– Пойдемте дальше,– бросил Гупта. – Там гораздо больше интересного.
Там и впрямь было на что посмотреть. Фотографии друзей и современников Тагора, в том числе портреты с автографами Эйнштейна, Дк. Б. Шоу и очень молодого Уилла Дюрана.
– Мастер оказал сильное влияние на мистера У. Б. Йейтса,– сказал Чаттерджи.– Знаете ли вы, что «грубое животное» из «Второго пришествия» – лев с человеческой головой – был списан с присланного Тагором Йейтсу описания пятого воплощения Вишну?
– Нет,– ответил я.– По-моему, я этого не знал.
– Да,– подал голос Кришна. Он провел рукой по пыльной витрине и улыбнулся Чаттерджи.– А когда Тагор прислал Йейтсу сборник своей бенгальской поэзии, знаете, что произошло?
Кришна не обращал внимания на нахмурившихся Гупту и Чаттерджи. Он присел на корточки и помахал невидимым оружием, как будто сжимая его обеими руками.
– А вот что. Йейтс метнулся через гостиную своей лондонской квартиры, схватил подаренный ему когда-то самурайский меч и рубанул книгу Тагора. Вот так!.. Йе-е-е!
– Неужели? – спросила Амрита.
– Да, именно так, миссис Лузак. А потом Йейтс закричал: «Будь проклят Тагор! Он поет о мире и любви, когда кровь есть ответ!»
Магнитофонная запись голоса Тагора внезапно остановилась. Мы все повернулись к вошедшему в комнату мальчику лет восьми. В руках у него была небольшая холщовая сумка, слишком маленькая и неровная, чтобы вместить рукопись. Прежде чем подойти ко мне, он обвел взглядом все лица.
– Вы мистер Лузак? – Слова звучали заученно, словно мальчик не говорил по-английски.
– Да.
– Следуйте за мной. Я доставлю вас к М. Дасу.
Во дворе ждал рикша. Места рядом с мальчиком хватило для меня, Амриты и Виктории. Гупта и Чаттерджи поспешили сесть в машину, чтобы последовать за нами. У Кришны был такой вид, словно он потерял ко всему интерес, и он остался у двери.
– Вы не едете? – окликнул я его.
– Сейчас нет,– ответил Кришна.– Увидимся позже.
– Мы улетаем утром,– крикнула Амрита. Кришна пожал плечами. Мальчик сказал что-то рикше, и мы выехали на улицу. «Премьер» Чаттерджи держался за нами. За полквартала позади нас от обочины отъехал еще и небольшой серый седан, а за ним с грохотом тащилась запряженная быками повозка, на которой сидели с полдюжины людей в лохмотьях. Я внутренне позабавился, представив, что погонщик быков и есть полицейский, приставленный следить за нами. Мальчик выкрикнул фразу по-бенгальски, а рикша проорал что-то в ответ и ускорил шаг.
– Что он сказал? – спросил я у Амриты.– Куда мы едем?
– Мальчик сказал: «„Поторопись“,– с улыбкой ответила Амрита.– Рикша ответил, что эти американцы – тяжелые свиньи.
– Гм-м.
Мост Хоура мы переезжали в гуще бурлящего движения, по сравнению с которым меркли все пробки, что я видел прежде. Пешеходов было не меньше, чем колесного транспорта, и вся эта масса до отказа заполняла оба уровня моста. Затейливая головоломка серых решеток и стальной сетки тянулась более чем на четверть мили над грязной ширью реки Хугли. Мост выглядел так, словно был собран из детского конструктора, и я взял у Амриты камеру, чтобы сфотографировать его.
– Зачем ты это делаешь?
– Обещал твоему отцу.
Мальчик замахал на меня обеими руками и произнес что-то настойчиво и сердито.
– Что он говорит? Амрита сдвинула брови.
– Не уверена, хорошо ли понимаю его диалект, но, кажется, что-то насчет строгого запрета фотографировать мост – мол, это противозаконно.
– Скажи ему, что все в порядке.
Она заговорила на хинди, а мальчик нахмурился и ответил на бенгали.
– Он говорит, что не в порядке,– перевела Амрита.– Он говорит, пусть для нас, американцев, шпионят наши спутники.
– О Господи!
Рикша остановился перед бесконечным кирпичным зданием – железнодорожным вокзалом Хоура. В стекающей с моста мешанине не было ни малейших признаков «премьера» Чаттерджи или серого седана.
– Что теперь? – спросил я. Повернувшись, мальчик подал мне холщовый мешок. Я распустил завязку и заглянул внутрь.
– Боже милостивый,– произнесла Амрита.– Это монеты.
– Не просто монеты,– уточнил я, вынимая одну.– Это полудоллары времен Кеннеди. Здесь их штук пятьдесят-шестьдесят.
Мальчик показал на вход в здание и затараторил.
– Он говорит, что ты должен войти и отдать их,– перевела Амрита.
– Отдать? Кому?
– Он говорит, тому, кто попросит их у тебя.
Мальчик удовлетворенно кивнул, сунул руку в мешок, достал оттуда четыре монеты и, выскочив из коляски, скрылся в толпе.
Виктория потянулась к монетам. Я туго затянул завязку и посмотрел на Амриту.
– Ну что ж,– сказал я,– теперь, я думаю, нам пора идти.
– После вас, сэр.
В детстве самым большим зданием, что я только мог себе представить, был крытый рынок в Чикаго. Потом, в конце шестидесятых, я получил возможность побывать в ракетосборочном цехе Центра космических исследований имени Кеннеди. Приятель, который меня туда водил, сказал, что иногда внутри здания появляются облака.
Вокзал Хоура производил еще более грандиозное впечатление.
Это было сооружение исполинских масштабов. Одновременно можно было видеть десяток железнодорожных путей. Пять паровозов стояли неподвижно, несколько – выпускали пар; бесчисленные разносчики торговали чем-то непонятным – от их тележек поднимались клубы едкого дыма; тысячи потных людей беспорядочно передвигались, толкая друг друга; еще больше – сидели на корточках, спали, готовили еду, иными словами – жили здесь; и над всем – какофония звуков, настолько оглушительных, что невозможно было услышать собственный крик, не говоря уж о мыслях. Таким предстал перед нами вокзал Хоура.
– Матерь Божья! – только и вымолвил я.
В нескольких футах от моей головы из решетки высовывался самолетный пропеллер и медленно месил густой воздух. Рокот десятков таких же вентиляторов вливался в океан шума.
– Что? – закричала в ответ Амрита. Виктория сильнее прижалась к материнской груди.
– Ничего!
Мы пошли наугад, протискиваясь сквозь толпу, двигаясь в неизвестном направлении. Амрита вцепилась в мой рукав, а я наклонился к ней, чтобы она могла говорить прямо мне в ухо.
– Не подождать ли нам мистера Чаттерджи и мистера Гупту?
Я покачал головой.
– Пусть они получат свои полудоллары.
– Что?
– Да так.
К нам приблизилась низкорослая женщина. У нее на спине висело нечто, что вполне могло бы быть ее мужем. Позвоночник у него был беспощадно скручен, одно плечо росло из середины горбатой спины, а ноги представляли собой бескостные щупальца, исчезавшие в складках сари женщины. Черная, костлявая, почти бесплотная рука с открытой ладонью преградила нам путь.
– Баба! Баба!
После некоторых колебаний я залез в мешок и подал ему монету. Его жена широко раскрыла глаза и протянула к нам обе руки.
– Баба!
– Отдать ему все, что ли? – закричал я Амрите, но не успела она ответить, как к моему лицу потянулся десяток рук.
– Баба! Баба!
Я попытался отступить, но в спину мне уткнулось еще больше протянутых в мольбе ладоней. Я принялся торопливо раздавать монеты. Руки хватали серебро, исчезали в лохмотьях, а потом тянулись снова. Краем глаза я увидел метрах в трех поодаль Амриту с Викторией и порадовался, что они не рядом.
Толпа росла как по волшебству. Только что здесь было десять или пятнадцать вопящих и тянущих руки людей, а через несколько секунд толпа выросла до тридцати, потом до пятидесяти человек. Мне представилось, что это Хэллоуин, а я раздаю сласти ватаге детишек, но эта безобидная иллюзия исчезла, как только из толпы вынырнула изъеденная проказой рука и по моему лицу скользнули шершавые пальцы.
– Эй! – закричал я, но этот слабый звук утонул в шуме толпы. Не меньше сотни людей проталкивались к середине сжимающегося круга со мной в эпицентре. Давление было ужасающим Чья-то наугад протянутая рука случайно распахнула мою рубашку, оставив на груди параллельные полосы. Чей-то локоть ударил меня сбоку по голове, да так, что я наверняка упал бы, если бы не сдавливавшие меня со всех сторон тела.
– Баба! Баба! Баба!
Толпа сдвигалась к краю платформы. До стальных рельсов внизу было метра два. Женщина, тащившая на себе калеку, завопила, когда ее ношу сорвали со спины и швырнули в напирающую кучу людей. Мужчина рядом со мной закричал и стал бить другого по лицу.
– К черту все это,– проговорил я и подбросил мешок с монетами. Холщовая сумка лениво перевернулась в воздухе и изрыгнула монеты над толпой и вопящим разносчиком риса. Вопли перешли в визг, и возбужденная толпа отхлынула от края платформы, но перед этим я услышал, как кто-то или что-то тяжелое упало на рельсы. В нескольких сантиметрах от моего лица орала какая-то женщина, брызгая на меня слюной. Получив увесистый удар в спину, я полетел вперед, ухватился за чье-то сари и приземлился на колени.
Толпа все плотнее сжималась вокруг меня, и на какое-то мгновение я запаниковал и прикрыл голову руками. Ноги в грязных штанинах… острые колени, бьющие меня по лицу… Кто-то упал на меня, и на краткий миг мне на спину навалился груз всей толпы, прижимая лицом к полу, расплющивая меня о него… Сквозь звериный рев толпы до меня доносились отдаленные крики Амриты. Только я раскрыл рот, чтобы тоже заорать, как грязная голая нога ударила меня по лицу. Кто-то наступил мне на икру, и ногу пронзила жгучая боль.
На некоторое время я очутился в темноте среди мечущихся фигур, но уже через секунду увидел над головой свет, льющийся через разбитую стеклянную крышу, и склонившуюся надо мной Амриту. На левой руке она держала Викторию, а правой распихивала последних толкающихся нищих. Потом толпа пропала, и Амрита помогла мне сесть на грязной платформе. Все происшедшее напоминало появившуюся ниоткуда приливную волну, которая отдала свою буйную энергию и откатилась обратно, в бурное море людской толпы и заводи сгрудившихся семейств. Неподалеку над большим котелком с кипящей водой, чудом не расплескавшейся во всеобщей сумятице, скрючился старик.