м, что и сам был монахом, а вот заканчивался весьма плачевно. Придя в себя после удара по голове, Мигель Каррильо обнаружил, что лежит на полу магазина одежды связанный по рукам и ногам.
Его, связанного, обнаружила жена владельца магазина – дородная пожилая тетка с усами и явно отвратительным характером, – и воскликнула:
– Кто вы такой, черт возьми? И что здесь делаете?
Каррильо пустил в ход все свое обаяние:
– Слава богу, вы пришли, сеньорита! Я пытался освободиться от пут, чтобы добраться до телефона и вызвать полицию.
– Вы не ответили на мой вопрос.
Каррильо попытался принять более удобное положение:
– Мое присутствие здесь объясняется просто, сеньорита. Я брат Гонсалес из монастыря, что расположен в окрестностях Мадрида. Проходя мимо вашего прекрасного магазина, я заметил, как сюда залезли двое молодых людей, и счел своим долгом, как слуга Господа, их остановить. Я последовал за ними, дабы удержать от совершения ужасной ошибки, но они оказались сильнее и связали меня. А теперь, если вы будете так любезны и поможете мне освободиться…
– Mierda!
Каррильо в недоумении уставился на тетку:
– Прошу прощения?
– Кто вы такой?
– Я же сказал…
– Да ладно врать-то!
Хозяйка подошла к валявшимся на полу рясам:
– А это что такое?
– Ах это… Видите ли, те воришки были для маскировки в монашеской одежде.
– Здесь четыре платья, а вы говорите, что воров было двое.
– Верно, но еще двое присоединились позднее…
Женщина направилась к телефону.
– Что вы собираетесь делать?
– Звоню в полицию.
– Уверяю вас, в этом нет необходимости. Как только вы меня развяжете, я отправлюсь прямиком в полицию и обо всем доложу.
Женщина посмотрела на лежавшего на полу мужчину:
– У вас, монах, сутана задралась.
Полицейские оказались еще менее сострадательными, чем хозяйка магазина. Каррильо допрашивали четыре представителя гражданской гвардии. Их зеленая униформа и черные шляпы из лакированной кожи фасона XVIII века нагоняли страх на всю Испанию, и Каррильо не стал исключением.
– Вы осознаете, что полностью подходите под описание преступника, убившего священника на севере Испании?
Каррильо вздохнул:
– Неудивительно. Ведь у меня есть брат-близнец, да накажет его Господь. Именно из-за него я ушел в монастырь. Наша несчастная мать…
– Достаточно.
В комнату вошел внушительных размеров мужчина со шрамом на лице.
– Добрый день, полковник Аконья.
– Это он?
– Да, полковник. Обнаружив в магазине одежду монахинь, мы подумали, что вы захотите лично его допросить.
Полковник Рамон Аконья подошел к бедняге Каррильо.
– Да, с удовольствием.
Каррильо одарил полковника самой обворожительной улыбкой:
– Я так рад видеть вас, полковник. Вот, выполняю поручение, данное мне церковью, и посему должен как можно скорее попасть в Барселону. Я уже устал объяснять этим милым джентльменам, что стал жертвой обстоятельств. И все потому, что старался вести себя как добрый самаритянин.
Полковник Аконья с улыбкой кивнул:
– Поскольку ты торопишься, я не отниму у тебя много времени.
Каррильо просиял:
– Благодарю вас, полковник.
– Я задам тебе несколько простых вопросов. Если ответишь правдиво, все будет в порядке, а если солжешь, тебе не поздоровится. – В его руке что-то мелькнуло.
Каррильо изобразил на лице оскорбленную добродетель:
– Слуги Господни никогда не лгут.
– Счастлив это слышать. Расскажи-ка о четырех монахинях.
– Я ничего не знаю о четырех мона…
Кулак, влетевший ему в рот, был снабжен медным кастетом, и кровь брызнула во все стороны.
– Господи! Что вы делаете? – выдохнул Каррильо.
Полковник Аконья повторил:
– Расскажи о четырех монахинях.
– Я не…
Полковник снова нанес удар, и теперь изо рта Мигеля полетели зубы, и он едва не захлебнулся кровью.
– Не надо, я…
– Итак, я жду, – спокойно и хладнокровно повторил полковник и снова занес кулак.
– Я… Да! Я… – Слова посыпались из Коррильо как из рога изобилия. – Я встретил их в Вильякастине. Они сбежали из монастыря. Пожалуйста, только не бейте!
– Дальше!
– Я… я сказал, что помогу им, только нужно переодеться.
– Поэтому ты вломился в магазин…
– Нет. Я… да. Они украли одежду, а потом оглушили меня и сбежали.
– Они не сказали, куда направляются?
Внезапно Мигелем Каррильо овладело чувство собственного достоинства.
– Нет.
Он промолчал про Мендавию отнюдь не из желания защитить монахинь: Каррильо не было до них никакого дела, – но полковник изуродовал ему лицо, поэтому после выхода из тюрьмы будет непросто заработать себе на жизнь.
Полковник Аконья обратился к офицерам гражданской гвардии:
– Видите, чего можно добиться с помощью дружеского убеждения? Отвезите его в Мадрид и отдайте в руки правосудия: это убийца.
Лючия, сестра Тереза, Рубио Арсано и Томас Санхуро держали путь на северо-запад в сторону Ольмедо, стараясь держаться в стороне от главных дорог. Они шли через поля и пастбища со стадами овец и коз. Открывавшиеся глазам путников невинные пасторальные картины казались какой-то насмешкой на фоне грозившей им смертельной опасности. Они шли всю ночь, а на рассвете поднялись в горы в поисках укромного места.
– Ольмедо прямо перед нами, – сказал Рубио Арсано. – Переждем здесь до темноты. Кажется, вам обеим не мешало бы немного поспать.
Сестра Тереза была вымотана физически, но гораздо больше ее беспокоило собственное эмоциональное состояние. Ей казалось, что она теряет ощущение реальности. Все началось с пропажи дорогих ее сердцу четок. Она их потеряла? Или кто-то их украл? Тереза не знала наверняка. Они служили ей утешением на протяжении многих лет. Тереза уже не помнила, сколько тысяч раз прочитала «Аве Мария» и «Отче наш», перебирая их пальцами. Эти четки стали ее частью, ее спасением, и вот теперь они пропали.
Может, она потеряла их во время нападения на монастырь? Хотя было ли вообще это нападение? Сейчас оно казалось каким-то нереальным. Тереза уже не могла сказать с уверенностью, что в ее жизни было, а чего не было. Она видела ребенка. Был ли это ребенок Моник? Или же Господь решил над ней подшутить? Все это сбивало с толку. Когда она была молодой, все было так просто. Когда она была молодой…
Глава 11
Эз, Франция
Когда Терезе де Фосс было восемь лет, самое большое счастье в жизни ей приносила церковь, словно священный огонь притягивал ее своим теплом. Она ходила в часовню Братства белых кающихся грешников, молилась в кафедральном соборе в Монако и церкви Нотр-Дам де Бон-Вояж в Каннах, но чаще всего посещала богослужения в церкви в Эзе.
Тереза жила на вилле на горе, возвышавшейся над средневековой деревушкой Эз близ Монте-Карло, откуда открывался вид на Лазурный Берег. Деревушка примостилась высоко на скале, и Терезе казалось, что она может взирать с высоты на целый мир. На самой вершине располагался монастырь, а ровные ряды домов каскадом спускались по склону горы к раскинувшемуся у ее подножия Средиземному морю.
Моник на год младше Терезы, с раннего детства считалась в семье настоящей красавицей, что уж говорить о том, какой она стала повзрослев. Природа наградила ее точеной фигуркой, ясными голубыми глазами, непринужденностью в общении и уверенностью в себе, как нельзя кстати соответствующими ее облику.
Тереза же слыла гадким утенком, и, по правде говоря, родители стеснялись старшей дочери. Если бы Тереза была просто некрасивой, все можно было бы решить с помощью пластической хирургии: укоротить нос, исправить линию подбородка и разрез глаз, – но проблема состояла в том, что черты ее лица были перекошены. Все располагалось как будто не на своем месте, как у комедийной актрисы, которая корчит гримасы на потеху публике.
Обделив Терезу красотой, Господь наградил ее ангельским голосом. Все заметили это, когда она впервые спела в церковном хоре. Прихожане изумленно внимали прекрасным чистым звукам, издаваемым ребенком. С возрастом голос Терезы окреп и стал еще прекраснее. В церкви она исполняла все сольные партии и чувствовала, что в этом ее призвание, но стоило оказаться за пределами храма, девушка становилась невероятно робкой и стеснялась собственной внешности.
В школе все дружили только с Моник. Мальчики и девочки ходили за ней толпами, чтобы поиграть или просто побыть рядом. Ее приглашали на все вечеринки. Терезу тоже приглашали, но лишь для того, чтобы не обижать семью, и девушка болезненно осознавала свою ненужность, когда слышала: «Послушай, Рене, нельзя пригласить в гости только одну дочку Фоссов. Это невежливо».
Моник тоже стыдилась уродливой сестры: ей казалось, что это бросает на нее тень. Родители относились к старшей дочери так, как должно: педантично выполняли свои обязанности, но не более того. Было очевидно, что обожают они Моник, поэтому у Терезы никогда не было того, о чем она так сильно мечтала: любви.
Она росла послушной девочкой, готовой помочь каждому, кто в этом нуждался, прилежно училась, обожала музыку, историю и иностранные языки. Учителя и окружающие испытывали к ней только жалость. Владелец одного из магазинов сказал однажды, когда Тереза вышла за дверь: «Господь проявил небрежность, создавая ее».
Единственным местом, где Тереза обрела любовь, была церковь. Ее любил священник, любил Господь. Она каждое утро ходила на мессу, не забывала о четырнадцати остановках крестного пути Иисуса и, становясь на колени под прохладными сводами церкви, ощущала его присутствие. Стоило Терезе запеть, все ее существо переполнялось надеждой и ожиданием. Ей казалось, что вскоре с ней непременно что-то произойдет и вся жизнь ее изменится. И мысль об этом придавала ей сил.
Тереза никогда не делилась своими горестями с родителями или сестрой, поскольку не хотела их обременять, а также держала в тайне их с Господом взаимную любовь.