‑мелькнула мысль, холодная, как сама смерть.
…и не дожал.
Джеймс — вот кто не промазал. Брави опередил немца на долю секунды. В этот раз наемный убийца пустил в ход не привычный кольтелло. Нож остался в зубах брави. Хватать его — означало терять драгоценное время. Дзинькнула арбалетная тетива. Короткий болт пригвоздил фашика к деревянному ограждению звонницы.
Немец выронил пистолет.
Бурцев утер лоб.
— Спасибо, Джеймс.
— Не за что, — криво усмехнулся брави. — Не для тебя стараюсь — для себя. Если ты погибнешь, русич, кто мне тогда выдаст секреты Хранителей? Не забывай, ради чего я пошел за тобой.
— Хорошо. Постараюсь.
Все верно. Папский шпион и тайный убийца Джеймс Банд не бескорыстный помощник и не верный вассал. Наемник. И платой за его услуги будет информация о Хранителях Гроба. Но это позже. Когда они разберутся с немцами и вырвут из лап цайткоманды Аделаидку.
Бурцев осмотрелся, прислушался. Было тихо. И тревоги не было. И колокольня с пулеметом была в их полном распоряжении.
И под пулеметом — коробка с лентой на две с половиной сотни патронов. И рядом еще одна — неоткрытая, непочатая. И можно действовать дальше.
Ну что… Понеслась?!
Бурцев развернул прожектор, полоснул лучом по стражам ордена Святой Марии. Те — ослепленные, удивленные, озадаченные — прикрыли глаза руками, опустили оружие, отступили от костров и постов. И попали под удар. В электрическом свете мелькнули арбалетные болты и стрелы лучников, сверкнули клинки, секиры, наконечники копий… Люди Мункыза и дружинники Бурцева навалились со всех сторон. Часовые не вскрикнули, не пикнули.
Все! Бурцев развернул прожектор, убрал свет. Иллюминации больше не требовалось. Спящих тевтонских братьев, полубратьев и кнехтов повстанцы Эль Кудса вырежут в темноте.
Расправа была недолгой. Церковь Гроба и Сен‑Мари‑де‑Латен больше не принадлежала немцам. Но вот остальной город…
Темнело. В сгущающихся сумерках на улицах отчетливо виднелись факелы и фары рыцарско‑фашистских патрулей. От Яффских ворот доносилось лошадиное ржание и рокот двигателей. Похоже, готовился к эвакуации очередной караван цайткоманды. Где‑то у Северной стены вспугнула тишину трескучая очередь. И еще. Грохнула граната. Неведомые нарушители комендантского часа напоролись на патруль. А может, прошла зачистка в подозрительном доме. Потом коротко рявкнул и умолк пулемет в южной части города — за Проходом Шайтана. М‑да, стрельба после отбоя здесь, по‑видимому, в порядке вещей.
Бурцев не без труда выдрал «шмайсер» из рук мертвеца с арбалетным болтом в черепе. Повесил пистолет‑пулемет на плечо. Спустился с колокольни. Бросил коротко:
— Работаем.
Работали споро. Бурангул и дядька Адам при помощи Мункыза сколотили небольшой отрядец из лучших стрелков. Два с половиной десятка человек, вооруженные тевтонскими луками и арбалетами, по подземному ходу отправились к развалинам госпитальерской резиденции.
Снаряды и горшки с порохом, предназначавшиеся для атаки на Иосафатские ворота, Бурцев распорядился пока припрятать в опустевшем арсенале. Посудины с «греческим огнем» подняли на второй этаж колокольни Сен‑Мари‑де‑Латен. Туда Бурцев поставил Хабибуллу, умеющего обращаться с горючими смесями, и бойцов Бейбарса для прикрытия «огнеметчика».
На самой верхотуре — у пулемета — дежурил Сыма Цзян. Любознательный китаец, как и Ядвига, в свое время изучал под руководством Бурцева стрелковое дело, так что, в случае чего, мог и пальнуть. Впрочем, стрелять без крайней необходимости — без очень крайней — Бурцев категорически запретил. У Сыма Цзяна была иная задача: шарить лучом «колдовского огня» по окрестностям, дабы колокольня не вызвала подозрений у немцев.
Теперь предстояла охота за «шайтановой повозкой». Охотников было немного, чтоб не спугнуть «добычу»: Бурцев, Жан Ибеленский, Джеймс Банд, Гаврила Алексич, Дмитрий, Освальд, Збыслов, да еще Бейбарс пожелал пренепременно сопровождать в этой вылазке «каида Василия‑Вацлава». Не доверял ему эмир, опасался предательства. Пришлось брать с собой — такого не переупрямишь.
Вывели из конюшни рослых тевтонских лошадей. Вся группа захвата облачилась в одежды и доспехи орденских братьев и полубратьев. Напялили кольчуги, плащи с черными крестами, закрытые шлемы‑топхельмы. Бурцев сунул в седельную сумку «шмайсер». А вот латные перчатки надевать не стал: без них все ж таки стрелять удобней.
Бейбарс тоже готовился к операции на свой лад. Нацепил под накидку пращу, прикрепил к рыцарской перевязи суму с десятком небольших булыжников. Что ж, у будущих султанов свои причуды.
Выехали…
Глава 49
Искать пришлось недолго. На конно‑автомобильный патруль они наткнулись неподалеку от Скорнячной улицы. Свет фар, отблески факелов — и вот из‑за угла выруливает армейский грузовик в сопровождении полудюжины тевтонских рыцарей. «Опель‑Блитц» — машина той же марки, что и душегубка с Хлебного рынка, только без брезентового верха. В открытом кузове трясутся Хранители Гроба. Человек восемь. Хорошо так трясутся: фашистские каски с рожками едва не бьются друг о дружку. Все‑таки улочки средневекового Иерусалима — это не ровные немецкие автобаны.
Бурцев мысленно выругался. Много… слишком много германцев. Такой патруль мог оказаться не по зубам. Но поздно — не свернуть уже, не проехать мимо.
Грузовик затормозил. Отворилась и с грохотом захлопнулась дверь кабины. Поджарый краснощекий утерштурмфюрер с кобурой на боку выскочил из машины, замахал руками:
— Стой! Сто‑о‑ой, говорю!
Они попридержали коней. Бурцев не давал команды «к бою», но знаком приказал приблизиться к автомобилю. Максимально приблизиться.
— Почему одни?! – гавкнул унтерштурмфюрер.
Ах, вот оно что! Немцев смущает отсутствие во встречном патруле солдат цайткоманды. Н‑да, непорядок. Прокол‑с, прокол‑с, многомудрый каид!
Пока Бурцев соображал, что бы ответить, гитлеровец повернулся к рыцарскому конвою:
— Комтур, твои люди? Разберись.
Вперед выехал пожилой тевтон. Единственный всадник, не обремененный факелом. Как же — орденская шишка! Целый комтур. Бо‑о‑ольшой начальник. Рыцарь держал шлем в руках и взирал грозно, негодующе.
— Брат во Христе, где Хранители Гроба из вашего дозора? — строго вопросил орденский босс.
Ох! «Брат во Христе» — надо же! Смешно, кабы не было так грустно… Обращался рыцарь к тому, кто оказался ближе, — к Бейбарсу, чье лицо скрывал сейчас глухой топхельм. Мамлюк молчал: немецкого он не понимал.
— Ты что, оглох, свинья?
Да, «дойча» Бейбарс не знал. Однако тон и манеры разгневанного собеседника крайне не понравились уроженцу кыпчакских степей. Да и без того ясно: драки не избежать. Рука эмира легла на меч.
— Аллах Акбар! — негромко, но выразительно прогудел «брат во Христе» из‑под шлема.
— Что?! – Комтур не верил своим ушам. — Что ты сказал? Брат? Во Христе?
Так, заварушка заваривается…
— Давай‑ка я тебе все объясню.
«Братан. Во Христе!»
Бурцев уже подъехал к тевтону вплотную. Чуть потеснил конем комтурскую лошадь. Ошеломленный рыцарь и вовсе выпал в осадок от подобной дерзости.
— Как?! Что?!
— Глянь сюда.
«Братело, блин, во Христе».
Бурцев вынул из седельной сумки «шмайсер». Эсэсовцы не могли пока видеть его за конным магистром. Комтур видел. И грозное оружие Хранителей узнал сразу. Немец изменился в лице: ствол смотрел ему в левый бок.
— Сиди спокойно и не дергайся, — вежливо попросил Бурцев.
Им требовалось время, чтобы окружить машину.
Тевтон действительно обратился в каменную статую.
Эсэсовцы в кузове тянули шеи, стараясь разглядеть, что происходит. Из кабины выглядывало бледное лицо водителя. Унтерштурмфюрер сделал шаг вперед. И в сторону. И увидел, как рыцаря братства Святой Марии держат на прицеле.
— О майн готт! — ахнул эсэсовский летеха.
Ошарашенный комтур мигом пришел в себя.
— Готт мит унс! — прохрипел тевтон, не отрывая взгляда от «шмайсера».
Рыцарь рванул клинок из ножен.
Унтерштурмфюрер выдернул из кобуры «вальтер».
И на‑ча‑лось…
Бурцев шарахнул очередями от бедра, с седла. Только одна пуля предназначалась комтуру. Остальные прошивали правый борт грузовика. И тех, кто сидел за ним.
Бейбарс вздыбил коня. Обрушил тяжеленную тушу на унтерштурмфюрера. Подкованные копыта сбили человека с ног. Рыцарский меч довершил расправу. Тяжелым прямым и обоюдоострым клинком мамлюкский эмир орудовал не так ловко, как легкой сабелькой, но все же достаточно умело, чтобы добить оглушенного противника.
Тевтоны побросали факелы, похватали мечи. Джеймс, Гаврила, Дмитрий, Збыслав, Освальд и Жан д'Ибелен атаковали рыцарей. Рухнул первый орденский брат: булава Алексича разнесла щит с черным крестом и смяла в лепешку топхельм противника. Пал конь под Освальдом…
А Бурцев все поливал «опель» из «шмайсера».
Подстреленный комтур, пачкая кровью попону, медленно сползал с лошади. Эсэсовцы валились в кузове один на другого. Раненые, убитые… Кто‑то огрызнулся длиннющей слепой очередью. Палили через борт, наобум, с поднятых рук, не высовываясь, не целясь, укрывшись за баррикадой из шевелящихся еще тел. Кажись, на звук били. По нему, по Бурцеву!
Конь под Бурцевым дернулся, начал заваливаться набок. Но, даже соскальзывая с седла, автоматчик в рыцарских доспехах не прекратил огня. Нельзя! Главное сейчас — не дать фашикам поднять головы.
Бурцев старался стрелять экономно, коротко — в два‑три патрона. Старался утихомирить невидимого противника и не вывести при этом машину из строя. А расточительный «шмайсер» в грузовике все не смолкал, щедро разбрасывая свинец смертоносным веером.
Проклятье! Обвис в седле, схватившись за бок, сир Бейрута. Шальная пуля, мля!
И у фрица кончились патроны. Ну, наконец‑то!
Что‑то мелькнуло в воздухе, с хлюпаньем упало в придорожную канаву.
Граната!
Бурцев перекатился за всхрапывающую конскую тушу. Взрыв… Дождь из осколков, грязи и помоев. Ну и пакость! Зато жив остался. Подстреленному коняге вот повезло меньше: разворотило весь круп — от хвоста до задней седельной луки.