Он обернулся к двери, но и шагу не ступив, почувствовал на своём запястье горячие пальцы.
— Госпожа моя?
— Не уходите! — взмолилась Самшит,
— Прошу, отпустите.
— Вы нужны мне.
— Зачем?
Они встретились взглядами и попали под власть друг друга, одинаково беззащитные и одинаково завораживающие.
— Боже… — пролепетала дева, едва понимая, что сейчас произойдёт.
Ладонь наёмника уверенно легла на её талию, другая приобняла за спину, щетина была колючей, но губы мужчины — мягкими и чувственными, он прекрасно знал, что делал, и Самшит покорилась его порыву. Она обвила шею Кельвина руками, запустила пальцы в жёсткие выгоревшие на солнце волосы, всё её тело дрожало от слабости и наслаждения, но поцелуй продлился лишь совсем недолго, пока разум словно незримая сила не разорвал ту страстную связь.
— Элрог Пылающий… — Верховная мать упала на кушетку без сил, прижимая пальцы к губам.
— Это моя вина, — глухо произнёс Кельвин, — я знаю, что вы принадлежите другому, но не смог остановиться.
Запоздало мужчина решил, что причинил ей боль, оскорбил, но Самшит трепетала не только от страха перед богом, но и от радости, от нежного чувства к этому человеку. Разум первожрицы культа велел Самшит отпустить его во благо их обоих, но страстные порывы девушки противились, приходили в ужас от мысли, что Кельвин Сирли уйдёт навсегда.
— Я прошу вас завершить начатое, проводить меня до Синрезара. Не говорите, что не нужны, слышать не желаю.
Его кулаки медленно, с хрустом костяшек сжимались и разжимались, одноглазый наёмник не решался смотреть на объект своего вожделения. Решение, теперь уже окончательное, далось тяжко.
— У вас есть другие гиды, другие защитники, я не нужен, это несомненно…
Самшит затаила дыхание…
— Однако я продолжу путь и постараюсь принесли вам хоть какую-то пользу. Простите, что потревожил, госпожа моя.
Галантерейщик быстро вышел из покоев, оставив Верховную мать наедине с Элрогом и беспорядочными мыслями. Она знала, что ей предстояла долгая, полная молитв ночь, но в глубине её душе установилось благодатное спокойствие, ведь этот мужчина согласился остаться с ней ещё хотя бы ненадолго.
Глава 12
День 1 юна месяца года 1650 Этой Эпохи, о. Ладосар.
Обадайя был молод и силён, отчего время скоро залечило его душевные раны. Так казалось. Мальчик вновь стал улыбаться, говорить, проявлять жажду знаний. Он был готов тренироваться и всеми силами выказывал учителю прежнее почтение, прежнюю преданность и любовь, храня, однако, в тайне события той ночи. Учитель же его учить больше не мог.
Майрон позволил отроку тренироваться, читать книги, практиковать заклинания что попроще, а сам не произнёс больше ни единой словоформулы, и не начертал ни единой схемы. Он курил свою красивую трубку, похожую на задравшего голову дракона, тянул из фляги мандрагоровый дистиллят и не находил прелести ни в чём. Время от времени седовласый, правда, просил у Лаухальганды доску, и компаньон выплёвывал её из своего внутреннего измерения.
Старая переговорная доска, работавшая по принципу инакоизмерных струн, могла связывать волшебников на больших расстояниях, невзирая на преграды, помехи, астральные пустоты. Настраивать приходилось долго, но Майрон не спешил, водил по доске плоским каменным треугольником, перебирал пальцами по камушкам и чертежам, перекидывал одному ему известные каналы. Для этого не нужно было заклинаний, доставало восприятия и знаний.
— Иди сюда, мальчик.
Оби, только что вышедший из оранжереи со сбором трав, торопливо подбежал. Учитель давно уже ничего от него не хотел, ни о чём не просил и вообще старался не смотреть на него, так что в этот раз подросток весь загорелся.
— Учитель?
— Я хотел сказать, что ищу тебе нового учителя.
День клонился к концу, воздух пах лесом и был восхитительно вкусен; за стеной усадьбы пели птицы и шелестела листва; мальчик как громом поражённый смотрел на мужа, у которого не хватало воли, чтобы поднять глаза.
— Учитель?
— Сегодня я связался со своим старым другом, Оби. Он маг, очень сильный, мудрый и уважаемый. Такой, которому я доверил бы свою жизнь и твою тоже. Я пытаюсь через него обратиться к другому магу, тому, кто сможет в полной мере развить твой Дар. Лучше, чем я мог когда-либо. Не думаю, что это произойдёт совсем скоро, всё очень сложно, но уверен, что…
— Мне не нужен другой учитель! — воскликнул Оби, в душе ужасаясь тому, что посмел повысить голос на Майрона. — Вы мой учитель!
— Скажу тебе то, что говорили мне мои наставники: я лучше знаю, что тебе нужно.
— Ага! Значит, вы мой наставник! Мой учитель! Другие не нужны, они не заметили меня! Это вы меня нашли! Вы взяли в ученики!
— Оби, боюсь, мне нечему тебя больше учить. Мои знания, силы и… моё здоровье…
— Я могу учиться и сам! Под вашим руководством я могу! Учитель!
— Это так не работает, — устало качнул седой головой Майрон, — постоянно нужен образец, демонстрация плетений. Словами магии не научить, — только примером.
— Не отказывайтесь от меня!
На лицо отрока было мучительно больно взглянуть.
— Оби, послушай, так надо! — Седовласый поразился тому, как глупо он звучал даже для самого себя, говоря это недорослю.
— Нет!
— Оби…
— Я знаю, что я не очень хороший! Я знаю, учитель! — воскликнул мальчик. — Я знаю, что заклинания даются мне тяжело, и потеря времени — не оправдание! Я стараюсь и буду стараться сильнее, учитель! Не отказывайтесь от меня! Не… не бросайте м-меня… учитель…
Он стоял, сжав кулаки и дрожал как осенний листок на ветру, всею силою воли старался не упустить слёзы, но у него не получалось. Слишком мягкий сердцем, как в детстве, так и в отрочестве, он стойко переносил испытания тела, но не духа.
— Оби.
— Вы нашли меня, учитель, и я знал, что вы найдёте меня задолго до того!
— Оби.
— Вы дали мне дом! Вы научили меня читать! — Слёзы текли по красивому чистому лицу как хрустальные ручьи. — Вы научили… научили меня быть волшебником! Нельзя же так… так…
Майрон осторожно обнял ученика, и пока тот успокаивался, гладил кудрявую голову.
— Я перенёс много боли в этой жизни, Оби, — говорил седовласый тихо, — и даже в преддверии смерти мне не было так больно, как сейчас. Твоё благополучие — моя высшая ценность. Но даже в полной силе, как бы я ни старался, мне не развить в тебе Дар должным образом. Великий светлый Дар.
— Учитель…
— Моё астральное тело отмирает, без помощи Эгге я и сам уже умер бы. Теперь ясно, что я смертельно опасен для всего вокруг. Нельзя прибавлять к моим грехам ещё один, нельзя отнимать у мира тебя. Если мне удастся, то ты отправишься на обучение к мастеру целебной магии и не только, лучшему в известном мире. Он раскроет твой потенциал.
— Я не хочу! Вы мой учитель! — глухо отозвался мальчик. — Это мой дом! Это наш дом!
— Мальчик мой, ты не можешь прожить всю жизнь на обособленном острове. Твой Дар должен нести исцеление всем. Я понимаю твои желания, понимаю страх перемен, но Свет в тебе должен озарять всех. Благо одного — ничто перед благом многих…
Вдруг Обадайя поднял голову, и его несчастный учитель в первый раз на своей памяти осознал, что этот светлый ребёнок был способен яриться. Воспалённые глаза метали молнии.
— Все, — прошептал он, отстраняясь, — говорят одно и то же! А я просто хочу жить как остальные люди! Дышать как остальные люди! Стареть как остальные люди! Я хочу… я хочу…
— Оби…
Отрок опрометью бросился к воротам, распугивая мелких духов-прислужников, домашнюю живность. Лаухальганда, покатился следом и Майрон не стал его удерживать.
— Пригляди за ним, но не надоедай. Одиночество порой необходимо как дыхание.
— Мря!
Оставленный наедине со своими мыслями, он побрёл в дом, который построил сам, большой, уютный, крепкий, — его тихая гавань в бушующем океане жизни. Майрон добрался до кабинета, где хранилась личная библиотека. В той комнате было много чего ещё, накопленного за долгие годы странствий. Когда седовласого стал терять Дар, он перенёс в реальность все вещи, хранившиеся в карманном измерении книги заклинаний. И не зря. Прежде послушная, теперь книга всё реже открывалась для него, не признавала хозяина.
В одном из углов стоял рослый скелет существа, походившего в равной степени на человека и речного льва[47]. Каминную полку украшала искусно вырезанная статуэтка женщины, сидевшей на коленях вполоборота; голова её была не человеческой, но козьей. Гроздьями свисали с крючков мелкие амулеты и талисманы, висел в камине старый зачарованный котёл; на особом месте в цилиндрическом сосуде с бальзамом покоилась откушенная рука. Когда-то она принадлежала могущественному волшебнику.
Седовласый прошёл мимо сундуков, полок со шкатулками и книгами, упал в большое кресло. Взглянул на доску для раджамауты, оценил диспозицию фигурок и сделал ход. Одна из книг на столе шевельнулась, меняя цвет корешка. Стоило коснуться обложки, как книга превратилась в нечто гибкое и бесформенное, быстро вползшее по руке, на плечо, шею, утвердившееся на голове. Мимик несколько раз изменил форму, пока не решил, что сейчас ему хочется быть утончённым монаршим венцом.
Так и сидел Майрон Синда в своём кресле, коронованный живой короной, курящий трубку и думающий о том, кто такие эти «все», кто говорит его ученику одно и то же?
* * *
Порой, когда в сердце отрока бушует ураган, а в доме раздал, он думает о побеге. Глупые эти мысли к каждому ребёнку приходят в голову, но лишь по-настоящему несчастные хранят их долго и даже воплощают. Когда ураган разбушевался в сердце Оби, он думал не о том, как бы сбежать, а о том, как бы остаться. Страх перемен был властен над ним, как и надо всеми иными.
Покинув усадьбу, Обадайя помчался в царство безлюдного леса, которое так любил. Внутренний огонь грозил сжечь, если он остановится, гнал беглеца по рощам и скалам, вдоль морского берега, на холмы и с холмов. Разные существа: простые звери, дикие духи, волшебные твари Ладосара попадались ему на глаза, но поспешно скрывались. Мальчик двигался, пока пламя не ослабло, пока не остыла кровь в венах и не высохли слёзы. Усталость настигла подле ручья в лесу, и там же нагнали мысли, от которых он силился сбежать.