адиограммы, но затем условия связи ухудшились, и пришлось перейти на морзянку. Я отстучал радиограмму, в которой просил, принимая во внимание состояние погоды и возможный снегопад в течение ближайших суток, забрать нас немедленно. Пусть вертолеты сейчас же направляются сюда, ведь они уже где-то в воздухе, им надо только изменить курс. Прошло некоторое время, пока на корабле расшифровали радиограмму. Думаю, что капитан Бьюкенен был доволен, но несколько удивлен, пожалуй, даже застигнут врасплох этой добровольной капитуляцией. Через два часа вертолеты спустились на льдину и забрали первый груз – снаряжение.
Получив подтверждение, что два вертолета уже в пути к нам, я выполз из палатки и сообщил эту новость Аллану, Фрицу и Кену. Первый рейс должен был быть грузовым, вторым рейсом один вертолет заберет Фрица с его собаками, а другой – его нарты. За каждый вылет вертолета можно будет эвакуировать только одного человека и его упряжку собак. Последним буду я.
Все происходило в такой спешке, что у меня оставалось очень мало времени для спокойного обдумывания посадки. Вертолеты совершали эту операцию на предельном для них расстоянии, имея на борту только наблюдателя и фотографа. Фотограф оставался с нами, пока вертолеты летели обратно на корабль, чтобы разгрузить снаряжение. Спешка была безумная. Промежуток между рейсами составлял примерно час, но этот час был заполнен работой – упаковкой ящиков, складыванием грузов в отдельные кучи. У нас не было времени присесть и осмотреться.
Лаек сажали в вертолет не связанными. Казалось, они были вполне довольны, однако погрузка на первые два рейса была сложной, так как мы не знали, сколько собак можно поместить в каждый вертолет. Вертолеты могли оставаться на льдине не более пяти минут. По какой-то причине, которая осталась для меня не вполне понятной, они не могли выключать двигатели. Температура в тот день была не очень низкая, но летчики, вероятно, чувствовали себя спокойнее, если лопасти вертелись. Конечно, поднимая ветер и устраивая адский шум, они непрерывно жгли горючее. Все пришлось делать в спешке, в какой-то суматохе, подобной панике; все носились взад и вперед с возгласами: «Скорее, скорее!»
Должен сознаться, что я почувствовал какое-то недружелюбие к первому человеку, который поздоровался со мной. На нем был шлем, лицо украшала сатанинская борода. Позже, на борту корабля, мы стали большими друзьями, но на льду он побуждал нас к спешке, которая была невыносима для меня. В течение восемнадцати месяцев я привык к спокойной работе. А его вертолет вносил нервозность, ужасно жужжал перед взлетом, поднимая адский шум и разгоняя ветром все вокруг. Впоследствии я понял, что в данном случае радиус действия вертолета был близок к предельному расстоянию, на котором они могли вести операции с тяжелым грузом, и задержка на лишние пять или десять минут на льду могла оказаться для него гибельной.
Собаки обычно без сопротивления идут в самолет, если не работают его моторы, но попробуйте посадить их в вертолет, когда роторы грохочут и вся машина сотрясается! Приходится буквально силой заталкивать их и стоять в дверях, чтобы они не выпрыгнули, пока в конце концов, охваченные страхом, они не улягутся на брюхо и не начнут орошать пол слюной.
Фрица, Аллана и Кена увезли, и я остался один с нартами, палаткой и своей собачьей упряжкой. Я был занят упаковкой снаряжения, готовя его к погрузке на вертолеты. Когда все было сделано, я сел на нарты и закурил. Чудесно было ощущать, что ты совершенно один. Впервые за шестнадцать месяцев я находился значительно больше чем в пяти милях от ближайшего человека (ведь мы удалялись не больше чем на пять миль). Это было нечто такое, чем следовало насладиться. Я сидел и покуривал, ни о чем особенном не думая, просто испытывая необычное приятное чувство одиночества среди безбрежной ледяной пустыни. Я не чувствовал печали, покидая просторы, с которыми успел породниться, но не испытывал и волнения в ожидании нового. Я находился как бы во взвешенном состоянии, меня охватило какое-то безразличие.
Сюда вторглись вертолеты, нарушая тишину Арктики, лишая ее первозданной чистоты. Шум и угар, исходившие от моторов, делали свое черное дело. Вот она цивилизация! Она нагло вторглась сюда, от гула моторов – боль в ушах. Люди кричат на меня, смеются над моей растерянностью, приглашают меня в гости. Я должен торопиться. Нужно поднять собак, затолкнуть их в вертолет, запихнуть туда нарты и вслед за собаками влезть самому да еще и успокаивать собак.
Во время полета я бросал иногда взгляд в окно – лед внизу был действительно взломан, превратился в сплошную кашу. И тут у меня появилось сомнение: нам вряд ли удалось бы добраться до корабля меньше чем за десять дней. Я возвращался в общество, где меня не покидало чувство неуверенности. Все здесь как-то путалось, куда-то неслось. Вертолет накренился, и в течение нескольких секунд в окне, как в рамке, я видел стоявший в одиночестве корабль. Он казался очень маленьким. Когда мы приблизились, ангар на взлетной палубе был полон народа.
Несколько секунд мы неподвижно парили над самой палубой, затем сели. Двери вертолета распахнулись, и в него ворвался шум. Ветер от роторов поднимал рябь на тонком слое воды, покрывавшем взлетную палубу, делая ее скользкой. Я вытолкнул испуганных собак через дверь вертолета. Коснувшись ногами палубы, они запрыгали на одном месте, как только их когти ощутили твердую и скользкую палубную сталь. Матросы подхватывали собак и исчезали с ними, так что мне не пришлось заботиться о них. Я спрыгнул на взлетную палубу; о ужас, она была твердой, и грохот разнесся по всему кораблю.
Прямо передо мной было множество лиц – огромная толпа незнакомых людей, и такой ветер от роторов и шум от моторов, что нельзя было разобрать, кричали ли они что-нибудь, когда я очутился перед ними. Все улыбались… Я слышал теперь их голоса и ощущал пожатия рук. Все это привело меня в смущение и переполнило мои чувства. В этот момент мне было ясно лишь одно – наше путешествие окончено.
СНОВА СОБАЧЬИ УПРЯЖКИ!
Северный Ледовитый океан заметно осваивается и обживается с каждым новым десятилетием. На его побережье построено немало морских и авиационных портов, гидрографических баз, радиометеорологических центров. На островах и даже на дрейфующих льдах работают полярные станции. Круглый год подо льдами совершают рейсы атомные подводные лодки, в различные пункты побережья, на острова и дрейфующие льды летят транспортные и пассажирские самолеты. Пути многих межконтинентальных воздушных лайнеров пролегают непосредственно через Северный полюс.
Значительные перемены происходят и в средствах экспедиционных работ, применяемых современными исследователями Северного Ледовитого океана. На смену традиционным собачьим упряжкам и небольшим парусно-моторным судам пришли большегрузные научно-исследовательские дизель-электроходы, оснащенные самой совершенной научной аппаратурой, нередко крупногабаритной и требующей для своей работы мощной и высокостабильной по напряжению и частоте энергетической установки. Не менее широко используются и самолеты дальнего действия, оборудованные, как летающие лаборатории, и позволяющие научным работникам буквально в считанные часы проникать в любой интересующий их район Северного Ледовитого океана. Еще большие, поистине неисчерпаемые возможности открылись перед учеными с внедрением в практику научных исследований с искусственных спутников Земли и орбитальных космических станций.
Еще в 1948 году выдающийся арктический океанограф Н. Н. Зубов писал: «Безвозвратно минули дни, когда отважные люди на санях, запряженных собаками, на утлых судах с парусами из тюленьих кож устремлялись в неведомые им северные дали, умирали от цинги и переносили невероятные лишения, не достигнув желанной цели».[12]
Действительно, последнее дальнее плавание на судне малого флота было предпринято в 1903 году, когда группа русских моряков в поисках следов пропавшего без вести руководителя полярной экспедиции на яхте «Заря» Э. В. Толля и трех его спутников прошла на парусном вельботе в Новосибирском архипелаге от южного берега острова Котельный до острова Беннетта.
Последние большие походы на собачьих упряжках были совершены В. Стефансоном и С. Сторкерсоном в 1914–1918 годах, К. Расмуссеном – в 1923–1924 годах и Г. А. Ушаковым – в 1930–1932 годах.
И вот совершенно неожиданно уже в 60-х годах мы явились свидетелями того, что Северный Ледовитый океан снова стал притягательной ареной для дальних походов на собачьих упряжках и малых судах – походов, требующих от их участников большого мужества, предельной физической выносливости и моральной стойкости.
В марте 1964 года норвежский путешественник В. Стайб в сопровождении пяти спутников вышел на собачьих упряжках с острова Элсмира (Канадский Арктический архипелаг) на север с целью пройти по дрейфующим льдам до Северного полюса и далее – в зависимости от ледовой обстановки до Шпицбергена или Северной Земли. Крайне неблагоприятные условия похода – торосистые льды, разводья, жестокие морозы выматывали силы людей и собак, замедляли продвижение. Пройдя около 400 километров, норвежцы закончили свой поход на американской дрейфующей станции «Арлис-2» на 86°36 с. ш. и 42°21 з. д., откуда самолетом были доставлены в Туле (Гренландия).
В 1967 году архангельский мореход Д. А. Буторин и писатель М. Е. Скороходов на парусно-моторном карбасе «Щелья» предприняли поход по маршруту старых поморов. Начав плавание в Архангельске, они прошли по речной системе Северная Двина – Пинега – Купой в Мезенскую губу Белого моря, пересекли полуостров Канин и вошли в Чешскую губу Баренцева моря, затем через Югорский Шар в Карское море, пересекли Байдарацкую губу. По рекам, озерам и в некоторых местах по волокам они пересекли полуостров Ямал и вышли в Обскую губу. Пройдя далее через Тазовскую губу в реку Таз, Буторин и Скороходов 19 августа, через сто двадцать восемь дней после начала плавания, бросили якорь у берега, где когда-то располагался средневековый арктический город Мангазея. В пути мореплаватели не раз встречали непроходимые для своего суденышка тяжелые льды, вынуждавшие дожидаться улучшения обстановки или, когда это было возможно, обходить ледовые скопления стороной.