этого Каймакова…
Асмодей чувствовал себя первооткрывателем. Он сам установил адрес объекта разработки, проследил маршрут к дому, контрразведчики только организовали операцию знакомства.
Теперь он с упоением рассказывал о привычках Кислого, его манере поведения, обстановке в квартире, пересказывал беседу за совместной выпивкой.
Межуеву и Григорьеву всё это было хорошо известно, а пресловутая беседа даже записана на аудиокассету. Но высказывать осведомлённость нельзя и уклоняться от беседы непедагогично: агент должен высказаться.
Поэтому они внимательно слушали Асмодея, задавали вопросы и хвалили за оперативное мастерство. Это способствует укреплению психологического контакта.
Капитан Иванченко бился всерьёз, как и подобает офицеру. Схватка была не шуточной, с криками, стонами и кровью. Крепкие руки сжимали его в железном захвате, ноги то и дело взлетали в воздух — таким броском стоящий «на мостике» борец сбрасывает наседающего противника.
Капитан держался. Он прижал белокурую голову к подушке, чтобы не получить ещё один глубокий укус, и мощными толчками противодействовал попыткам подбросить себя к потолку. И он сам, и бьющееся под ним сильное гладкое тело Любаши были мокрыми от пота, оба тяжело дышали, словно после пятикилометрового кросса, но капитан из предыдущего опыта знал, что сумеет выдержать восхитительный марафон, требующий сосредоточения как физических, так и душевных сил.
Концентрация энергии и внимания была столь высока, что Иванченко не сразу отреагировал на отмеченное боковым зрением движение в комнате, даже когда он повернул голову и увидел небритого лохматого мужика, собирающего в охапку его мундир и Любины вещи, то не прекратил своего занятия и, как загипнотизированный, произвёл по инерции не менее десяти фрикций, становящихся, правда, всё слабее и слабее.
Лишь когда вор выбежал из комнаты, капитан разъединился, разорвал захват и мгновенно оказался сброшенным на пол, но тут же вскочил, уже приходя в себя и пытаясь сообразить, что надлежит делать в такой ситуации. В голову ничего не приходило. Люба продолжала дёргаться и протестующе стонала. Он знал: около пяти минут она не сможет говорить.
Зато разговор раздался в прихожей, и два милиционера ввели лохматого мужика, который вяло вырывался.
— Сейчас глянем, что ты здесь натворил…
Майор осёкся и огляделся. Голые, без занавесок, окна, пустая комната с широкой тахтой и двумя стульями. Посередине стоял Иванченко в одних форменных зелёных носках. Вид он имел далеко не геройский, и даже внушительное мужское достоинство, секунду назад готовое к действию, обвисло жалким, сморщенным стручком.
— Та-а-а-к! — протянул майор. — Кто из вас её убил?
Одеревеневший Иванченко понял, что речь идёт о Любе. Она раскинулась на тахте с закрытыми глазами и действительно напоминала мёртвую. Он хотел её прикрыть, но ничего подходящего в комнате не было. Сделав несколько бессмысленных движений, он поднял с пола смятый комок чёрных колготок, расправил и положил на роскошное тело подруги в противоположном естественному направлении, так что верхняя часть оказалась, как и положено, на бёдрах, а чулки, расходясь, прикрывали груди.
Сзади раздался глухой удар.
— Ты убил, сука?!
Удар пришёлся в плечо, но мужик согнулся, схватился за живот и рухнул на колени.
— Не я, век свободы не видать! — прохрипел он. — Зашёл шопнуть чего-нибудь, в натуре, замочки-то все одинаковые… А он её душит! Зачем мне к «мокрому» примазываться? Повернулся и бежать, а тут вы…
— Значит, ты?! — Майор шагнул к Иванченко.
Голый человек в безвыходной ситуации перед лицом позора, краха карьеры, крушения семейной жизни чувствует себя совершенно беззащитным.
— Я капитан Российской Армии, — выдавил он из себя и отшатнулся.
— А почему не полковник? — Майор сделал ещё шаг. — Я — начальник уголовного розыска майор Котов, на мне форма, в кармане удостоверение. Нам позвонили соседи: за стеной кричит и стонет женщина. Женщина мертва, свидетель показывает на тебя. Ну!
Люба зашевелилась, открыла глаза, быстро села, подтянув колени к груди и прикрываясь колготками.
— Живая она, вот… — Иванченко был унижен, напуган и морально сломлен. Впоследствии он винил роковую случайность, но ситуацию создала не случайность, а оперативный расчёт майора Котова, который учёл всё, даже продолжительность коитуса капитана и супруги его начальника.
— А этот у нас одежду украл, — сообщил Иванченко, указав на небритого мужика.
— Да не брал я никакой одежды, — закричал тот. — На фиг она мне…
— Выбросил, наверное, — сказал второй милиционер. — В мусоропровод или в окно. Может, в бочке с известью утопил…
Иванченко схватился за голову и застонал. Люба заплакала.
— Дай им накрыться, — скомандовал майор.
Старший лейтенант принёс из прихожей Любино пальто и капитанскую шинель.
— И вправду офицер! — удивился майор. — Ну, пойдём на кухню, поговорим, раз так…
Через час, уложив подписанные листы объяснения в папку, Котов вернулся в комнату. Люба сидела в прежней позе, но уже в пальто, из-под которого беспомощно торчали босые ноги.
— Ну, ты, — обратился майор к лохматому мужику. — Пять минут — вернуть вещи. Иначе — с балкона головой вниз.
В сопровождении старлея мужик вышел и почти сразу вернулся с вещами.
— Проверьте, всё ли на месте, — сказал Котов и, получив утвердительный ответ, попрощался.
Милиционеры ушли, забрав с собою мужика. Иванченко и Люба посмотрели друг на друга.
— Всё хорошо, что хорошо кончается, — сказала она и улыбнулась. — А ведь мы не кончили… Заново с того же места?
Иванченко всегда удивлялся её жизненной энергии. Но не предполагал, что она настолько неисчерпаема.
Мрачно покачав головой, он молча оделся.
В непрезентабельной комнатке второго этажа агентства «Инсек» Морковин обсуждал с напарником ход расследования.
— Много узнать у наших не удалось, — рассказывал Сергеев-Сидоров. — Особо расспрашивать не принято, к тому же все знают, что я «на выходе»… Короче, вначале его хотели ликвидировать, а сегодня Карл и Франц получили приказ его охранять. С его статьями связан какой-то политический скандал в Думе. Вот и всё…
Сергеев помолчал.
— Да, самое интересное! Знаешь, от кого охраняют нашего друга? От одиннадцатого отдела! А ведь до сих пор одиннадцатый отдел охранял его от наших!
— Значит, машина закрутилась в обратную сторону…
Сыщики уже закончили разговор, когда пришёл Котов.
— Ну и порядки — если б ты не заказал пропуск, не пустили бы…
— Новые отношения, частная собственность, — сказал Морковин. — Директор занят, придётся полчаса подождать. Я с ним говорил, возражений нет. Можешь считать — дело на мази. Беседа — это формальность, вся информация о тебе собрана. Завтра же и подавай рапорт!
— С неделю придётся подождать, надо одно дело закончить…
Котов повернулся к Сергееву.
— Кстати, у меня к тебе вопрос. Знаешь такого — Плеско?
— Ну, — недовольно буркнул тот.
— Засран по самые уши. Оружие бандитам продаёт. Мне нужен его адрес.
— Обратись официально, в кадры.
— Они гражданским не дадут ни хера, сам знаешь. А дело срочное. Есть подозрения, что это он снайперские заказы исполняет.
Морковин встрепенулся. Недавно он заходил к коллегам и знал, что отдел внутренней безопасности разыскивает связанного с преступниками снайпера — офицера одной из спецслужб.
— А этот ваш… Плеско — действительно снайпер? — спросил он у угрюмо молчащего грушника.
— Ещё бы! На все руки…
— Какого же хера ты молчишь? — завёлся Морковин. — Раз всё в цвет попадает? У тебя кто спрашивает — хрен с бугра? Начальник уголовного розыска, такой же майор, как и ты! Завтра вместе работать будете, прикрывать друг друга! Чего выделываться? Тебе на службе под зад коленом дали? Дали! Чего же ты патриота изображаешь?
— Тут дело простое, — умиротворяюще вмешался Котов. — Если сидеть и ждать, он ещё кого-то шлёпнет. Кого?
— Ладно, узнаю, — буркнул Сергеев.
— То-то, — удовлетворённо сказал Морковин. — После беседы давайте выпьем да расслабимся. Осточертели дела и заботы!
Но, улучив момент, он вышел к другому телефону и набрал номер бывших сослуживцев из отдела внутренней безопасности.
— В оперотделе ГРУ есть майор Плеско, — представившись, сказал он. — Как бы он и ни был вашим снайпером.
— Спасибо, Миша, проверим, — ответил коллега.
Проверка показала, что во время совершения наиболее громких «снайперских» убийств последних лет майор Плеско отсутствовал и дома, и на службе. Где он находился, выяснить не удалось.
Обстоятельная справка легла на стол Верлинова. Через пятнадцать минут подполковник Дронов получил боевой приказ.
Когда машина тронулась, подложенная под заднее колесо иголочка проколола камеру, и воздух стал медленно стравливаться. Иголочка была не простой, а из спецкомплекта «Остановка», с точно рассчитанным диаметром: последствия прокола должны были сказаться через семь-десять минут.
Так и получилось. Автомобиль потерял плавность хода и просел назад. Плеско, выругавшись, подрулил к тротуару. Он никогда не делал остановок без крайней необходимости и не любил их, но замена колеса — настолько обыденное дело в жизни водителя, что обычно не вызывает подозрений. На этой обыденности и строился план операции.
— Не дёргайся, Плеско, госбезопасность, — раздался сзади уверенный голос, и пригнувшийся к домкрату майор замер.
— Мы знаем, кто ты, у меня наркотизатор, — спокойно предупредил тот же голос.
Плеско выпрямился. Голос принадлежал Семёну Григорьевичу. По сторонам стояли ещё два парня, выражение их лиц однозначно давало понять, что это профессионалы.
Алексей Плеско умел многое, но все навыки и способности не годились против тех, кто знал его и специально готовился к задержанию. К тому же дело происходило не в Аргентине, и у него не было запасного паспорта и постоянного окна на границе.