– Так ты хочешь свергнуть собственного отца? – спросил Дайос, изо всех сил пытаясь сдержать эмоции. Он чувствовал ее вкус на своем языке. Мягкий оттенок, земляной и настоящий. – И как долго это займет?
– Много лет, – прошептала она, глядя на него широко распахнутыми глазами. – Много, много лет. Мы очень долго составляли план, и ты разрушил его своим появлением.
– Потому что похитил тебя?
– Нет, мы провели в город человека. – Ее дыхание снова коснулось его губ. – И его поймали, потому что отец следил за всеми входами и выходами в городе из-за того, что ты каким-то образом пробирался внутрь. Но теперь мне кажется, что так даже лучше.
– Почему?
– Потому что у нас появился ты. – Она опустила взгляд на его губы, подняла обратно. – Теперь у нас есть ты, и мне кажется, что ты хочешь уничтожить тот город не меньше нашего. Я права?
– Если ты хочешь убить своего отца, калон, то я помогу тебе убить его.
– Меня зовут Аня, – поправила она.
– Я знаю. – Он заставил себя отстраниться от нее, позволить им обоим дышать свободно, хотя больше всего ему хотелось снова попробовать ее на вкус. Каждую ее часть.
Дайосу хотелось затащить ее в воду и ощутить ее чувствительными жабрами. Но он не мог. Ему не стоило. Не следовало. Все это было умопомрачением, которое вело к разрушению.
Оставив ее, он соскользнул обратно в воду, чтобы не сотворить что-нибудь безумное. Например, облизать ее с ног до головы.
Глава 16Аня
Ей снилось, что она снова в Альфе. Заперта в своей комнате, как всегда. Вот только стены искорежены, и все словно бы таяло прямо на нее. Раскаленные расплавленные капли липли к ее коже и волосам, приковывали к месту, пока она не начала задыхаться.
Сон изменился, и она оказалась на улицах Альфы. Все смотрели на нее. Пялились. Говорили. Мысленно она знала, что им интересно, где это она пропадала. С дочкой Генерала явно было что-то не так, если она могла исчезать на несколько дней. Но даже во сне она не слышала их голосов. Только тихое неразборчивое бормотание, которое невозможно понять, как ни вслушивайся.
Опасно было находиться в толпе, не зная, что говорят вокруг. Казалось, все замышляют что-то против нее. Они хотели, чтобы она убралась из города после всего, что натворила. Каким надо быть человеком, чтобы замыслить разрушить собственный дом? Вечно от нее были одни только проблемы.
Во сне она шла по улице и знала, что никто не хочет ее присутствия здесь. Им нужен был символ, вроде ее матери. Милая маленькая птичка в клетке, которая поет только тогда, когда разрешат.
Все хотели видеть золотую дочку Генерала, которая впитывала бы всю их любовь и внимание, а потом очень коротко говорила, что ценит это. Она должна была восхищаться их щедростью и позволяла им играть с чудесной куколкой – собой.
Но вот только она этого не хотела. С детства находила все это внимание неприятным. Ненавидела, когда на нее смотрели как на зверушку, которую можно гладить по голове и подкармливать конфетами.
Она была чем-то большим. Всегда была.
К ней подошел отец. На его лице застыло разочарование – впрочем, когда она видела от него что-то другое?
– Твоя мать подошла бы больше, – сказал он.
И она услышала. Сколько голосов было забыто, но только не отцовский. Потому что эти слова он произнес до того, как она лишилась слуха. Перед тем, как она по дурости навредила сама себе до такой степени, что он больше никогда не мог смотреть на нее, как прежде.
И тут Аня внезапно оказалась в том воспоминании. Своем самом худшем воспоминании.
Она была гораздо моложе и стояла перед дверью в оружейную, где отец хранил все оружие. Отец смотрел на нее сверху вниз и повторял те самые слова, ранившие ее в самое сердце.
– Твоя мать подошла бы больше, – сказал он, нахмурившись так сильно, что казался ужасно суровым. Как и каждый раз. – Она-то знала, что говорить об ундинах на публике – это дурость. Ты всегда умудряешься разочаровать меня, девочка, и гордиться тут нечем.
Она и не гордилась. Но он никогда не давал ей повода гордиться собой.
Аня вздрогнула и съежилась, едва он вскинул руку, чтобы ударить ее, как всегда. Резкий шлепок по щеке, – но никто никогда не показывал, что заметил красные следы на ее лице. Все преданно смотрели на Генерала, веря, что он готов на все, лишь бы их защитить.
Даже ударить родную дочь.
Но боли не последовало. Дверь в оружейную открылась, и в проеме застыл молодой парень. Он посмотрел на нее, затем на ее отца, и на его лице проступила жалость. Аня знала, что жалели ее, и от этого было куда больнее, чем она ожидала.
Он был красивым. Молодым. С широкими плечами и четко очерченной челюстью, которая всегда казалась ей такой привлекательной. В другой ситуации она бы даже выставила вперед угловатое подростковое бедро и притворилась, будто не похожа на тощий куст, еще не доросший до своих лет.
– Сэр? – произнес парень.
Ох, как же давно она не вспоминала его голос. Он был такой шелковистый. Голос человека, который умел петь, человека, чьими словами она была бы безнадежно очарована.
– Да, да, – проворчал отец, заходя в оружейную. – Ничего не трогай, Аня. Хоть раз последи за руками.
Она съежилась еще сильнее, пристыженная. Не хотелось, чтобы этот молодой человек посчитал ее обузой для отца. Аня никогда не стремилась нарочно кого-либо разочаровать, но иногда ее охватывало любопытство, и она вовсе не считала, что это так уж ужасно. Она хотела узнавать что-то новое. Верить, что она – не только кукла, которую отец выставляет полюбоваться гостям.
Но тут она увидела их.
В дальнем углу комнаты стоял стол с разложенными на нем прототипами. Они были… чудесными. Прекрасными. Их тут же хотелось потрогать, хоть ей и сказали этого не делать.
Какое-то время она стояла, сжав кулаки и обещая себе, что будет хорошей девочкой. На этот раз она будет хорошей.
Может, она могла бы попросить отцовского охранника, который обычно следовал за ней везде, привести ее сюда еще раз. Позадавать вопросы насчет прототипов – что это такое и для чего они нужны.
Ее отец и милый молодой человек вышли из комнаты. Вышли и оставили ее стоять, комкая светло-зеленую юбку.
Нет, синюю. На ней было ее любимое синее платье с белым воротником и туфли, в которых она казалась себе выше. Без каблуков – отец сказал, что она может сломать лодыжку, – зато черные, с тонким ремешком, и она чувствовала себя в них красавицей.
Короче, ее отец и молодой человек вышли из комнаты, и она потянулась к одному из прототипов. Как правило, это были орудия против ундин и других существ, которые могли напасть на их город. Но эта штука была совсем не похожа на оружие. Просто маленький серебряный шарик, светящийся разными цветами сквозь щелки между панельками.
Подумав, что он очень красивый, она поднесла шарик к лицу и обнаружила сбоку кнопочку – такую маленькую, что можно было и не заметить.
Та Аня, которой все это снилось, кричала себе, чтобы не трогала. Положи на место! Не веди себя, как та дочь, которую вечно видит в тебе отец!
Но она, конечно же, нажала.
И тело накрыло волной боли. Вырвавшаяся из шарика волна звука была настолько оглушительной, что все ее тело просто… перестало работать. Только что она слышала яростный визг новой отцовской игрушки, и вдруг наступила полная тишина.
Осталась только пульсирующая боль в голове, не похожая ни на что, и вибрация в ребрах – наверное, от самого шарика. Наверное, она потеряла сознание, потому что моргнула и внезапно оказалась на полу. Шарик выкатился из ее руки, и Аня подумала, что надо притвориться, будто она ничего не трогала. Иначе отец ее убьет.
Аня ползком подобралась к шарику и протянула к нему руку, но он все еще мигал тем же отвратительным красным цветом, что и за секунду до этого ужасного звука. Тогда она нажала на кнопку еще раз, ее ребра перестали дрожать, и шарик загорелся синим.
Она уже решила, что все в порядке, но тут ее внимание привлекло движение слева. Губы ее отца шевелились, но она не слышала ни единого слова.
Дрожа, она поднесла руки к ушам, а когда опустила, ее пальцы были покрыты кровью.
Боже, как же она ненавидела это воспоминание. Не потому, что как-то стыдилась потери слуха, но потому, что это была ее вина. Она навредила себе сама, и ей некого было винить. Да, конечно, отцу, наверное, не стоило оставлять ее одну в комнате с опасным оружием. Она была ребенком, а ребенок без присмотра в такой комнате – это катастрофа.
Но все равно она сама была виновата. И этот груз ей предстояло нести на своих плечах до конца жизни.
…Постепенно Аня заметила, что кто-то гладит ее по волосам. Не во сне, где от боли и воспоминаний ныло сердце. Нет. Кто-то гладил и распутывал пальцами ее волосы в реальном мире.
На секунду все смешалось. Она наверняка была снова в Альфе, и кто-то из служанок подобрее решил пробудить ее от кошмара.
Но нет, эти пальцы были шире, и ее кожи нежно касались кончики когтей.
Такие пальцы могли быть только у одного чудовищного существа, которого ей полагалось бояться, а она все никак не могла заставить себя испугаться.
Открыв глаза, Аня медленно повернулась и обнаружила, что ундина вылез из воды и прополз к ней в комнату. Его огромный хвост все еще наполовину был в коридоре. Плавник лежал на полу, и с красноватой чешуи капала вода. Зацепившись культей между рамой кровати и матрасом, Дайос осторожно, очень осторожно расчесывал ее волосы когтями.
У Ани перехватило дыхание. Она не представляла, зачем он ее вообще трогает, ощущала только, что внутри у нее все замерло. Нервы. Страх. Растаяла даже ненависть к самой себе, и она расслабилась под его прикосновением.
Когда Аня повернулась, его лицо было почти умиротворенным, а взгляд сосредоточен на ее светлых локонах. Она еще не видела у него такого выражения, но оно исчезло, как только черные глаза поймали ее взгляд, и Дайос понял, что она смотрит на него.