— Друзья?!
Ничего ж себе дружбаны! Бурцев покрепче вцепился в факел. Рядом уже стояли Гаврила, Сыма Цзян и Джеймс.
— Да, друзья. Это не приведения, не джины и не дэвы. Это люди из плоти и крови.
— Что они здесь делают, Мункыз?
— Готовятся к ночной вылазке. Ты разве не знал, куда идешь, когда направил свои стопы к моему дому?
— Знал…
Так вот оно, иерусалимское подполье! Вот, кто ведет в Святом Городе тайную войну! Пламя гоняло причудливые тени по серым камням и бледным лицам. Толком разглядеть или хотя бы сосчитать людей при таком освещении было трудно.
Подпольщики — вовсе, как оказалось, и не страшные, а, скорее, уставшие и измотанные — сползались на огонь, будто истосковавшиеся по свету узники. Все — вооружены. Но очень-очень убого. Дубинки, да короткие ножи. Да два копья на сучковатых палках. Да пара простеньких луков. Да одна ржавая сабля. На весь отряд. Доспехов нет. Щитов и шлемов — тоже. С настоящим оружием у бойцов невидимого фронта было туго.
— Здесь воины, ремесленники, торговцы, дехкане… — негромко произнес старый араб. — Те, кто слишком много потерял. И кому больше терять нечего. Их семьи погибли. Их сердца жаждут мести.
Сарацин говорил. Бурцев слушал…
В отряд Мункыза входили и мусульмане, и христиане. Не было разве что иудеев: евреев немцы перебили всех поголовно, как только захватили город. Бойцы иерусалимского сопротивления через доверенных лиц поддерживали связь с повстанцами, рыскавшими по Святой Земле, снабжали их информацией обо всем, что происходит в логове Хранителей и тевтонов, сами периодически совершали вылазки.
Нападать на позиции германцев или на немецкие патрули для плоховооруженых горожан было смерти подобно — причем, смерти бессмысленной и ненужной. Поэтому главной целью подпольщиков становились дома сарацинских «полицаев». Мунафиков вырезали безжалостно, часто — вместе с семьями. В ответ немцы устраивали показательные акции возмездия на улицах и рынках Иерусалима. Кровь за кровь. Террор за террор… И разомкнуть этот круг было уже невозможно.
Городские партизаны гибли часто, однако тайные подземелья иоаннитов не пустовали. После каждой карательной операции в городе появлялись новые мстители. Мстители искали убежище и соратников. Кто очень хотел, кто хотел по-настоящему — тот находил.
Глава 43
Рассказ Мункыза прервал громкий стук. Били железом о железо. Где-то неподалеку. Звонкое эхо металось по подземелью.
— Что это? — вскинулся Бурцев. — Кто это?
— Франсуа, — даже в неверном свете факела видно было, как побледнел вдруг Мункыз. — Франсуа де Крюе. Он остался с вашим оружием.
— И что же твой Франсуа делает с нашим оружием?
— Н-н-не знаю.
Алхимик схватил факел и побежал туда, откуда доносился звук. Бурцев, спотыкаясь и матерясь, ринулся следом.
Тридцать шагов прямо…
Сзади слышался топот, чьи-то возгласы. Бежали, натыкаясь друг на друга, подпольщики и дружинники.
Десять направо…
Узкий проход. Проем без двери. Небольшое помещение… Старик не входил — стоял, замерев, на пороге. Светил факелом. И в пляшущих отблесках Бурцев увидел…
Большие глиняные горшки. Закрытые, выставленные вдоль стен. Тоже какой-нибудь алхимический эликсир?
Маленькие масляные лампадки в глубоких стенных нишах. Их огоньки чуть тлели на кончиках фитильков и света почти не давали.
Сваленное на полу оружие, аккуратно уложенные снаряды. Да, это их добро. Вся тайно ввезенная в город контрабанда. Стоп! Нет, не вся! Булавы не хватает. И еще — «шмайсеров».
Распятие на голой каменной стене. А под распятием — кряжистый длинноволосый усач в стеганном гамбезоне-поддоспешнике, как заведенный, поднимал и опускал булаву Гаврилы Алексича. Опускал на немецкие пистолеты-пулеметы. На то, что от них осталось. И при этом истово бормотал по-латыни. Молился…
Идиот! Бурцев отпихнул оцепеневшего Мункыза, прыгнул вперед, повис на занесенной палице. Свалил незнакомца.
Они катались по полу, рыча и брызжа слюной. Разбили два горшка. Один — с темным сыпучим порошком, другой — с вязкой липкой жидкостью. Мункыз что-то кричал — негодующе и требовательно. Бурцев не слушал. И не отпускал противника, пока не отобрал оружие Гаврилы. Ох, как же хотелось вмазать булавушкой по бледной усатой физиономии! Но чьи-то сильные руки уже оттаскивали Бурцева в сторону. Оттащили…
Бурцев вырвался, встал на ноги. Тоскливым взглядом окинул искореженные останки «шмайсеров». Ме-тал-ло-лом! Не стрелять из них больше, не бить фашистов. Зря только везли в Иерусалим!
— Мункыз, что за дела?! — яростно прохрипел он.
За алхимика ответил незнакомец в поддоспешной стеганке. Услышав немецкую речь, усач подскочил с пола, пригладил растрепанные волосы, оскалился щербатым ртом. И тоже прошпрехал — гордо, самоуверенно:
— С молитвой на устах я уничтожил твое дьявольское оружие, презренный колдун! Больше ему не губить невинных душ.
— Да уж не сомневайся — теперь-то точно не губить, — огрызнулся Бурцев. — Никого. Ни невинных, ни виновных. А за презренного колдуна сейчас в морду получишь, понял?
Щербатый-усатый-волосатый пошел пятнами, сжал кулаки.
— Ты… я… я… ты… Я вызываю тебя…
— Да в любое время и в любом месте!
— Прекратите! — Мункыз сунул факел в чьи-то руки, самвстал между Бурцевым и разгневанным усачом.
— Зачем ты впустил сюда этих слуг сатаны, Мункыз?! — набросился незнакомец на старика-алхимика.
— Успокойся, Франсуа, к шайтану они не имеют никакого отношения.
— Они принесли адово оружие! Это немецкие колдуны!
— Уверяю тебя, ты ошибаешься.
— О нет, это ты ошибся, открыв пред ними наше убежище. Ты поверил их лживым речам, да? Но разве не известно тебе, насколько хитер и изворотлив может быть враг рода человеческого? Их следует изничтожить, пока не поздно. Всех до единого! А их богопротивное оружие…
— Слышь, ты! — взорвался Бурцев. — Я вот тебя сейчас самого так изничтожу!
— Хва-а-атит! — вскричал Мункыз. — Не тешьте нашего общего врага междоусобными распрями.
Бурцев взял себя в руки. Действительно… Давно ли сам разнимал Бейбарса с Бурангулом и читал им мораль. Да и грешно обижаться на убогого-то. В глазах усатого незнакомца плясала приметная сумасшедшинка. Чем-то сродни той, что Бурцев видел во взгляде юродивого, повешенного у Иосафатских ворот.
Усач в гамбезоне тоже остывал. Злобно зыркал, пыхтел воинственно, однако в драку больше не лез.
— Познакомься, Василий-Вацлав, это Франсуа де Крюе, — со вздохом представил Мункыз. — Доблестный рыцарь ордена Иоанна Иерусалимского, воин белого госпитальерского креста. Входил в отряд каида-магистра Гийома де Шатонефа, павшего под Аккрой. Франсуа — рьяный противник Хранителей Гроба. Иногда даже слишком рьяный.
Мункыз покосился на разбитые «шмайсеры».
— Мне жаль, что так вышло.
— Мне тоже, — буркнул Бурцев. — Этот Франсуа…
— Достойнейший воин. Когда шла битва за Эль Кудс, он прикрывал отход своего каида и был ранен. Я спрятал его у себя, излечил и…
— Излечил? — хмыкнул Бурцев. — В самом деле?
Отчего-то ему вспомнилась вонючая смесь для элексира молодости. Если Мункыз и врачует чем-то подобным…
— Чему ты удивляешься, Василий-Вацлав? Я целитель, я опытный лекарь.
Прозвучало это гордо.
— Ну да, конечно. Кстати, твоего Француа случайно не в голову ранили?
— В голову, — удивленно поднял седые брови Мункыз. — А как ты узнал? Рана давно затянулась и сокрыта под волосами.
Бурцев усмехнулся. Такие раны под волосами не спрячешь.
— Почему ты смеешься, Василий-Вацлав?
— Да так… Сарацин помогает госпитальеру — вот и смешно.
— Франсуа отважно сражался против немецких колдунов. Он друг, Василий-Вацлав.
Ну, что тут поделать? Не всегда везет с друзьями при первом знакомстве. Порой случаются недоразумения. Оставалось смотреть на случившееся философски. Бурцев постарался. Еще один взгляд на искореженные «шмайсеры». Потом — на снаряды. Хорошо, что друг Франсуа начал не с «шайтановых сосудов».
— Именно Франсуа, да будет тебе известно, открыл нам тайну подземелий, — продолжал Мункыз. — Он помогал поддерживать связь с воинами франкского каида Армана де Перигора. Он приносил нам вести от магистра красного креста …
Магистр красного креста?! А звучит! Правда, первая ассоциация — со «скорой помощью». Хотя, храмовники-тамплиеры, в самом деле, носили красные кресты на белых одеждах. — …И он же снабжал Армана информацией о планах германцев, — закончил алхимик.
— И, между прочим, не только Армана, — в освещенное пространство вступил Джеймс. Брави улыбался. — Здравствуй, благородный Франсуа де Крюе! Его Святейшество Григорий Девятый благодарен тебе за помощь.
Его Святейшество? Благодарен? Ага! Так вот кто был информатором папского шпиона в Святой Земле!
Иоаннит пригляделся. И — куда только подевалась былая враждебность!
— Джезмонд?! Коман?!
— По-немецки, Франсуа, по-немецки, — попросил Джеймс. — Мой друг не знает французского.
Взгляд, брошенный на Бурцева, красноречиво говорил, о каком друге идет речь.
— Ви? — Франсуа повторил свой вопрос по-немецки. — Как? Как ты здесь очутился, Джезмонд? И почему… О, чудо! Это ведь чудо Господне, не так ли?! Ты прозрел?! Раньше у тебя не было одного глаза, а теперь…
— Не совсем так, Франсуа., — виновато развел руками брави. — Просто я снял с лица повязку.
— Ты прятал здоровый глаз?
— Извини. Конспирация.
— А-а-а… — разочарованно протянул Франсуа. — А я-то думал… Но погоди-ка…
Раненный в голову рыцарь нахмурился:
— Ты, действительно, посланец Святого Рима, а не дьявол в человеческом обличье?
— Какие нужны доказательства? — вздохнул Джеймс.
— А перекрестись!
— Пожалуйста, — брави демонстративно осенил себя крестом. Раз и другой. И третий. — Ну? Теперь все в порядке?
Госпитальер сник:
— Так, значит, ты и твои спутники — не немецкие колдуны?