готового к смерти во имя интересов Великой Германии он походил мало.
Медиум с трудом одолел заикание, кое-как справился со страхом. Продолжил под хмурыми взглядами коллег-эзотериков — путаясь и сбиваясь:
— Девушка … Она прибыла с офицерами средиземноморской группы цайткоманды… Еще был тевтонский магистр Генрих фон Хохенлох… Он поставил «якорь»… Это такая вербально-магическая формула… Ну… чтобы… Она позволяет…
— Дальше! Что ты знаешь о девушке?!
— Я помогал выводить ее из транса.
— Из транса?
Да, ведь и плененный в Иерусалиме Рудольф Курц тоже говорил о трансе…
— Она шлюссель-менш, — торопливо объяснял медиум. — А чтобы управлять волей шлюссель-менша, который не желает сотрудничать добровольно, необходимо ввести его в состояние транса. Особого, магического транса. Тогда цайт-прыжок пройдет успешно. И еще…
— Что еще?
— Находясь под магическим воздействием, люди обычно рассказывают все, что от них требуется.
— Обычно?
— Агделайда не рассказала. Даже будучи в состоянии глубочайшего транса, она не отвечала на вопросы, которые ей задавали… Я не знаю, как это возможно. Наверное, все дело в том, что она… Она ведь уже не обычный человек. Шлюссель-менш…
— Погоди! А какие вопросы ей задавали?
— О советских хронодиверсантах.
Идиоты! Нашли, блин, о чем спрашивать несчастную малопольскую княжну!
— Еще о чем?
— О муже ее. О полковнике Исаеве. Только Агделайда все время повторяла одну и ту же легенду. Хорошо заученную, однако слишком уж неправдоподобную.
— Так… Легенду, значит? Неправдоподобную, значит?..
Медиум захлопал глазами:
— Конечно. Какой-то «мамон», какой-то нижний парк, неоскинхэды какие-то…
— Не мамон, а ОМОН, — машинально поправил Бурцев.
— Ее рассказ не совпадал с разведданными цайткоманды…
Ну, еще бы! Если учесть, что все разведданные о «полковнике Исаеве» основываются на том бреде, который сам Бурцев нес два года назад, запудривая мозги штандартенфюреру СС Фридриху фон Бербергу… Похоже, немцы и мысли не могли допустить, что бедняжка-Аделаида говорит истинную правду. Надвигающаяся с востока Красная угроза уже заставляет фашиков всюду видеть происки коварных Советов. Этим зашоренным ребятам оказалось проще поверить в трансоустойчивость шлюссель-менша, чем в случайное появление в прошлом омоновца из двадцать первого века.
— … и поэтому ее вывели из транса, — закончил немец.
— Почему «поэтому»? — нахмурился Бурцев. Последние слова медиума ему не понравились. Ганс замялся…
— Решено было… было решено… в общем, применить более традиционные методы воздействия.
— Пытки?! — прохрипел Бурцев.
Медиум вздрогнул, отвел глаза.
— И пытки тоже. До цайт-прыжка допросы с пристрастием к Агделайде не применялись. Ее берегли, как ценную пленницу. Для рейхсфюрера СС. Но сейчас…
— Что?!
— Сейчас рейхсфюрер ее и допрашивает. Лично.
— Рейхсфюрер? Гиммлер?
— Генрих Гиммлер, — кивнул Ганс. — Он решил сначала поговорить с ней. Потом — с фон Хохенлохом…
— Где он… — начал было Бурцев.
От волнения недосказанная фраза застряла в горле.
— Господин рейхсфюрер намеревался прийти сюда, как только закончится эксперимент. — поспешил с ответом медиум. — После открытия цайт-тоннеля. До окончания ритуала посторонним находиться в хронобункере слишком опасно и…
— Я спрашиваю, где Гиммлер допрашивает пленницу?
— Здесь. Неподалеку. Совсем рядом, — Ганс покосился на «атоммине» и минометным снаряд, над которым по-прежнему нависала булава Гаврилы. — Поэтому если вы все-таки решите взорвать…
— Где?! — заревел Бурцев.
Глава 66
Медиум съежился. Кивнул на маленькую дверцу в бетонной стене.
— Нужно идти туда. Только не выходить наружу, а сразу свернуть в боковой коридор налево. И идти все время прямо. Коридор выведет к камере допросов.
Как-то слишком уж поспешно ответил немец… И глазки быстренько спрятал.
— А ты ничего не перепутал, Ганс? Смотри ведь, если я не вернусь, мои ребята живо устроят тут атомный ад. Они такие…
— Ну… вообще-то лучше свернуть в коридор направо.
Бурцев хмыкнул. То-то же!
— И тоже идти прямо?
— Прямо, — понурым эхом отозвался медиум.
Вот теперь похоже на правду.
— За дверью есть охрана?
— Двое. Если бы… — эсэсовец нервно облизнул… — если бы вышел я, они не стали бы чинить препятствий. У них приказ — помогать эзотерической службе. Я мог бы отвлечь…
— Ишь чего захотел! Ты остаешься. Пойду я.
— Тогда это бесполезно, — с видом обреченного смертника проронил эсэсовский экстрасенс. — Возможно, вы выйдете за дверь, возможно, дойдете до камеры допросов. Но дальше…
— Что дальше?
— Пулемет и личная охрана рейхсфюрера. Вас не пропустят.
— Пропустят-пропустят, куда они денутся, — скрипнул зубами Бурцев. — А нет — тебе же хуже, Ганс.
— Не пропустят, — еле слышно промямлил медиум. — Вы же не фон Хохенлох, хоть и одеты …
Немец печально посмотрел на крест, украшающий грязную накидку Бурцева.
А что?! Идея!
— Одет как он? — оживился Бурцев.
— Как он, — пожал плечами эсэсовец, — как другие братья ордена. Одеяния рыцарей ордена Святой Марии мало отличаются друг от друга. Но какая разница?
О! Разница большая, хэр экстрасенс! Преогромнейшая разница. То, что тевтонский магистр не обвешан с ног до головы фамильными гербами, которые за версту опознает каждая собака, а носит орденскую униформу — просто превосходно. А, впрочем, что ему еще носить-то?
Фон Хохенлох — хоть и большая шишка, но все же член монашеско-боевого крестоносного братства со строгим уставом. Он не какой-нибудь там кичливый индивидуал из светских рыцарей, он не гость ордена, которому позволительно щеголять родовой геральдикой. Не дано ему пока и права на черно-желтый крест верховного магистра. Ну а обычный тевтонский крест на белом плаще под особую примету не катит. И в лицо фон Хохенлоха в хронобункере СС знают немногие. А если он не снимал шлема — так и вовсе единицы. И потом… Физиономия гостя из прошлого ведь тоже штука такая… Неубедительная, в общем. По крайней мере, при определенных обстоятельствах. А обстоятельства эти можно и создать.
— Как он… — повторил Бурцев. — И кто ж тогда докажет, что я — не Генрих фон Хохенлох? Кто поручится, что типчик, прибывший сюда раньше, — не самозванец?
— Вы хотите… — немец оторопело таращился на него.
Бурцев не дослушал. Повернулся к дружине, перешел на русский.
— Если эти, — кивок в сторону немцев, — дернутся, разберитесь с ними. Только не вздумайте трогать гроб Хранителей. Вам умирать пока ни к чему.
— Василь, ты, что же, нас с собой не берешь? — встревожился Дмитрий.
— Это мое дело. Только мое. Здесь чужой мир, чуждый вам, а вы… Вы и так слишком многим рисковали. Если не вернусь, пока… м-м-м…
Он огляделся. В глаза бросились чаши, расставленные вокруг платц-башни. Горючая смесь в них уже догорала, но на полчасика, наверное, еще хватит. — В общем, ждите, пока не погаснут костры…
— А потом? — набычился Дмитрий.
Бурцев указал на китайца:
— Сыма Цзян знает, что делать потом. Читайте заклинания, открывайте врата времени. И валите отсюда. Вместе с гробом Хранителей. Понял, Сема?
— Как валиться? Куда валиться?
— Да куда угодно! Только подальше. Ядвига будет вместо малой башни перехода. У нее получится не хуже, чем у меня.
Должно получится! Эта рыжая девица тоже пережила прерванный цайт-прыжок во Взгужевеже, она тоже шлюссель-менш. Значит, и ей подвластно время и пространство.
— Не-а, Васлав, моя твоя здеся не бросится, — замотал головой уроженец Поднебесной. — И вся наша — тоже. И вообще моя мысля такая, что твоя никуда не должна уходиться одна.
— Дело он говорит, воевода, — пробасил Гаврила. — Хоть кого-нибудь, да возьми себе в помогу, а? Вот моя булава, к примеру, тебе не помешала бы.
— Или моя секира, — вставил Дмитрий.
— Или мой меч, — добавил Освальд.
Бурцев покачал головой. Прервал бессмысленную перекличку. В этот раз клинком больше, клинком меньше — без разницы. Так что уж лучше он рискнет лишь своей головой.
— А если твоя жаным хатын не сможет идти? — заметил Бурангул. — Если придется нести ее на руках? Кто тогда расчистит вам путь? Подумай, Вацалав. Хороший лук и меткая стрела сослужит тебе добрую службу.
Татарский сотник уже держал в руках и лук, и стрелу. Но то, что он нес…
Бурцев прикрыл глаза, сжал кулаки и вздохнул поглубже. Разков пять подряд. Захотелось грубо прикрикнуть на верного юзбаши. Оборвать, заткнуть. Не стал… Ведь все правильно говорит Бурангулка. Кто знает, в каком состоянии он найдет свою жаным хатын — «любимую жену» в эсэсовских застенках. Может, Аделаида, в самом деле, окажется без сознания. А может, ему и вовсе достанется лишь безжизненное тело малопольской княжны!
Бурцев унял клокотавшую ярость. Сейчас нужно мыслить трезво, холодно, расчетливо, не поддаваясь эмоциям. Итак, он сыграет роль магистра Иерусалимского Дома братства Святой Марии, Но не разгуливать же гостю из прошлого по коридорам секретного объекта цайткоманды СС в одиночку. Магистра, по идее, должен сопровождать сотрудник эзотерической службы. Тем более, Ганс утверждал — а оснований не верить ему не было — что охране хронобункера предписано во всем содействовать эсэсовским экстрасенсам.
Бурцев глянул на Ганса. Нет, конечно же, перепуганного немецкого медиума брать с собой нельзя. Этому только дай выбраться из бункера с ядерным зарядом — драпанет при первой же возможности. Лучше уж переодеть своего человечка.
Стянуть что ли офицерскую форму с какого-нибудь эсэсовского магистра-эзотерика? С бригаденфюрера какого-нибудь? Было бы солидно. Но не пойдет. Человека, впервые надевшего мундир, тем более, такой мундир, видно за версту. И лица не скрыть даже от случайного взгляда. Фашики раскусят подставу в два счета. А вот если… Если сопровождающий влезет в бесформенные одежды медиума да еще накинет на голову здоровенный капюшон, что болтался позади каждого черного балахона.