— Я проповедовал, учил их святому слову, матушка, — тихо сказал бритоголовый, — но и только. Братья Звездопада не способны оправлять ритуальные действа, поэтому верующие ждали вас. Когда вы сможете провести ритуал посвящения Пылающему?
— Известна ли им основа веры?
— Разумеется. Даже тем, кто не умеет читать, я помог выучить её наизусть с пониманием каждого слова.
— Тогда я посвящу их немедленно.
В центре круглой залы, составлявшей почти всё пространство молельного дома, был устлан углём очаг без стенок и дымохода; над ним в потолке зияла отдушина, а сам очаг служил единственным источником света во время молитвы. Его разожгли. Огненный столб поднялся надо всеми, опалил сухим жаром, лизнул светом колонны, державшие свод, вырезанные в камне стен письмена и образы. Братья Звездопада возожгли благовонья в кадильницах и принялись ходить между верующими, которые тесно расселись прямо на полу. Появился Хиас, столь привычный и знакомый всем здесь, появился с книгой, которую читал этим людям и нелюдям сотни раз. Он всегда садился спиной к огню, так близко, как только мог себе позволить, но сегодня духовный наставник сел к огню лицом, среди верующих.
Монах раскрыл книгу и громко зачитал молитвенный речитатив, который остальные подхватывали, начинали петь. Гимн поднялся в горячий воздух сотнями мелодичных слов. Он был приветствием для Верховной матери, которая вошла, сопровождаемая Пламерожденными. Преисполненные надежды взгляды вели её к середине залы, пока дева ни ступила в само пламя. У многих перехватило дыхание, другие вскрикивали, иные порывались броситься на помощь, но Хиас своим голосом возвращал порядок в души, чтобы каждый смог проникнутся величием священного действа.
Самшит стояла в огне и благосклонно улыбалась им, видя отсветы пламени в сотнях пар глаз. Огонь пожрал её одеяние, оставив первожрицу в совершенной наготе, совершенной красоте, непорочную, невредимую, обласканную любовью бога и даже священное копьё потеплело тогда, сбросив тёмный налёт веков. Верховная мать подняла Доргонмаур над головой двумя руками, и он засветился изнутри, запел так громко и красиво в наполненном верой пространстве, что все, не только она, смогли услышать голос в своих сердцах. Волнистое лезвие засверкало.
Гимн завершился и Самшит начала провозглашать основу веры, которую подхватывали неофиты:
— Верую в Сароса Драконогласого, сына без отца, во пламени рождённого, Царя всего рода драконьего, Победоносного Завоевателя, всё мироздание воедино собравшего, и взошедшего на небесный трон во плоти божественной, нарёкшегося Элрогом Пылающим, Драконом Земли и Неба, Владыкой Светил, извергающим Белое Пламя. Верую и в Дракона Нерождённого, Элрогом посланного, мессию, Защитника, Пламя Гнева, Солнечного Колосса, пожирающего зло, кой грядёт, чтобы вести нас против Неназванных, проклятых, нежеланных, в Самый Тёмный Час. Верую и в Дракона Новорождённого, обновлённого, возвернувшегося в пределы смертные Элрога Пылающего, Царя Царей Земных и Небесных, которому суждено править во всём мире едином во веки веков. Латум.
В единый миг культ бога-дракона пополнился множеством новых последователей, но чтобы закрепить сие деяние, каждому из них предстояло приблизиться к огню, невзирая на страх и боль. И они шли, а пламя, было милостиво к ним, ибо Верховная мать принимала его жар за всех, позволяя им коснуться жёлто-оранжевых лепестков, получить один ожог в качестве признания.
Церемония длилась до ранних сумерек, и всё это время Кельвин Сирли провёл снаружи молельного дома. Сначала он был внутри, но когда покровы Самшит стали сгорать, выскользнул на улицу. Одноглазый долго предавался мрачным думам под звуки молитв, принимал решение, менял его, принимал вновь, метался внутри собственной головы и проклинал себя за эту нерешительность. Наконец он решил окончательно и быстро пошёл по Прогиддару.
Наёмник оглядывал стены зданий в поисках особых примет, которые имели значение только для членов Безумной Галантереи. Времени пришлось потратить немало, но всё же след нашёлся и вскоре вывел к длинному зданию, собранному из глиняного кирпича, — складу грибной муки. Обогнув его по узкому проулку, одноглазый вышел на небольшой пустырь, со всех сторон окружённый стенами иных складских построек. Посреди пустыря торчал из земли словно кривой палец железнодрев, — ни ветвей, ни листвы, только старый искривлённый ствол с корой, прочной как металл. Его охватывала цепь, на которой висела небольшая деревянная коробка.
— Долго вы.
Кельвин повернулся вправо, обнажая клинки, и увидел бритоголового человека, отлипшего от стенки мучного склада. Хиас сподобился притаиться так ловко, что наёмник не заметил его периферийным зрением. Нечасто такое случалось.
— Как ты здесь очутился?
— Церемония окончилась, и я пришёл напрямик, пока вы петляли в поисках пути. Никогда не бывали в Прогиддаре, понимаю, а вот мы давно и хорошо изучили город, это место. Ваш товарищ нашёл его намного раньше вас.
— Маргу?
— Верно, верно. Он оставил внутри письмо, не желаете прочесть?
Кельвин посмотрел на коробку.
— Если прошло достаточно времени, то письма там уже нет.
— Пуговицы тоже? Братья, которых я поставил следить за этим местом, сказали, что белый орк оставил в коробке какой-то предмет, по описанию я понял, что это турмалиновая пуговица. Вы тоже пришли, чтобы сообщить своим главам о выходе из отряда?
Кельвин убрал оружие и подошёл к коробке. Она открылась для него, предложив писчие принадлежности и… внутри лежала пуговица. Одноглазый не знал, как коробки обменивались посланиями, хотя когда-то Шира и пыталась ему объяснить, что-то там про какие-то… «кванты»? Он ничего не понял, да и не жаждал. Как бы то ни было, письма Маргу внутри не оказалось, а вот пуговица всё ещё была.
— Выйти из отряда гораздо легче, нежели войти в него, — задумчиво, самому себе сказал Кельвин Сирли. — Видимо, он решил, что пора. Посреди суши, вдали от родных морей… что за глупость?
— Белый орк будет сопровождать матушку в ходе её паломничества. Вы тоже?
— Если ты действительно пророк, — огрызнулся наёмник, — то должен сам знать, зачем я здесь.
Хиас вздохнул.
— Я знаю. Потому и поспешил упредить вас.
— Зря. Проваливай.
— Бежать, поджав хвост, — не в вашем характере. Не попрощавшись, не сказав и слова.
— Я намерен подать краткий отчёт и сообщить старшим офицерам, что моя миссия провалена, запросить разрешение на уход, а уж потом пойду прощаться, если тебя это так беспокоит.
— Поставите матушку перед свершившимся фактом, даже не захотите услышать, что она думает? Это жестоко и несправедливо.
— Да кто ты такой, чтобы высказывать мне своё мнение?! — разозлился Кельвин.
— Я пророк, которому показано будущее… до некоторого предела. Я прошу вас хотя бы сначала попрощаться с матушкой, а потом браться за перо.
— Иди в задницу, коленоголовый, — бросил наёмник, не оборачиваясь.
— Если вы сейчас отправите послание, то можете не возвращаться назад. Я и мои братья позаботимся о том, чтобы вы больше никогда не встретились с матушкой. Для неё вы так и останетесь тем, кто сбежал, не попрощавшись.
— Я посмотрел бы, как у вас это получится.
Ответа не последовало, Кельвин обернулся и увидел Хиаса в полушаге от себя. Тот движением стремительным как бросок змеи захлопнул коробку, поймал выпавшую из углубления пуговицу и оказался вне досягаемости прежде, чем пальцы наёмника сомкнулись на его горле.
— Язвит вою душу… наглый ублюдок!
— Хотите воплотить задуманное? Заберите свою собственность силой.
— Из твоей мёртвой руки!
Ярость заклокотала у наёмника в горле, он метнулся к Хиасу и был сотрясён двумя ударами в грудь, которые последовали с задержкой в мгновение. Его отбросило как стенобитным орудием, кожаный нагрудник едва смягчил последствия. Кельвин согнулся, давясь кашлем, пытаясь пересчитать трещины в рёбрах, кулаки у старого мерзавца оказались литым чугуном.
Хиас не нападал, позволил противнику встать прямо, отдышаться, убрать повязку на лоб и обнажить оружие. Время поспешных глупостей и пустой брани ушло безвозвратно, теперь галантерейщик видел перед собой врага, с которым следовало считаться.
Мечи завращались, наёмник пошёл в атаку быстрыми выпадами, чередой финтов, переходя из одной стойки в другую, превращаясь то в мельницу о стальных лопастей, то в умелого мясника, пытавшегося убить быка одним ударом. Он отдавался схватке целиком… но её не было. Звездолобый только и делал, что утекал от ударов, неуязвимый в своей недосягаемости, с руками, заложенными за спину, гибкий и нечеловечески быстрый. Сирли стал понемногу уставать, а дыхание противника оставалось ровным и размеренным.
— Восхитительный предмет вы носите в своей глазнице, — сказал Хиас, вновь ускользая от атаки, легко разрывая расстояние. — Глаз, который видит следующую секунду. Несомненно, если я попытаюсь напасть, вы упредите меня с очень тяжёлыми последствиями. Скорость ваших рефлексов поразительна, как и способность тела поспевать за ними.
— Хочешь уболтать меня до смерти, старик?
— Просто отмечаю, какого я о вас высокого мнения. Этот стиль владения клинками вы почерпнули у погребальщиков, не так ли? Школа Дракона. Они, правда, предпочитают пару длинных мечей, а вы разменяли их на три коротких, но мне не кажется, что это был плохой выбор.
— Сражайся!
— Мне очень не хочется. Особенно потому, что исход схватки предопределён в мою пользу.
— Пустая бравада…
— Воля бога. Вы видите будущее на секунду вперёд, а мне Элрог показал его ещё девятнадцать лет назад.
Бритоголовый что-то бросил под ноги и вокруг с хлопком образовалось облако густого дыма.
— Я подумал, — раздалось совсем близко, — что, если в следующее мгновение будет также дымно, как во мгновение нынешнее, польза от волшебного ока иссякнет, ведь оба они станут видеть одно и тоже, — ничего.
Кельвин совершил выпад на звук, но сталь разрезала только дым, а в живот врезался кулак.