Бурцев старался дышать глубоко и ровно.
— Лошадей забираем, — заявил фриц. — Телегу тоже.
Эсэсовец осклабился:
— Избавим тебя, Мункыз, от нечистого мяса.
Повинуясь приказу Хранителя, кнехты вывели со двора верховых коней, потом упряжку. Оставили на улице. Кому‑то, кто ожидал снаружи. Вернулись. Все происходило в полной тишине. А что тут скажешь? Эти ребята не просят «мамка, курка, яй‑ко, салко давай». Эти берут сразу. Все берут, что приглянулось. Вонючее салко, правда, жрать не станут — выбросят. И фиг с ним. Салко — не жалко. Не жалко даже оседланных лошадей. А вот телегу… Телегу жаль. Как теперь подвезти снаряды к воротам? Не на горбу же переть через весь город?! А ведь другой подходящей повозки после приказа коменданта об эвакуации, наверное, днем с огнем не сыщешь. Хорошо, хоть успели спрятать контрабанду. Только надежно ли?
Эсэсовец словно прочел мысли Бурцева. Повернулся к тевтонам:
— Обыскать! Все обыскать!
Вот, собственно, ради чего сюда и приперлись немцы. А грабеж средь бела дня — это так, цветочки…
Обыск длился недолго. Чтоб осмотреть торговую лавку и скромное жилище Мункыза, сараюшку во дворе да пустую беседку, много времени не требуется.
— Ничего, — доложили тевтонские кнехты.
— Ничего, — подтвердил рыцарь.
Фашик, однако, оказался более сведущим в подобных делах.
Цепкий глаз эсэсовца скользнул по коврику и подушкам в беседке. Носок сапога тронул притоптанную землю. Там, где лежала труха из потревоженной соломенной подстилки и несколько ковровых ворсинок.
Эх, Мункыз‑Мункыз… Конспиратор, блин, подпольщик‑самоучка! Бурцев снова глянул на камень под ногой. Схватить, шарахнуть под фашистскую каску, в основание шеи, цапнуть «шмайсер». А там — трава не расти.
Мункыз перехватил его взгляд. Чуть заметно качнул головой — погоди, мол, не торопись. Бурцев погодил. Сарацинский мудрец отчего‑то не производил впечатления перепуганного вусмерть человека. Что‑то задумал старик, на что‑то надеялся? Ладно, камень обождет. Бурцев решил довериться алхимику. Пока…
— Убрать! — гитлеровец кивнул на коврик и подушки в беседке.
Подошли и отошли кнехты. Коврик с подушками полетели в сторону.
Немец сгреб ногой солому, землю. Раз, другой. Показались обитые кожей доски.
— Что тут у тебя, старик?
— Тайный подвал, — спокойно ответил Мункыз. — Для особых смесей.
— Для особых?
— Да. Для редких веществ, которые следует хранить подальше от дома.
— Что за смеси? Что за вещества? Почему прячешь подвал?
— Чтоб никто не пострадал по неведению, — пожал плечами Мункыз. — Если какой‑нибудь злоумышленник заберется сюда в мое отсутствие…
— Открывай! — потребовал немец.
Без тени волнения алхимик поднял крышку лаза. Эсэсовец заглянул вниз — в темноту. Зажал нос.
— Ох‑х‑х! Ну и запах!
Да, шибануло капитально. У Бурцева, стоявшего в отдалении, и то глаза заслезились. Забористый запашок! Острый, пронзительный, отвратный… Пахло помойкой, дохлятиной и еще невесть какой гадостью. Гадостями, точнее, собранными воедино в жуткой концентрации. По сравнению с этим убойным букетом даже стойкая алхимическая вонь, что окутывала подворье Мункыза, казалась теперь изысканнейшим ароматом.
— Огня! — кривясь, потребовал Хранитель Гроба.
Дали ему огня. Запалили факел. Ни один мускул не дрогнул на лице лекаря.
Автоматчик с собакой, которая от накатившей вони беспокойно вертела носом и потихоньку сходила с ума, остался снаружи. Тевтонский рыцарь — тоже. В нору загнали кнехтов.
«Ну, вот и все», — подумалось Бурцеву. Рука сама тянулась к камню. Сейчас удобный момент — немцы не смотрят в его сторону.
— Здесь тоже ничего нет! — глухо донеслось из‑под земли.
Бурцев от изумления и неожиданности выпустил булыжник.
— В самом деле? — удивился эсэсовец. — Ищите лучше.
Гитлеровец не верил.
В потайном подвальчике что‑то упало, что‑то разбилось…
— Точно — ничего, хэр Хранитель! Снадобья да мази всякие. И воняет так… дышать нечем.
— Вылезайте!
Фашик не удержался. Привязал скулящего пса к беседке, взял факел, полез в подвал сам. И тут же выскочил обратно. Ругаясь, отплевываясь.
— Что за пакость ты там держишь, Мункыз?
— Я говорил благочестивому господину Хранителю Гроба, что часть субстанций, с которыми мне приходится иметь дело, лучше хранить подальше от жилья.
Ответ прозвучал почтительно и подобострастно. Если алхимик и улыбался сейчас, то искусно прятал насмешку в седой бороде.
Немцы ушли. Впрочем, «ушли» — не совсем то слово. Прикрыв носы ладонями, они уж скорее бежали от газовой атаки. Опасность миновала. Бурцев, превозмогая отвращение, подошел к подвалу, спустился вниз.
На утоптанном земляном полу догорал брошенный факел. Рядом валялись глиняные черепки. Среди битой керамики — маслянистое пятно с белыми шипящими потеками и вкраплениями самых разных цветов и оттенков. А вот снарядов‑фугасок, положенных сюда же, на это самое место, нет и в помине. И оружия нет. Вот так чудо! Вот так алхимический опыт!
Бурцев судорожно глотал вонючий воздух и тупо щупал пол. А ничего! А ни хрена! Но как?!
Глава 42
— Все просто, — улыбнулся Мункыз.
Невыносимая вонь понемногу выветривалась. Слезу, по крайней мере, уже не вышибало, так что старик тоже рискнул спуститься в тайный закуток. А спустившись, сунул руку за неподъемный стеллаж и…
И все действительно оказалось проще некуда. Здоровенный шкаф вдруг сдвинулся с места, провернулся вокруг своей оси. Сразу потянуло сквозняком. Откуда‑то из‑за стены потянуло, выдувая неприятный запах и наполняя подвал спертым воздухом подземелья.
Так… Между задней стенкой стеллажа и каменной кладкой образовалась щель. Потом щель расширилась, стала проемом, в который запросто мог бы пройти человек.
— Старые ходы госпитальеров, — пояснил Мункыз. — О них неизвестно даже всезнающим Хранителям Гроба. Когда немецкие колдуны прокладывали Проход Шайтана, большая часть подземелий обрушилась. Но ходы, что связывали владения иоаннитов с аль‑Кумамы — церковью Гроба, уцелели.
Бурцев начинал понимать. Укрытый от чужих глаз подвал всего лишь маскировал вход в настоящий тайник алхимика‑подпольщика. Туда‑то и была спрятана вся контрабанда. А чтобы у немцев не возникло желания устраивать под землей обыск…
— Ты специально разлил здесь какую‑то гадость, да, Мункыз?
— Ну, положим, это вовсе не гадость, — не то обиделся, не то развеселился старик. — Я разбил сосуд с особо зловонными ингредиентами, которые использую для создания философского камня и алхимического напитка, продлевающего жизнь.
— Хм, — Бурцев принюхался, пытаясь определить состав убойной смеси. Не смог. — И о каких же ингредиентах идет речь?
— О, слишком долго перечислять, — Мункыз ухмыльнулся. — Это сложная смесь. Прокисший джак[52], козлиный помет, львиная моча…
Бурцев фыркнул… Надо же, и здесь львиная моча! Венецианские красавицы моют ею голову как шампунем. А местные шарлатаны, выходит, гонят из урины царя зверей философский камень и эликсир молодости!
— …сера, протухшее яйцо, негашеная известь, ртутные соединения…
— Хватит‑хватит‑хватит! — взмолился Бурцев. — Можешь не продолжать.
Парфюмер, мать твою!
— Ну, и еще многое‑многое другое, — сжалился Мункыз. — Запахи эти надолго отпугивают и людей, и собак.
— А это не того… не опасно это? — на всякий случай осведомился Бурцев. — Может, нам лучше выбраться отсюда?
— Ничего страшного, — заверил алхимик. — От вдыхания паров моих микстур еще никто не умирал.
Успокоил… Можно сказать и так.
— А что, из твоего варева действительно выпариваются философские камни и эликсир молодости?
— Ну… философского камня мне еще добыть не удалось, — признался Мункыз, — а что касается эликсира…
Алхимик хитро прищурился:
— Не знаю, Василий‑Вацлав. Видишь ли, запах у полученного напитка такой… гм… специфический…
— Уж могу себе представить!
— В общем, никто пока не решился попробовать мой эликсир. Даже я сам. Поэтому мне нечего ответить на твой вопрос.
Ладно, нечего — так нечего. Бурцев сунул факел в проем между стеллажом и стеной подвала. Посветил… Темный коридор. Шершавые стены, низкий сводчатый потолок. Оружия и снарядов не было. Фокусы продолжаются?
— Мункыз, где наши вещички?
— Там, — лекарь‑алхимик указывал куда‑то во тьму. — Тридцать шагов прямо и десять направо.
Ага, как же, тридцать шагов! И еще десять! Бурцев представил, как этот сухонький старичок бегает в темноте со снарядами под мышкой. С весьма увесистыми, между прочим: Бурцев и то запыхался, спуская танковые фугаски в подвал. А ведь было еще оружие дружинников и два «шмайсера» в придачу. Нет, перетаскать все это добро за время, пока Мункыз находился в подвале один, нереально. Даже для спринтера‑тяжеловеса. Быстренько покидать за отодвинутый стеллаж — это еще да, это возможно, но тридцать шагов прямо и десять направо…
А Мункыз смотрел на него и улыбался.
Очень весело!
— Слушай, дед, — Бурцев начинал терять терпение. — Я ведь сейчас напою тебя твоим же эликсиром. Ты у меня быстренько помолодеешь! До младенческого возраста! Чтоб старческое слабоумие прошло.
— Но я говорю правду! — возмутился алхимик.
— Тебе не под силу таскать такие тяжести!
— А я их и не таскал. Там, — кивок в темноту, — есть кому таскать и без меня.
— Там? — Бурцев уставился на него. — Есть? Кому?!
В отблесках факельного света мелькнула тень. И не одна. Из мрака, словно из стен выступали… И не понять, кто выступал… Грязные, страшные… Бурцев невольно отпрянул. Не заметил, как перешел на русский:
— Мать вашу!
Выставил факел вперед. Взмахнул перед собой гудящим пламенем:
— Стоять, уроды! Сожгу любого, кто приблизится!
— Эй, воевода, чего там? — прогремел сверху голос Гаврилы.