Она втащила Регину за руку в прихожую и закрыла дверь изнутри на три допотопных засова. Только после этого улыбнулась, демонстрируя радушие, и добавила:
— Ты не подумай, я приветствую существование детей в принципе, это же будущее. Но именно этим, которые мечутся перед носом и бьют по ушам своими воплями, я бы пожелала, чтобы они поскорее вышли из детского возраста. Они могут быть только очень трудными подростками, и, скорее всего, их посадят за хулиганство. Но подрастают новые… Это проблема. Опять же: ничего против этих конкретных детей не имею. Но человеческие проявления наблюдаю только у одного из семейной толпы. Это Арсений, шести лет, он мне сам представился. Такой молчаливый и вдумчивый ребенок. И главное: он умеет любить. При встрече с моей Манюсей всегда пожимает ей лапу.
— Как трогательно, — задумчиво проговорила Регина. — Война миров. И точечное теплое перемирие.
Она смотрела на то ли грязный, то ли неотмываемый пол и соображала, стоит ли произносить опасную фразу: «У тебя снимают обувь?» А вдруг хозяйка скажет «да». И в этот момент какой-то зеленый луч мелькнул перед ее глазами и раздался очень громкий, гортанный вопль:
— А пошла, дрянь такая! Получишь по хвосту.
Регина вздрогнула от неожиданности, попыталась рассмотреть носителя зеленого света и хамства. Виолетта громко хохотала.
— Не пугайся, это Ричи. Он просто не привык к гостям. А ругательств набирается на лоджии от людей. У Ричи идеальный слух. Сейчас его отловлю, арестую и посажу в клетку. А то он материться начнет.
Регина на какое-то время забыла, зачем пришла. Во время погони за зеленым бунтарем она всей душой была на его стороне и желала ему избежать клетки. Да и рот маленькой отважной птичке никто не смеет закрывать. Не Виолетта. Но Ричи был пойман, его уносили в другую комнату, а он круглым глазом укоризненно смотрел на Регину, явно считая ее виновницей. И вдруг произнес совсем другим — нежным и печальным голосом: «Бедный Ричи». Регина чуть не прослезилась. Но тут раздался пронзительный высокий вопль из-под вешалки. Регина посмотрела: там сидела небольшая полосатая кошечка и продолжала монотонно стенать.
— Что с ней? — спросила Регина у вернувшейся Виолетты. — У нее что-то болит? Ты показывала ее ветеринару?
— Она не больна, — спокойно ответила Виолетта. — Она просто давно глухая. И когда ей становится тоскливо, так разговаривает сама с собой.
Из прихожей видна была кухня. Тут понятно одно: войти туда и сделать что-то обычное — сесть на стул, выпить стакан воды, не говоря уж о такой роскоши, как кофе, — нет никакой возможности. Там лежбища разноцветных меховых существ, над которыми порхают пернатые. С порога к Регине дружелюбно принюхивались две небольшие собаки, а из-под заваленного чем-то непонятным стола на нее смотрела глазками-бусинками крупная крыса. В жизни до Виолетты Регина при виде нее, наверное, истерически завизжала бы, но тут и сейчас эта крыса казалась вполне приличной и даже милой. И уж конечно, она в этом экзотическом мире гораздо более ко двору, чем Регина.
Стало понятно, насколько ее рассказ о поисках двуногой жертвы и таких же преступников неуместны, как нелеп сам выбор слушательницы. Виолетта полностью в другом материале. Она вряд ли услышит Регину. Не поймет точно.
— Как у тебя интересно, — произнесла Регина. — Так бы и стояла, наблюдала. Но пока ты гонялась за Ричи, мне позвонили… Короче, ко мне домой сейчас заедет мой режиссер. Так что придется бежать.
Регина повернулась к двери и попыталась справиться с засовами, но Виолетта ее отодвинула, как неодушевленный предмет, проговорив:
— Это могу только я сама. У тебя не получится… Подожди, а зачем ты приходила? Я так и не поняла. Ты же сказала по телефону, что у тебя есть что мне рассказать.
— Да, в общем, кое-что известно о хозяине Джины и круге людей, которые входили с ним в контакт до исчезновения. Нашли телефон, вышли на след. Он должен быть на севере Москвы. Сейчас туда едут. Я подумала, тебе будет интересно.
— Так он жив?
— Пока неизвестно. Просто едут к тому месту, где его держали. Частный детектив, группа оперативников, медэксперт и «Скорая». Что ты об этом думаешь?
— Я думаю, что эти события не должны сделать еще более несчастной Джину. И что порядочный человек, который отвечал за собаку, не мог допустить такую ситуацию. Вот что я думаю, и не пытайся заливать меня розовыми соплями о сострадании к ближнему. Он мне дальний, этот человек, по чьей вине так пострадала беззащитная собака. И если бы не я, единственная на весь интернет, то Джина бы уже умерла в одиночестве и страшных мучениях. Это к слову о сострадании. Но ты — драматическая актриса, тебе положено сострадать, как в кино. Договоримся так: ты сострадаешь по-своему, я — по-своему. Но за информацию спасибо. Буду думать, как и какие меры принимать.
— Да уж. Будем страдать и сострадать в силу своих индивидуальностей. Так и договоримся.
Регина вышла в коридор, протиснулась в щель колясочной крепости, спустилась на улицу. Странное дело: она не была ни разочарована, ни возмущена. Она хотела поделиться тем, что для нее сейчас важно, и чувствовала, что сделала это. А реакция Виолетты только обогатила ее новым знанием о многообразии страданий и несовпадении надежд. Наверное, на самом деле полное совпадение в этом бывает только в кино.
В своем лифте Регина с ужасом принюхалась к самой себе. О боже, эта плотно сбитая смесь диких запахов в квартире Виолетты, которую менее интеллигентный человек назовет вонью, впиталась в одежду, кожу и волосы Регины! Вот еще причина, почему туда никто не заходит. Да и крепость в коридоре, возможно, тоже объясняется этим. Конечно, столько животных… Но ведь не объясняется! Вот когда Регина возмутилась. Прежде чем говорить пафосные слова о долге, ответственности и сострадании, надо бы мыть квартиру и тех, кто не может себя помыть. Да и самой бы не мешало, если говорить уже совсем прямо. Трудно, конечно. А кому легко? Не тем, кто едет сейчас в опасное место, не зная, найдут там живого человека или труп.
Регина ворвалась в свою квартиру, затем в ванную и обнаружила, что раньше времени дали горячую воду. Есть же добрые люди на свете! Она терла себя мочалкой под душем с практически кипятком. Затем сунула всю одежду, в которой ходила к Виолетте, в стиралку, протерла шваброй свой путь от двери.
Схватила телефон и набрала Сергея:
— Сережа, что у вас? Меня всю колотит.
— Мы на месте. Он здесь. Разбираемся.
— Он жив?
— Можно сказать и так. Но состояние ужасное. Люди поехали на отлов банды и ее главной. Больше не могу, извини.
— Сережа! Умоляю. Скажи мне адрес, я приеду. Я не могу вынести этого бездействия и тупого ожидания. Может, помогу чем-то.
— Чем ты поможешь? Тут эксперт, врачи. Человека реально пытали несколько дней. У него переломаны руки, ноги, пальцы… Открытые, воспаленные ножевые раны. И он в сознании, может говорить. Ему, конечно, очень приятно будет, если зрителей станет больше. Если незнакомая женщина увидит его в таком страшно униженном положении, ко всему. В этом гараже нет ванной и прочих удобств, если ты не поняла.
— Прости. Я не подумала…
— Да понятно, что такое в нормальную голову не придет. Регина, мы потом договоримся с клиникой, чтобы дали возможность поговорить с Игорем, когда его немного приведут в порядок. Мы хотим там провести и очную ставку с особой, которая все это придумала, руководила, участвовала. Она же подозревается в убийстве родителей Кириллова. Нашли улику, будет эксгумация.
— Господи, кто же это?
— Девушка, если можно так выразиться. Дочь его подруги на время командировок в Троицк. Екатерина Петрова. Отмороженная психопатка и мразь. Мне пора, до связи. Сам позвоню, как получится.
— Я не могу дышать… То есть я жду, больше не буду дергать. Удачи! И спасибо.
Регина на самом деле не могла вздохнуть, как будто бетонная плита навалилась ей на грудь. Примерно такое, о чем говорил Сергей, она, конечно, читала в криминальных новостях, в сценариях. Но то был иной мир, для других, в какой-то параллельной реальности. Она играла бы в картине с таким сюжетом, но она никогда, ни при каком раскладе не могла приблизиться, прикоснуться к этому миру в своей жизни. Просто потому, что это была бы не ее жизнь, это стало бы преступлением против всего, для чего она рождена… Но это случилось. И теперь она будет дрожать и плакать, пока не произойдет какое-то чудо. Не появится какой-то просвет, надежда, лучик справедливости.
Она бы плакала и дрожала остаток дня, вечер, ночь, до самого рассвета, неизвестно когда и как… Но тут позвонил режиссер Коля Давыдов.
— Слушай, Регина, я буквально на минуту. У меня запарка. Но дело важное. Есть сценарий… Он такой — на тебя, как по меркам. Роль — зашибись. И я ее уже обещал Васильевой. Она бы хорошо сыграла, но это не ты. И картина бы получилась не такой, как мне надо. Я к тому, что у нас говорят, будто ты уже здорова… Если нет, я сразу отстану…
— Да! — почти закричала Регина. — Я здорова. Я хочу сценарий, к тебе на площадку… Я просто хочу все это…
— Ты плачешь? У тебя что-то случилось?
— Да нет же. Я от радости плачу. Я так устала от всего, что не кино.
— Ох, ты ж моя дорогая! Высылаю сценарий на мейл. Ты сразу узнаешь свою роль.
Так пришло спасение. Регина запоем читала несколько часов. Потом пылала и входила в роль, которую, конечно, сразу узнала. Утро потребовало действий. Регина приготовила себе еду на день и несколько раз делала сложную гимнастику. Маски для лица, крем для тела, контрастный душ. Что бы ни происходило с актрисой, как бы ни ныла душа и ни болели все кости и мышцы, она обязана возродиться по собственной команде «мотор». Ей нужно работать, это важнее самого дыхания. И ее страх, слабость, боль и потрясения — все должно стать огнем, от которого разгорится ее талант, ее способность быть не только собой или вообще не собой, но стать отражением многих миров.
Так пролетел день, а к вечеру раздался звонок Кольцова: