Ныне Милли стояла абсолютно неподвижно в центре переполненного зала, люди окружали ее и проскальзывали мимо, но ее широко распахнутые глаза этого не видели. Ее неподвижность привлекла мое внимание. Неизменная прямая осанка танцовщицы, поднятый подбородок, руки по бокам. Она ждала чего-то. Или просто впитывала атмосферу. В чем бы ни было дело, я не мог отвести от нее взгляда. Все вокруг куда-то спешили и почти ее не замечали, кроме тех немногих, кто раздраженно косился на ее неулыбчивое лицо, протискиваясь мимо, а затем понимал, что она не «нормальная», и спешно ретировался. Почему никто ее не замечал, а я обращал внимание только на нее? На ней было небесно-голубое платье в цвет глаз. Ее волосы сияли, губы были накрашены красной помадой, и она держала свою трость как шест, покачиваясь под музыку, как если бы хотела танцевать. Раньше Милли никогда не приходила в бар, когда он превращался в ночной клуб. Я бы ее заметил.
С нашего поцелуя прошла почти неделя. Милли работала в свою смену, как обычно, и оставалась такой же жизнерадостной, спокойной и собранной, скромной и независимой. Я не сомневался, что она потребует от меня объяснений. Что меня ждет серьезный разговор. Но Милли вела себя так, будто ничего не произошло. Или же она просто меня разгадала. Я точно не знал, но чувствовал одновременно признательность и обиду, что она даже не пыталась меня удержать. Я провожал ее домой, как десятки раз прежде, и общался как со старым другом, хотя мой взгляд все чаще возвращался к ее губам, и она постоянно всплывала в моих мыслях, когда ее не было рядом. Милли немного меня испортила. С ней мне не нужно было оберегать свои чувства или следить за выражением лица. Я мог смотреть на нее как мужчина смотрит на свою возлюбленную, а она бы и не узнала.
Милли понятия не имела, что я наблюдаю за ней, хотя в душе я чертовски надеялся, что она пришла из-за меня. Извинившись перед собеседниками, я пошел в ее сторону. Судя по тому, как она слегка задрала подбородок и принюхалась, она услышала мои шаги, но голову не повернула. Я забрал у нее трость и отложил в сторону. Затем опустил ладонь на ее талию и взял за руку. Я все же богатенький мальчик. Мама научила меня всем трюкам: танцам, хорошим манерам, всему, что помогло бы мне вертеться в жизни. Всему, что заставило бы людей мне доверять. Это даже слегка вызывало у меня тошноту. Но Милли хотела танцевать, это было очевидно, а ее никто не приглашал. И слава богу. Вряд ли я бы смог смотреть, как она танцует с другим.
Я крепко прижал ее к себе, и Милли тихо ахнула, из-за чего у меня самого перехватило дыхание. Несмотря на всю собранность, она тоже что-то чувствовала. Эту оду. Я бы не стал глуповато покачиваться с ней из стороны в сторону. Как я и сказал, я умел танцевать.
– Ты умеешь танцевать вальс, милая?
Милли с презрением вскинула бровь:
– Кто из нас тут танцор, Давид?
– Просто хочу убедиться, что ты поспеешь за мной, лапушка, – дерзко ответил я.
Это было уж слишком «толсто», и мне потребовались все силы, чтобы не рассмеяться, когда Милли фыркнула. Она элегантно положила руку на мое плечо, давая понять, что готова.
– Может, станцуем наконец или ты так и будешь меня лапать? – она нетерпеливо заерзала.
– Давай станцуем.
Я начал двигаться, и Милли пришлось встать на носочки, ее грудь прижалась к моей, ее нога оказалась между моих. Она с легкостью подхватила мой темп, шагая и покачиваясь одновременно со мной, и мы закружили по залу. Раз, два, три, раз, два, три, раз, два, три. Все наблюдали, как мы вальсируем. Никто так больше не танцевал. Глаза Милли были закрыты, губы приоткрыты, щеки слегка порозовели.
На заднем фоне Рэй Ламонтейн пел о том, что его спасла женщина.
И я ему верил.
«Она не отпустит меня, – протяжно пел он. – Она не отпустит меня».
Я подпевал ему, прижавшись губами к волосам Милли. Она приподняла голову, танцуя и прислушиваясь к словам. Затем началась следующая песня – снова медляк, – а потом еще один. Я сделал себе мысленную пометку, что нужно поблагодарить диджея. Он знал, что делал. А я знал слова каждой песни.
Мы собрали вокруг себя зрителей, хотя Милли об этом не знала. У края танцпола скучилась группа шушукающихся женщин, пристально наблюдавших за нами, и я понял, что переспал с каждой из них, но ни разу с ними не танцевал. Кара, Бритни, Эмма, Лорен. Господи милосердный. Они подруги? Я не знал, что они все дружат друг с другом. Они часто приходили в бар и тренировались в зале. Поймав взгляд Бритни, я подмигнул. Мы разбежались на хорошей ноте, и я не видел причин для враждебности. Честно говоря, я никогда не строил серьезных отношений ни с одной из них. Но, судя по их угрюмым лицам, возможно, я что-то напутал…
Бритни отделилась от остальных и прошла по танцполу так, словно это подиум, а я – модный фотограф. Мне следовало бы увести Милли в сторону, но танцпол был маленьким, а Бритни выглядела очень решительной.
– Таг! Позвольте вмешаться. Милый, почему ты не говорил, что умеешь танцевать? – проворковала она так приторно, что у меня свело зубы. Бритни прижалась ко мне и обхватила мой бицепс, словно не видела, что я танцую с другой.
Милли напряглась и начала отходить, но я быстро взял ее за руку.
– Я танцую с Милли. Подожди следующей песни, ладно?
Бритни надула губки, как делают большинство женщин, когда очень хотят закатить истерику, но пытаются сохранить лицо, и не отпустила меня.
– Да ладно тебе, Таг! Ты позоришь меня. Не отказывайся.
Милли освободила руку из моей хватки.
– Направь меня туда, где моя трость, и скажи, сколько до нее идти. Десять шагов? Двадцать? Я справлюсь, не волнуйся обо мне. – Ее лицо стало каменным, плечи выпрямились.
– С ней все будет в порядке, Таг, – промурлыкала Бритни. Она определенно прекрасно знала, что Милли слепа.
– Брит, сейчас я танцую с Милли, – твердо ответил я с холодом в голосе. Затем посмотрел на край танцпола, где сгрудились все женщины, наблюдая за нашей маленькой драмой. Они улыбались мне, словно все это одна большая шутка.
– Ну и ладно. – Бритни с напускным равнодушием отпустила мою руку, медленно развернулась, продолжая надувать губы, и ушла.
Песня закончилась, и на секунду наступила относительная тишина. И в ней ясно и громко прозвучал ее голос.
– Таг, ты такой бабник, это даже как-то неприлично! – крикнула Бритни через плечо, и некоторые посмеялись. – С кем ты переспишь дальше?
– Я никогда не притворялся кем-либо другим, – ответил я, широко улыбаясь женщинам за ней.
Смешки стали громче, и парень рядом со мной поднял руку, чтобы дать мне «пять». Но Милли не смеялась. Черт.
Я по-прежнему держал ее за руку, но наши тела больше не прижимались друг другу. Я не хотел уходить с танцпола. Не хотел обращать внимание на подкол Бритни. Диджей сделал все, что мог, включив три медляка подряд. Может, он думал, что снова мне помогает, включив на полную громкость песню Джастина Тимберлейка Sexy Back, от чего у меня завибрировали зубы. На танцпол вышло больше людей, создавая визуальный буфер между нами с Милли и зрителями. Мне нужен был повод, чтобы снова прижать ее к себе, но я сомневался, что она согласится на танцы под подобную музыку.
Я подошел к ней, чтобы наши тела соприкоснулись, и наклонился к ее уху:
– Ну что, согласишься потанцевать с бабником?
– Зависит от того, смотрят ли на нас остальные, – ответила она, задевая губами мою щеку.
Я оглянулся и увидел любопытные и сочувствующие взгляды.
– Во все глаза.
– Отлично. Тогда станцуем. – Милли осторожно закинула руки мне на шею и подняла лицо, широко улыбаясь.
И тогда я снова почувствовал эту оду, да так сильно, что у меня подкосились ноги.
Я откинул назад голову и засмеялся, улюлюкая. В нашу сторону посмотрело еще больше людей. Ну и пускай смотрят.
– Ты мне очень нравишься, Милли.
– Это потому, что ты бабник! – подразнила она.
А затем я позабыл о разговорах, потому что пытался поспеть за Милли на танцполе. Черт возьми, эта девчонка знала, как танцевать! Она постоянно держалась за меня одной рукой, используя меня в качестве своей опоры, своего якоря, и это самое сексуальное, что я видел в своей жизни. К счастью, она не видела, как я танцую. Я забыл обо всех остальных. Забылся сам.
Мы не останавливались до тех пор, пока оба не запыхались и темные локоны Милли не прилипли к влажному лбу и гладким щекам. Ее кожа сияла, улыбка сверкала, и я не мог перевести дыхание – хотя это было связано не столько с танцами, сколько с самой Милли. Она была ненасытной, а я, полностью плененный ею, внезапно захотел, чтобы она стала только моей.
Я взял две бутылки воды в баре, проверяя, все ли идет хорошо, но, похоже, мой новый бармен отлично справлялся.
Милли ждала меня с тростью в руке. Я взял ее пальто, и мы вышли через черный вход, вдыхая свежий морозный воздух. Наши руки были переплетены, мое сердце билось в такт приглушенным басам из бара.
Мы начали жадно глотать воду, пока наконец Милли не вздохнула и не отставила бутылку, чтобы приподнять волосы с влажной шеи. Она отказалась от пальто, заявив, что на улице и так хорошо. Ее тонкие руки придерживали волосы на макушке, голова была наклонена. Я восхищенно рассматривал ее, в который раз радуясь, что не должен скрывать этого.
– Прости, – сказал я.
– За что?
– Я действительно бабник.
– Знаю.
– И тебя это не волнует?
– Ко мне это не относится.
Я сглотнул:
– Неужели? И почему ты так решила?
– Помнится, я как-то умоляла тебя поцеловать меня.
Милли позволила волосам упасть ей на плечи и обняла себя руками. С любой другой девушкой я бы решил, что этот жест должен привлечь мое внимание к ее декольте, – привлекло, кстати, – но она не знала, какой идеальный вид мне открыла или как лунный свет блестел на ее коже.
– Насколько я помню, я с радостью исполнил твое желание, – вальяжно ответил я.
Милли ничего не сказала, не улыбнулась, не стала спорить, и я растерялся.