На мониторе повторялись явно любительские кадры, снятые, если верить пробивающему время таймеру, 16 июля 1991 года в четыре часа пятнадцать минут пополудни. Аналитики ЦРУ легко установят, что русские шпионы проводили незапланированное бурение в районе точки инициирования, залегающей в данном секторе Мохаве всего на сорока метрах. Сопряжённая с ней точка проявления находилась в разломе Сан-Андреас, простирающемся от Лос-Анджелеса до Сан-Франциско и угрожающем сейсмической безопасности обоих городов. Как говорили древние римляне: «Умному достаточно».
Ролик закончился.
— Очень хорошо, — сказал Верлинов. — Итак, эту плёнку снял Джек, чтобы успокоить семью. Я, мол, жив и здоров. Своеобразный видеопривет — дело обычное для нелегалов, долго находящихся «на холоде».
— Очень важно правильно передать её. Здесь не должно быть ни малейших натяжек. Доложите ваш план.
Межуев откашлялся.
— Легенда такая. Капитан Резцов изображает уволенного за пьянство сослуживца Джека и его старого друга. Обозлённый на руководство, он решает разоблачить происки КГБ в США. Тем более Джека уже нет, и он считает, что таким образом выполняет свой долг и мстит за него. Он достаёт кассету, присланную Джеком для своей семьи ещё в девяносто первом. К ней прикладывает отчёт Джека. Чтобы предать документы гласности, он выходит на автора скандальных статей о планах подземной войны — известного социолога Каймакова.
— Всё ли тут достоверно? — поморщился генерал.
— В момент передачи Резцова убивают, — продолжил Межуев. — Это повысит достоверность.
— Да, пожалуй… А кто убивает?
Человек с расплющенным носом боксёра вскочил со стула.
— Старший прапорщик Григорьев! — доложился он. — Я убиваю!
— У вас должно получиться убедительно, — одобрил Верлинов.
— При передаче присутствует Асмодей, — продолжил Межуев. — Он завладевает кассетой и передаёт её Роберту Смиту. Асмодей предполагает, что Смит будет наблюдать момент передачи, значит, степень достоверности окажется чрезвычайно высокой.
— Что ж, план неплохой, — задумчиво проговорил Верлинов. — Надо тщательно проработать детали. Прокалываются всегда на мелочах. А где отчёт?
Межуев положил на стол лист бумаги. Все внешние атрибуты документа были на месте — гриф «Совершенно секретно», красная полоса по диагонали. Так оформлялись все отчёты нелегалов.
«…В период с 10 по 21 июля 1991 года мною совместно с подсобным агентом Ченом проведено бурение в пустыне Мохаве, координаты: тридцать пять градусов северной широты, сто пятнадцать градусов западной долготы. В соответствии с планом "Сдвиг" достигнута глубина сорок метров и заложен фугасный заряд расчётной мощности. Скважина зарыта, следы бурения уничтожены. Инициация возможна в любой момент. Джек. 25.07.91».
— Хорошо. — Верлинов отложил отчёт. — Про «Сдвиг» они наверняка слышали, так что аргументация вполне достоверна. План утверждается.
Он поставил чёрными чернилами размашистую подпись в правом верхнем углу плана операции «Передача».
— Ещё раз обращаю внимание: тщательно проработайте все мелочи.
Детали отрабатывали втроём: Межуев, Резцов и Григорьев.
— Видно, мне судьба влезть в эту операцию, — сказал Резцов. — Я должен был ему другой документ притащить, но явился инициативник, и вопрос отпал. И вот опять!
— Судьба есть судьба, — хмыкнул Григорьев, блеснув золотым зубом. — Я засажу в тебя два или три раза, все в грудь…
— Получить защитный жилет с цветоимитационной прокладкой?
— Зачем усложнять? Шмальну холостыми. — Григорьев покопался в кармане и вынул три «макаровских» патрона с пластиковыми полусферами вместо пуль. — Дело-то мгновенное: выстрелы, ты падаешь, все разбежались. Проверять никто не будет. Только упади естественно.
— Не впервой. Смотри, не ближе двух метров! А то можно морду опалить…
— Всё будет нормально!
— Остальные участники операции об имитации знают?
— Нет. Ни Кислый, ни Асмодей не в курсе.
— Кстати, — вмешался Межуев. — Надо на время операции у Асмодея газовую игрушку отобрать. На всякий случай.
— Отберу, — кивнул Семён.
— Теперь давайте прогоним по этапам: подход, передача, отход…
Морковин тоже инструктировал Каймакова, и тоже довольно подробно.
— Твоя задача проста: выйти из дела живым и здоровым. Делай то, что от тебя хотят, но помни — у тебя свой интерес, у них — свой. И они не совпадают! Поэтому если можно чего-то не сделать или сделать наоборот — тебе это на руку. Меньше риска для твоей шкуры. Имей в виду, очень часто «слепого» агента выводят из игры. Насовсем. Понимаешь?
Каймаков поёжился и потрогал теменную кость.
— Чего же не понять…
Вовчик, как и обещал, купил патроны. Маленькая квадратная картонная коробочка с тяжёлыми жёлтыми желудями. Один ряд не заполнен.
— Восемь тысяч за штуку, сволочи! — возбуждённо пояснял он. — Взял двенадцать — откуда деньги? И так придётся дверь варить одному жлобу…
Каймаков снарядил магазин, дослал патрон в ствол. Материальную часть он изучал в институте, на военной кафедре, в течение шести месяцев. Стрелял один раз — пять патронов: два пробных, три зачётных. Вряд ли он был готов к лихой перестрелке. Но тяжесть оружия придавала уверенность. Покрутив пистолет в руках, он засунул его за пояс, подпрыгнул. Может выпасть. Затянул ремень потуже. Теперь держится надёжно, но невозможно сесть. Попробовал с одного боку, с другого. Наконец пристроил. Нормально и доставать удобно.
Каймакова одолевали дурные предчувствия, он нервничал, руки заметно дрожали. Странный звонок, странный сбивчивый разговор. Клячкин намекнул, что надо бы пойти и предложить себя в спутники. Морковин тоже советовал сходить: мол, дело прояснится. Советовать легко. И легко «прояснять дело» чужой головой и потрохами. А если по ходу неведомого ему сценария он должен превратиться в труп?
— Давай выпьем? — сказал проницательный Вовчик. — У меня осталось.
— Неси, — с облегчением сказал Каймаков.
После первой порции страх если и не отпустил, то ушёл куда-то вглубь.
— Знаешь, какое у меня самое сильное воспоминание детства? — прищурился Вовчик. — Убежали с товарищем из детдома — и на север. В товарняках, на крышах, как придётся… Он говорил — родня там есть…
Вовчик разлил по стаканам остатки водки.
— На одном перегоне уцепились за поручни пассажирского вагона, стоим на ступеньках, а внутрь войти не можем. Ладно, думаем, на полустанке сойдём. А поезд курьерский, не останавливается, прёт и прёт, да скорость такая — не спрыгнешь. Мороз, ветер свистит, руки-ноги окоченели, на беду ссать охота, мóчи нет… И вдруг чувствую…
Вовчик расплылся в улыбке.
— Запах яблок! Сильный, свежий такой… Откуда? Ну, думать особо некогда, не до того, вот-вот упаду — и всмятку, мочевой пузырь разрывается… Короче, заревел, мне лет девять, Вовка — тёзка постарше — тринадцать, что ли. Успокаивает: «Терпи, терпи, сейчас остановится, уже ход сбавляет». А какой там сбавляет… Не знаю, сколько длилось, но и вправду — стали на красный свет. Я перво-наперво отлил, а потом сунулись с Вовкой в собачий ящик, в нём вдвоём хорошо: ветра нет, лежишь валетом — греешь друг друга…
А поезд трогается! Открыли крышку — занято — мешок, огромный чувал с яблоками, вот откуда запах. Что делать? Выбросить к чертям и ехать или с яблоками остаться?
Поезд идёт, пока медленно, мы чувал тянем, тяжёлый, Вовка споткнулся о шпалу, упал… «Тяни, — кричит. — Не бросай!» А тут дверь настежь и проводник — он эти яблоки с юга везёт, а шпана под носом увести хочет… Матерится, ногой машет, но не достаёт, а спрыгнуть боится.
Вцепился я в угол руками, зубами, дёргаю, а сам чувствую, ноги не успевают, ход всё больше, а проводник кочергой машет, по плечу достал… Упал я, волокусь по шпалам, а мешок не отпускаю… И вытянул всё же! Эх ма!
Вовчик махнул рукой.
— Голодные… Наелись этих яблок — неделю понос мучил. Решили к теплу возвращаться. Вовка говорит: «Может, и нет никакой там родни, помёрзнем зазря — и всё!»
И знаешь, до сих пор отчётливо так помню: мороз, руки-ноги отмерзают, ветер ледяной насквозь прохватывает, уссыкаюсь — и запах свежих яблок на морозе! Эх, жизнь-жестянка! Давай допивай!
Вовчик смахнул слезу. Такое случалось с ним крайне редко.
— Ты вроде тоже как беспризорник. Родители рано ушли, намыкался. А тут эти сволочи! Не бойсь, Вовчик всегда прикроет! А если припрёт — не жди: стреляй, жми на гашетку, пока патронов хватит, а потом рви когти! Машинку лучше в воду бросить, чтоб отпечатки смыло, или в канализацию — люки везде есть…
Каймаков взглянул на часы и стал собираться.
На другом конце Москвы готовились к операции Семён Григорьев и капитан Резцов. Кассету с плёнкой и отчёт Джека упаковали в плотный конверт и крест-накрест перетянули скотчем.
— Сойдёт! — Резцов сунул пакет в потрёпанный портфель.
— Давай я тебя подброшу, — предложил Семён.
Красная «девятка» без номеров довезла капитана до Крымского вала.
— Время есть, садись на троллейбус или пешочком. Счастливо!
Семён хлопнул коллегу по плечу.
— Морду не опали, — озабоченно сказал тот.
В условленном месте Семёна ждал Асмодей.
— Где вы встречаетесь? — спросил прапорщик.
— У Парка культуры.
— Я высажу тебя на Зубовском. А сейчас слушай…
За прошедшее время они подружились, несколько раз совместно отдыхали с Ирочкой и Наташей, между ними даже возникло чувство взаимной симпатии.
Когда машина остановилась, Семён протянул руку.
— Давай свою игрушку, снимай кобуру.
Асмодей отодвинулся.
— Почему вдруг?
— Приказ руководства. На операции должны быть исключены любые сложности. А вдруг у метро к тебе привяжется милиция?
— Есть же разрешение…
Семён пожал плечами.
— Мало ли… Попадутся скоты — захотят себе забрать или просто из вредности отвезут в отделение. И всё насмарку. Снимай!
Асмодей медлил.
— Время идёт! — Семён обхватил его за плечи, прижал к себе и сунул руку под пальто. — Повернись, неудобно…