Он снова повернулся к барону:
– Не продадите ли нам немного еды?
Повернувшись к одной из женщин, барон сказал что-то на непонятном языке, и спустя мгновение она принесла два свертка.
– Muchas gracias[44].
Он достал деньги, но цыган прищурился и покачал головой:
– Вы с сестрой уже заплатили за еду.
«Вы с сестрой». Значит, он догадался, но Рикардо не почувствовал опасности: правительство угнетало цыган не меньше, чем басков и каталонцев.
– Vayan con Dios[45].
Рикардо некоторое время смотрел вслед удалявшемуся каравану, а потом повернулся к Грасиеле: та ждала с бесстрастным выражением лица.
– Тебе недолго осталось терпеть мое общество: скоро мы будем в Логроньо. Там ты встретишься с остальными монахинями, и вы вместе отправитесь в Мендавию в монастырь.
Никакой реакции. С таким же успехом Рикардо мог разговаривать с каменной стеной, да он, собственно, с ней и разговаривает.
Цыгане высадили их в плодородной долине, изобиловавшей садами, где росли яблони, груши и инжир. Неподалеку от них протекала река Дуратон, славившаяся своей крупной форелью. В прошлом Рикардо не раз приезжал сюда рыбачить. Это было просто идеальное место для отдыха, только времени на него не было.
Рикардо посмотрел на цепью раскинувшиеся перед ними горы Гуадаррама. Он хорошо знал не только эти места, но и тропы, петлявшие меж горных вершин, где бродили дикие горные козы и волки, ползали змеи. Если бы он путешествовал один, то выбрал бы кратчайший путь, но из-за сестры Грасиелы пришлось отдать предпочтение самому безопасному.
– Нам пора в путь, – сказал Рикардо. – Впереди долгий подъем.
Он не собирался пропускать встречу со своими товарищами в Логроньо, а с этой немой монахиней пусть возится кто-нибудь другой.
Сестра Грасиела молча ждала, когда Рикардо укажет путь. Он вздохнул и начал подниматься по крутой горной тропе. Грасиела пошла следом, но оступилась на выскочившем из-под ноги камне. Рикардо машинально протянул руку, чтобы ее подхватить, но она отпрянула и справилась самостоятельно. «Да черт с тобой! – подумал он раздраженно. – Хочешь сломать шею – ломай!»
Они продолжили путь, ориентируясь на видневшуюся впереди величественную вершину. Тропа становилась все уже и отвеснее, а холодный воздух – разреженнее. Путники шли на восток, пробираясь через хвойные заросли, и вскоре впереди показалась горная деревня, где останавливались лыжники и альпинисты.
Рикардо знал, что там они найдут кров и горячую еду. Заманчивая перспектива, но это слишком опасно: лучшего места для засады и не придумаешь.
Он повернулся к сестре Грасиеле:
– Деревню придется обойти стороной. Можешь пройти еще немного или устроить привал?
Сестра взглянула на него, но вместо ответа развернулась и продолжила путь. Слава богу, в Логроньо он наконец от нее избавится. Только почему его обуревают такие странные чувства?
Они обошли деревню по кромке леса и вскоре вновь оказались на тропе, что вела в гору. Дышать становилось все труднее, да и тропа делалась все круче. За поворотом они наткнулись на пустое орлиное гнездо. Путники обошли стороной еще одну горную деревушку, мирно гревшуюся в лучах полуденного солнца, и остановились у речки, чтобы немного передохнуть и напиться ледяной воды.
С наступлением сумерек они оказались в труднопроходимой местности, испещренной многочисленными гротами и пещерами. Дальше начинался спуск. «Теперь идти будет проще, – подумал Рикардо. – Худшая часть пути позади». И в этот момент до его слуха донеслось еле слышное жужжание. Он вскинул голову, пытаясь определить источник звука, и внезапно из-за вершины горы показался военный самолет.
– Ложись! – закричал Рикардо. – Скорее!
Но Грасиела не обратила на него никакого внимания, а самолет сделал вираж и спустился ниже.
– Ложись!
Ему пришлось прыгнуть на нее и повалить на землю, накрыв ее тело своим, но то, что случилось потом, повергло его в настоящий шок. Девушка вдруг истерично завизжала и принялась отбиваться, причем била его в пах, по лицу, пыталась выцарапать глаза, но более всего Рикардо ошеломили вырывавшиеся из ее уст слова. Поток грязных ругательств поверг его в шок: никогда еще он не слышал такой отборной брани. Рикардо не мог поверить, что все это вылетало из этого красивого ротика.
Он попытался схватить ее за руки, чтобы защититься от ногтей, но она извивалась под ним подобно дикой кошке.
– Да уймись ты! – закричал Рикардо. – Я не сделаю тебе ничего дурного. Это военный самолет-разведчик. Нас могли заметить, поэтому надо поскорее отсюда убраться.
Рикардо прижимал ее к земле до тех пор, пока она не перестала сопротивляться. Из горла ее вырывались странные сдавленные звуки, и он понял, что она рыдает. Несмотря на весь свой опыт общения с женщинами, Рикардо был сбит с толку. Он лежал поверх бьющейся в истерике монахини, обладавшей словарным запасом грузчика, и не представлял, что делать дальше. Для начала он попытался ее успокоить.
– Сестра, нам необходимо как можно скорее найти какое-нибудь укрытие. Возможно, пилоты уже сообщили своему руководству о нашем местонахождении и через несколько часов солдаты начнут прочесывать местность. Если ты хочешь попасть в монастырь, то сейчас встанешь и пойдешь со мной.
Немного подождав, Рикардо осторожно поднялся, сел рядом с рыдавшей монахиней и стал ждать, пока ее рыдания не стихнут.
Наконец Грасиела села. Лицо было перепачкано, волосы растрепались, глаза покраснели от слез, и все же при виде ее красоты сердце Рикардо сжалось от боли, и он тихо произнес:
– Прости, что напугал. Обещаю, что впредь постараюсь вести себя осторожнее.
Грасиела посмотрела на него своими ясными карими глазами, в которых блестели слезы, но Рикардо так и не понял, какие мысли бродили в ее голове, поэтому со вздохом поднялся с земли и сообщил:
– В окрестностях множество пещер. Расположимся на ночлег в одной из них, а на рассвете продолжим.
Царапины от ее ногтей кровоточили, но, несмотря на случившееся, его настолько тронула ее беззащитность и хрупкость, что ему ужасно захотелось ее приободрить, но он попросту не знал, что сказать.
На протяжении веков ветра, ливни и землетрясения способствовали возникновению пещер, поражавших своим разнообразием. Одни напоминали неглубокие выемки в камнях, а другие представляли собой бесконечные лабиринты, в которые не ступала нога человека.
В миле от того места, где путники заметили самолет, Рикардо обнаружил пещеру, полностью удовлетворявшую его запросам. Низкий вход был почти полностью скрыт кустарником.
– Подожди меня, – сказал он спутнице и, раздвинув кусты, вошел внутрь.
В пещере было темно, слабый свет проникал туда только через вход. Трудно было определить истинные размеры пещеры, но это было и неважно, ведь путники не собирались ее исследовать.
Рикардо вернулся к поджидавшей его Грасиеле:
– Вроде бы безопасно. Ты иди внутрь, а я скоро вернусь, только наберу веток, чтобы замаскировать вход.
Подождав, пока Грасиела скроется в пещере, он задумался, обнаружит ли ее там, когда вернется. Рикардо вдруг осознал, что совсем не хочет, чтобы она ушла.
Проследив за удалявшимся Рикардо, Грасиела в отчаянии опустилась на холодную землю и взмолилась: «Господи, я больше не выдержу. Прошу, вызволи меня из этого ада».
Она действительно пребывала в аду. С самого начала. С самой первой встречи с Рикардо Грасиела боролась со своим влечением к нему, вспомнила мавра. «Я боюсь себя, того зла, что сидит во мне. Я хочу этого мужчину, хотя не должна испытывать ничего подобного». Она потому и решила отгородиться от Рикардо стеной молчания, тишины, как было при жизни в монастыре, но сейчас, без строгой дисциплины, без молитв, без ежедневной рутины, Грасиела обнаружила, что не в силах изгнать поселившийся в душе мрак. На протяжении многих лет она боролась с сатанинскими желаниями своего тела, пыталась изгнать из памяти преследовавшие ее звуки, стоны и вздохи, что доносились из постели матери.
Мавр с вожделением смотрел на ее обнаженное тело, но не хотел прикасаться к нему: «Ты совсем ребенок…» Она его уговаривала, а потом на протяжении многих лет пыталась забыть ощущение его плоти внутри своего тела, забыть ритмичное покачивание их сплетенных тел, заставлявшее ее наконец-то чувствовать себя живой.
Грасиела вспомнила крик матери, «Ах ты, сука!» – и слова хирурга, что она слишком красива, чтобы уродовать ее лицо шрамами.
Годы молитв должны были очистить Грасиелу от чувства вины, но все оказалось напрасно: едва взглянув на Рикардо Мельядо, она вспомнила прошлое. В детстве она мечтала о таком мужчине, как Рикардо: красивом, нежном и добром. И когда он был рядом, когда прикасался к ней, все ее тело тут же охватывало пламя страсти, сопровождаемое глубоким чувством стыда. «Я невеста Господа, и, предаваясь нечестивым мыслям, чувствую себя предательницей. Я принадлежу только ему. Так прошу: помоги же мне, избавь от нечестивых помыслов».
Грасиела отчаянно старалась сохранить разделявшую их с Рикардо стену молчания, проникнуть сквозь которую мог только Господь. Эта стена защищала ее от дьявола, но хотела ли она этого – вот в чем вопрос… Когда Рикардо повалил ее и прижал к земле, перед ее мысленным взором возник мавр, занимавшийся с ней любовью, монах, пытавшийся ее изнасиловать, и, охваченная паникой, именно от них она пыталась отбиваться. Так ей хотелось думать, но она была вынуждена признать, что это неправда: боролась она с собственным желанием.
Грасиела разрывалась между чистыми порывами души и чувственными призывами плоти: «Я не должна сдаваться: надо просто поскорее попасть в монастырь. Он скоро вернется, и что мне делать?»
От горестных мыслей ее оторвал тихий писк в глубине пещеры, и, поспешно обернувшись, она увидела в темноте четыре зеленых глаза. Сердце Грасиелы отчаянно забилось.