На этом месте Меган всегда сталкивалась с трудностями.
– Конечно же, любили. Просто… они катались на лыжах в Швейцарии и погибли во время ужасной снежной лавины…
– А что такое «ужасная снежная лавина»?
– Это когда огромное количество снега сползает с гор и засыпает человека.
– И мои родители тоже умерли?
– Да. Но последними их словами были слова любви к тебе. К сожалению, кроме них, о тебе было некому позаботиться, поэтому ты оказалась здесь.
Меган, так же как и остальным детям, очень хотелось знать, кто были ее родители, поэтому вечерами, перед сном, она придумывала истории о своей жизни. «Мой отец воевал на Гражданской войне и был капитаном, очень храбрым. Когда его ранили в бою, моя мама медсестра ухаживала за ним. Они поженились. Он вернулся на войну и был убит. Мама была слишком бедна, чтобы меня растить, поэтому ей пришлось оставить меня на ферме, и это разбило ей сердце». И Меган плакала от жалости к своему храброму отцу и скорбящей матери.
Или же она придумывала другую историю. «Мой отец был тореадором, одним из самых известных, ему поклонялась вся Испания. Все его обожали. А мама была прекрасной исполнительницей фламенко. Они поженились, но однажды отца убил огромный свирепый бык, и мама была вынуждена меня отдать».
Или: «Мой отец был иностранным шпионом, его арестовали…»
Фантазиям не было конца.
В приюте проживало тридцать детей разного возраста: от брошенных младенцев до подростков четырнадцати лет. Большинство из них были испанцы, но в приюте оказывались и иностранцы, поэтому Меган бегло разговаривала на нескольких языках. Она жила в комнате вместе с дюжиной других девочек. Укладываясь спать, девочки вполголоса обсуждали кукол и наряды, а немного повзрослев – секс. Вскоре это стало основной темой их разговоров.
– Я слышала, это очень больно.
– Плевать. Не могу дождаться, когда уже смогу попробовать.
– Я собираюсь выйти замуж, но ни за что не позволю своему мужу делать это со мной. Это так отвратительно.
Однажды ночью, когда все уже спали, Примо Конде, один из живших в приюте мальчиков, пробрался в девичью спальню и, остановившись у кровати Меган, шепотом позвал ее.
Девочка тотчас же проснулась.
– Примо? Что случилось?
Мальчишка был явно испуган и плакал:
– Можно я лягу с тобой?
– Да. Только тихо.
Примо было тринадцать лет, как и Меган, только выглядел он гораздо младше. До того как оказаться в приюте, он подвергался жестокому обращению, поэтому по ночам с криками просыпался от мучивших его кошмаров. Остальные дети над ним издевались, но Меган всегда вставала на его защиту.
Примо залез под одеяло, и Меган почувствовала, как по его щекам струятся слезы. Она обняла мальчика и, крепко прижав к себе, прошептала:
– Все хорошо. Все будет хорошо.
Она принялась ласково его баюкать, и вскоре рыдания стихли. Поскольку их тела плотно соприкасались, Меган почувствовала, как растет его возбуждение.
– Примо…
– Прости, но я… я ничего не могу с собой поделать. – Его тугая плоть прижималась к девочке. – Я люблю тебя, Меган. Ты для меня – единственная в целом мире.
– Ты еще не видел этот самый мир.
– Пожалуйста, не смейся надо мной.
– Я не смеюсь.
– Кроме тебя, у меня никого нет.
– Знаю.
– Я люблю тебя.
– Я тоже люблю тебя, Примо.
– Меган… а мы не можем с тобой заняться любовью? Пожалуйста.
– Нет.
Наступило молчание.
– Прости, что побеспокоил. Пойду в свою кровать. – В голосе Примо слышалась такая боль, что она сдалась:
– Подожди. Мы, конечно, не можем заняться любовью, но я могу кое-что сделать, и тебе станет легче. Согласен?
– Да, – еле слышно ответил мальчик.
Развязав шнурок на его пижамных штанах, она сунула руку внутрь и удивилась: «Да он уже мужчина». Меган взяла в руку его плоть и принялась легонько поглаживать.
– О, как это приятно! – со стоном произнес Примо, а потом добавил: – Господи, как же я тебя люблю.
Все тело Меган было словно охвачено пламенем, и если бы Примо сказал: «Я тебя хочу», – она бы согласилась, но он молчал, а спустя несколько минут ушел к себе.
В ту ночь Меган так и не смогла заснуть. Больше Примо к себе в постель она никогда не пускала, ибо искушение было слишком велико.
Время от времени какого-нибудь ребенка вызывали в кабинет директрисы для знакомства с потенциальными приемными родителями. Подобные события заставляли детей волноваться, ведь они получали шанс вырваться из тоскливой обыденности приюта и обрести настоящую семью.
Много лет Меган наблюдала, как другие сироты отправлялись в новые семьи: в дома торговцев, фермеров, банкиров, владельцев магазинов, но ее не выбрали ни разу – мешала репутация. Она не раз слышала, как потенциальные родители переговаривались между собой: «Девочка красивая, но, говорят, у нее трудный характер… Не она ли в прошлом месяце тайком привела в приют двенадцать собак?.. Говорят, она настоящая сорвиголова. Боюсь, она не поладит с нашими детьми…»
Все эти люди попросту не представляли, как обожают Меган остальные воспитанники.
Раз в неделю отец Беррендо приезжал в приют навестить воспитанников, и Меган с нетерпением ждала этих визитов. Девочка обожала читать, поэтому священник и Мерседес Анхелес следили, чтобы она всегда была обеспечена достаточным количеством книг. Со священником Меган обсуждала то, о чем не решалась поговорить с кем-то другим. Именно к отцу Беррендо пришла чета фермеров с подброшенной к их порогу малышкой.
– Почему они не захотели оставить меня у себя? – спрашивала Меган.
– Очень хотели, – мягко отвечал священник, – но они были слишком старыми и больными.
– Как вы думаете, почему мои настоящие родители оставили меня на ферме?
– Они наверняка были слишком бедны, чтобы тебя содержать.
С возрастом Меган становилась все более набожной: читала «Исповедь» святого Августина Блаженного, писания святого Франциска Ассизского, произведения Томаса Мура, Томаса Мертона и многих других, регулярно посещала церковь. Ей очень нравились торжественные обряды, месса, причастие, благословение, но более всего ей нравилось чувство спокойствия и безмятежности, охватывавшее ее в церкви.
– Я хочу стать католичкой, – призналась однажды Меган отцу Беррендо.
Тот взял руку девушки в свою и сказал с блеском в глазах:
– Возможно, ты уже ею стала, но мы все же перестрахуемся. Веришь ли ты в нашего всемогущего Отца, Создателя всего сущего?
– Да, верю!
– Веришь ли в Иисуса Христа, Его единственного Сына, рожденного и страдавшего?
– Да, верю!
– Веришь ли ты в Святого Духа и святую католическую церковь, в причастие, отпущение грехов, воскрешение и вечную жизнь?
– Да, верю!
Священник легонько подул ей в лицо.
– Выйди из нее, нечистый дух, и уступи место Духу Святому. – Священник вновь подул девушке в лицо. – Меган, обрети через это дуновение дух добра и благословение Господне. Да прибудет с тобой мир.
К пятнадцати годам Меган превратилась в красивую девушку с длинными светлыми волосами и молочной кожей, что еще больше отличало ее от остальных воспитанников приюта.
Однажды ее вызвали в кабинет Мерседес Анхелес. Там уже сидел отец Беррендо.
– Здравствуйте, падре.
– Здравствуй, дорогая Меган.
– Боюсь, у нас возникли проблемы, Меган, – произнесла директриса.
– Да? – Девушка задумалась в попытке вспомнить свою последнюю проделку.
Директриса же продолжила:
– Дети остаются в нашем приюте до пятнадцати лет. А тебе как раз исполнилось пятнадцать.
Конечно же, Меган знала, но старалась не думать об этом: признаваться себе в том, что ей некуда идти, что она никому не нужна и может снова пережить предательство, совсем не хотелось.
– Я… я должна уйти?
Добрая амазонка тоже очень расстроилась, но у нее не было выбора.
– Боюсь, мы не можем пренебречь правилами, но я могла бы подыскать тебе место горничной.
Меган молчала: да и что тут скажешь?
– Куда бы ты хотела пойти? – спросил отец Беррендо.
Когда Меган услышала этот вопрос, ей вспомнилось одно место. С того момента как ей исполнилось двенадцать лет, она старалась хоть как-то отработать свое проживание в приюте и поэтому часто выполняла разные поручения. Иногда ее посылали отнести что-нибудь в расположенный неподалеку цистерцианский монастырь, и она хорошо знала мать-настоятельницу Бетину. Видела она и монахинь – молившихся или просто бесшумно скользивших по коридорам – и каждый раз ощущала исходившие от них всепоглощающее умиротворение, завидовала той радости, которую, казалось, они излучали. Монастырь казался Меган домом любви.
Мать-настоятельница питала симпатию к этой смышленой девочке, и они подолгу разговаривали на протяжении многих лет.
– Почему люди уходят в монастырь? – спросила однажды Меган.
– Причин множество. Большинство хотят посвятить себя Господу, некоторые – от безысходности, и мы даем им надежду. Другие теряют смысл жизни, и мы показываем им, что жить нужно хотя бы ради Господа. Кто-то хочет убежать от мирской суеты, а кто-то – просто стать кому-то нужным.
Именно эта последняя фраза нашла глубокий отклик в душе Меган. Ведь она всю жизнь была никому не нужна. И вот теперь у нее появился шанс это изменить.
– Знаете, я бы хотела уйти в монастырь.
А через полтора месяца после этого разговора Меган приняла постриг и наконец обрела то, что так долго искала: нашла свое место, стала нужной. Монахини стали ее сестрами, семьей, которой она никогда не имела. Все они были равны и едины перед Господом.
В монастыре Меган выполняла роль бухгалтера. Ее завораживал древний язык жестов, с помощью которого сестры общались с матерью-настоятельницей. Он насчитывал 472 жеста – вполне достаточно для того, чтобы выразить свои мысли.
Если одна из сестер должна была обметать пыль в длинных коридорах, мать Бетина вытягивала перед собой правую руку ладонью вверх и дула на ее тыльную сторону. Если у монахини поднималась температура, она приходила к настоятельнице в кабинет и прижимала кончики указательного и среднего пальцев правой руки к внешней стороне левого запястья. Если мать-настоятельница не могла сразу же ответить согласием на какую-то просьбу, то подносила к правому плечу правый кулак и совершала им легкий толчок вперед и вниз, что означало: «Завтра».