беспокойниками.
— С кем? — не поняла чужеродного слова Верховная мать.
— С нежитью, госпожа, — подала голос Н’фирия. — Он говорит, что мёртвые поднимутся и пойдут.
— Вот-вот, — Кельвин невесело усмехнулся, — пойдут. По одному — не страшно, но в пору эпидемий эти твари могут сбиваться в гурты на пять-семь десятков голов и плестись к ближайшему скоплению живых людей. Хорошо, если это город, который может защититься, но если какая-нибудь деревенька, то…
Худшие воспоминания встали перед глазами наёмника, унося его в прошлое как в кошмар наяву.
— Никак нам не добраться на север, мы либо повернём назад, либо очень скоро застрянем здесь среди лесов, кишащих чудовищами, заражёнными, нежитью. Не то время вы избрали для паломничества, госпожа моя, простите.
Ему было очень тяжело объяснять всё это, ведь Кельвин помнил, как уверял деву всего несколько месяцев назад, что сможет исполнить заказ. Настоящее же унижало его и как мастера своего дела, и как мужчину. Внезапные обстоятельства, задержки, не зависевшие от него, не служили для наёмника оправданием, и всё же, мысли о безопасности жрицы теперь перевешивали всё иное.
Копьё, лежавшее близ Самшит, подало голос. Оно тихо запело, призывая хозяйку взяться за древко, но прежде та почувствовала в груди тяжёлое чувство, вздрогнула от накатившего холода. В это время все остальные повернули головы к вошедшему в круг света орку.
— Маргу? — Одноглазый наёмник привстал.
Чудовище подняло руки перед собой и стало быстро шевелить пальцами.
— Он говорит, госпожа моя, что с озёрной глади сюда, к этой части берега, пришёл… хм? Чадящий корабль? Он говорит, что кто-то высадился именно здесь, неподалёку.
Огненные Змейки немедленно стали засыпать костёр, хотя с берега его не должно было быть видно. Некоторое время, пока люди не привыкли, царила кромешная темнота. Верховная мать нащупала Доргонмаур и прижала его к груди, слушая песнь.
— Мы пойдём и проверим, госпожа моя.
— Я сама пойду, — молвила Самшит, сжимая в руках священное оружие. Её голос прозвучал для всех странно глухо.
— Зачем?
— Такова воля Пылающего.
Оружие великого Сароса Грогана влекло жрицу к воде. Во мраке лесной ночи, в окружении Огненных Змеек, она пошла как при ясном солнце. Близ берега Самшит всё же уговорили замедлиться немного, обождать.
Из укрытия на небольшой возвышенности стал виден освещённый бортовыми огнями корабль без парусов, но с большими колёсами по бокам, стоявший шагах в четырёхстах от берега. Гномий пароплав. Также наблюдатели могли видеть шлюпку, вытащенную на галечный берег. Алхимические светильники горели там на высоких шестах и дарили нескольким фигурам тени. То были гномы, низкорослые широкие крепыши с мушкетами и короткими мечами в руках, они охраняли шлюпку и трёх человек, застывших на коленях в позах взлетающего дракона, — позах, в которых молились элрогиане.
— Это может быть ловушкой, — сказал Кельвин.
— Нет, — отрезала Самшит, — это не ловушка, мой друг. Это знак бога для вас, гласящий, что пора прозреть.
Под пение Доргонмаура, она неспешно двинулась вниз, остальным ничего не оставалось, кроме как следовать с оружием наготове. Пламерожденные опередили госпожу и стали живым щитом межу ней и стрелками, но как Самшит приказала им разойтись, так и один из троицы молившихся, приказал гномам не поднимать оружия. Две группы встретились на берегу.
Человек, приплывший на шлюпке начал подходить, не вставая при этом с колен. Он медленно скинул с плеч походный плащ, стянул войлочную шляпу и, вдруг, свои волосы, оказавшиеся фальшивыми. Зеленоватый алхимический свет частично выхватывал черты его лица, крупные, грубые, но правильные. На лбу этого человека была изображена звезда красного цвета, один из лучей которой тянулся через всё темя до самого затылка.
— Матушка, — обратился к Самшит незнакомец на древнем гроганском языке, — благословите на служение господу!
Два других тоже стянули с себя уборы, волосы, явили вытатуированные красные звёзды. Верховная мать освободила копьё от парусины, перехватила так, словно хотела ударить человека в лицо, но вместо этого коснулась центра татуировки остриём, затем коснулась остальных. Ей казалось, будто Доргонмаур чуть потеплел.
— Благословляю на служение владыке светил, праведные дети. Не оставит вас Его оживляющее дыхание. Латум.
Человек сцепил руки на груди и улыбнулся в непостижимом блаженстве. Он взирал на Самшит с колен, взирал, обожая.
— Свершилось, братья, Драконий Язык вернулся в Западное Царство! Слава Элрогу!
Человек так воодушевился, что затянул молитву, которую подхватили его спутники.
— Поднимись, праведное дитя, — властно приказала первожрица, — назовись.
— Имя — Хиас, матушка. Я прибыл в Западное Царство из пределов Дервии, спустился с хребта Шамаш, чтобы…
— Ты из братства Звездопада.
— Именно так, матушка, — радостно подтвердил назвавшийся Хиасом. — Я привёл корабль, который безопасно доставит вас на северный берег, а там уже ждут.
— Ждут?
— Верующие матушка. На севере вас ждут элрогиане, а ещё золото и бойцы, которые жаждут, чтобы вы бросили их в огонь священной войны.
— Всё это звучит так хорошо, — вмешался Кельвин Сирли, — что я утверждаюсь в мысли о наивной западне. Ждёшь ли ты, незнакомец, что мы, очертя голову, пойдём за тобой, стоит только поманить?
— Элрог направит.
— Госпожа моя, вы ведь не верите ему? Человек пришёл из ниоткуда и в мгновение решил все ваши проблемы, разве это не подозрительно?
— Если матушка позволит, — сказал Хиас, — не в мгновение. К благословенному часу нашей встречи Пылающий вёл меня почти двадцать лет.
Глава 11
День 16 месяца эйхета года 1650 Этой Эпохи, середина озера Алукка.
В юго-восточных морях Валемара гномов считали плохими мореходами. Бородатые карлики были слишком коротки и неуклюжи, чтобы управлять парусными судами, а ещё все они как один страдали от морской болезни. Те немногие, смогшие обвыкнуть, однако, становились лучшими абордажниками, — в кровавой рубке, беря штурмом вражеские палубы, они не знали себе равных. Если бы кто-то когда-то рассказал Самшит, что гномы умели делать корабли из металла, которые плавали без парусов, она бы, наверное, рассмеялась.
Однако пароплав был именно таким кораблём, состоявшим из ровных линий и выверенных углов, лишённым изящества, тяжеловесным. Он шёл, безразличный к ветру и течениям, упорно работая гребными колёсами, выбрасывая из труб чёрный дым и пар. С носа проплава вместо фигуры смотрел в даль бронзовый лик Туландара, — пращура всего гномьего народа; из шестиугольных портов выглядывали пушки.
За свой вес и броню корабль расплачивался стремительностью. Даже идя по прямой, он не мог сравниться с петлявшей некогда меж островов шхуной «Предвестник». Зато пароплав был просторен, в его чреве нашлось достаточно хороших кают и, хотя в экипаже состояли только гномы, потолки оказались достаточно высоки для людей.
С самого первого дня плавания Хиас находился при Верховной матери, они всё время разговаривали на языке, коего Кельвин не знал, но который очень нравился последней. Наёмник, как и прежде, был обласкан приязнью Самшит, однако теперь совершенно ясно стал понимать свою ненужность. Общество бритоголового незнакомца, кроме того, настолько угнетало Кельвина, что приходилось подниматься на верхнюю палубу, и проводить часы за созерцанием бескрайних вод, лишь бы не видеть и не слышать его.
Там же, наверху, обретался и орк. Пароплаватели, похоже, так и не поняли, что за существо пустили на борт, но их это не беспокоило. Царство Гор служило домом для сотен разумных видов, многие из которых превосходили Маргу своей ужасностью. Посему, гномы рассуждали, что если с гигантами и великанами получается уживаться, то и бледного урода можно потерпеть.
На шестые сутки плавания по курсу появилось нечто, возвышавшееся над водой. За два последовавших дня эта песчинка выросла до поистине исполинского размера. Из самого сердца Алукки, возносилась статуя столь громадная, что, будучи обозримой всего лишь по пояс, величиной она походила на могучий утёс. Статуя изображала мужа с суровым красивым лицом, кустистыми бровями, усами и длинной бородой. На голове мужа сидела высокая корона или тиара; левая рука прижимала к груди большую книгу, а правая держала древко посоха. Джассаров Лик, — так звали статую все, кто плавал по Алукке. Её громадность пугала.
— Всего лишь сто десять веков назад этот человек ещё владел всем Валемаром. Он был одним из двух людей, которым это удавалось.
— Поверьте, мне даже известно, кем был второй, — без тени любезности сказал Кельвин, искоса глядя на приблизившегося Хиаса.
— Всем это известно, а вы не хуже их. Даже лучше.
— Когда мне говорят о моих достоинствах и даже превосходствах, я понимаю, что меня хотят обмануть.
— Не здесь и не сейчас, — покачал бритой головой собеседник. — Вы, Кельвин, выдающийся человек, я восхищён вами.
— Так, знаешь что, — галантерейщик повернулся к Хиасу, — ты пропал бы из виду поскорее, а то верхняя палуба — место опасное, можно поскользнуться и за борт упасть.
— Ничего страшного, я умею плавать. Зацеплюсь за колесо, и оно поднимет меня обратно, даже ход замедлять не придётся.
Кельвину хватило самообладания не улыбнуться, хотя бритоголовый скалился во всю ширь. Он был десятка на полтора лет старше наёмника и примерно на полголовы ниже ростом, при этом, однако, имел очень крепкое тело, чуть кривоногий, с несколькими заметными шрамами на лице и совершенно без ногтей на руках.
— Кажется, я вам не нравлюсь, Кельвин.
— Как ты догадался?
— У нас с вами много схожего. Вы Провидец, а я — пророк. Правда, волшебных глаз у меня нет, но есть нечто большее.
— Элрог направляет, да?
— Истинно так, направляет. Он направил меня к месту нашей встречи почти двадцать лет назад, и все эти годы я не был уверен, что, приплыв на тот берег, не обманусь в ожиданиях. Мне было так страшно, Кельвин, что я опустился на колени и горячо молился. Он услышал меня, и я счастлив. Ибо в противном случае я вспорол бы себе живот там же.