— Кто это? — спросила Самшит, глядя на синюю фигуру, шествовавшую среди освобождённых рабов, которые падали ниц словно перед богом.
— Ты знаешь имя. Это чародей, который сначала соединил мир, а потом бросил его в горнило губительной войны тысячи лет назад. Все они такие, маги, волшебники, колдуны, холодные, эгоистичные вероломцы…
Самшит могла лишь представить, какую боль испытывала её названная мать, косвенно признавая свои ошибки, свой позор.
— Нужно спешить, дитя…
— Зачем ты показываешь мне времена до пришествия Элрога? Что здесь…
Вой из-под земли не утихал.
— Торопись, дитя моё, они рядом, они идут.
Вой…
///
Она проснулась под громкий звук, доносившийся снаружи. Завывал ветер и надрывался сигнальный рог, издавая громкие протяжные стоны. Почти сразу в верху живота проявило себя тяжёлое и холодное чувство близости чего-то дурного. Белый орк вернулся…
Распахнув окно и тяжёлые ставни, Самшит впустила в комнату поток ледяного ветра со снегом. Снаружи оказалось белым-бело и по улицам торопились гномы. Рог собирал защитников очага, — ополчение, мужчины облачились в кольчуги, железную чешую и нагрудники, надели шлемы-каски, взялись за большие щиты, топоры, шестопёры, боевые кирки. За ними спешили жёны, обряженные в чепрачные туники и стёганые сарафаны. Они несли пучки стрел, болтов, арбалеты, маленькие тугие луки, мушкеты и готовые патроны к ним.
В дверь громко забарабанили, так что первожрица вздрогнула и поспешно закрыла окно.
— Матушка, — Нтанда поклонилась, — вы уже проснулись! Немудрено!
— Что происходит?
— Неизвестно, бородачи говорят, что кто-то напал извне. Хозяин закрывает таверну и отправляется на стены со всей семьёй, нас выгоняют.
— Не будем задерживать их, — решила Самшит быстро, перебарывая нараставшее чувство мерзости вверху живота. — Пылающий желает, чтобы мы продолжили путь немедля.
Верховная мать взяла Доргонмаур, завёрнутый в парусину, и пошла, опираясь на него. В общем зале тоже царил переполох, посетителей кроме свиты Самшит не осталось, жена хозяина подавала тому шлем с наносником, сын поднёс обитый бронзовой каймой восьмиугольный щит, на поясе висел угловатый гномий тесак.
— Матушка, — брат Хиас, непривычно бледный с нездоровым отёкшим лицом и мукой в глазах, обернулся к ней, — кажется, наше время здесь подходит к концу.
— Поспешим к воде… — Самшит напряглась от судорожной боли, вдруг пронзившей тело.
— Что с вами?
— Дурно… кажется, будто белый орк душит меня в своих объятьях… какая-то гнилостная вонь…
Пламерожденные, Змейки и братья Звездопада оберегали Верховную мать как зеницу ока, пока отряд спускался к самому берегу, минуя группки гномов, спешивших в обратном направлении.
Там на причалах ждал Кельвин, который следил, чтобы баркасы не ушли до срока. Он отпустил скиартмаров и хиллфолков ещё накануне, выплатив им остаток жалования от имени пьяного Хиаса, рунные мастера также сочли свои обязанности исполненными и продолжать путь собирались только элрогиане. Плавник Маргу рассекал ледяную воду поодаль, орк всё это время провёл в озере.
Не дойдя до причалов полусотни шагов, Самшит вдруг согнулась пополам от режущей боли в животе, её тело покрылось испариной, десятки незримых стальных игл вонзились в позвоночник.
— Госпожа! — глухо пророкотала Н’фирия, которая не знала, откуда пришла опасность.
— Громко, — застонала та, — как же громко…
Кельвин Сирли оказался рядом в тот же миг, испуганный, однако полностью владевший собой. Он бережно поддерживал голову девушки, прощупывая сердцебиение другой рукой.
— Что с вами, госпожа моя? — ласково спросил галантерейщик, хотя внутри у него всё и сжалось от волнения.
— Громко, — повторяла Самшит, — как воют!
Со стороны стен, защищавших селение, сквозь пелену снегопада доносились выстрелы, обрывки голосов и, действительно, вой. Он не был настолько громким, чтобы причинять боль, но отчего-то при этих звуках сила уходила из рук, а сердца сбивались с ритма. Надрывался сигнальный рог, пока вдруг не стих.
— Небо! — закричал Хиас истошно.
Что-то большое пронеслось над посёлком и рухнуло на одну их лодочных мастерских, разнеся её в пыль. Погнутый рог торчал из обломков дозорной башни, тут и там на снегу багровели брызги крови.
— На баркасы, немедля! — приказал наёмник.
Самшит подняли на руки и двинулись к воде, Хиас оказался рядом с одноглазым. Переживший бессонную ночь возлияний, он выглядел жалко, а тревога придавала бескровному лицу черты обречённости.
Воздух казался густым из-за снега, облака закрывали утреннее солнце, холод хватал за горло, лез в лёгкие, но звуки всё же достигали вод, — пороховая пальба, вопли ужаса и смерти, заунывный вой чего-то большого. Земля содрогнулась, за снегопадом раздался грохот, не иначе ворота сорвало с петель. Снег словно бы замедлил падение, стало тише и тревожное ожидание воцарилось у причалов.
— Смотрите! — Монах указал кинжалом в снежную муть, за которой начинали проступать высокие тёмные силуэты.
— Бичеватели! — Крик Самшит превратился в стон, её тело ломала судорога, лёгкие едва могли сделать вдох.
Они шли к озеру, возвышаясь над крышами, снося здания дрожавшими изъязвлёнными телесами. Уродливые черты проступали всё яснее и трепет крался в души. Как волны, гонимые ветром, бежали от чудищ гномы, проигравшие бой за свой дом. Твари давили их ногами-колоннами и тоскливо завывали, громадные кошмары, пришедшие в явь. Их рты походили на вертикальные раны, начинавшиеся меж глаз; с боковых челюстей свисали обрывки кожи, а между болтались прозрачные склизкие языки. Из плеч гигантов произрастали десятки длинных красноватых отростков, чудовища взмахивали ими как многохвостыми плетьми и крушили дома, расплёскивали гномов кровавыми брызгами.
Три существа выбились далеко вперёд, они были уже почти на берегу, ещё немного и длины их мерзких рук хватило бы дотянуться до причалов и баркасов.
— Хиас, — сказал наёмник, сдвигая повязку на лоб, — увозите её отсюда.
— Поспешим же…
— Нет, мы, задержим, а вы скорее сажайте братьев на баркасы и увозите Верховную мать! Скорее же, язви вашу душу! Баркасы маленькие, а гномов много, и они не задумаются прежде чем сбросить чужаков в ледяную воду!
Маргу пронёсся мимо Кельвина ураганом, выбрав для себя самое ближнее отродье. Головокружительным рывком он взлетел на крышу одного из домов, а оттуда, избежав удара красными плетьми, перепрыгнул прямо на грудь твари. Орк резким ударом отсёк болтавшийся язык и подтянулся на вонзённых в тушу ножах, чтобы достичь шеи, где десятки острых зубов вонзились в плоть.
Одноглазый наёмник достал свои клинки и молча поспешил следом. Страх он загнал в дальний угол сознания, но сердце бешено колотилось в груди, напевая: «снова в бой». Перед мысленным взором мелькали воспоминания о самых тяжёлых и опасных схватках, когда Кельвин был ранен, ломан, когда разминался со смертью на толщину шёлковой нити, когда не одерживал побед, но и не погибал. Таковой была опасная жизнь, им же самим избранная. От этой сладкой мысли губы воина растянулись в сардонической улыбке.
///
Обуянные жаждой жизни бородачи тащили из сараев лодки, вопя выталкивали свои судёнышки, хватали вёсла, детей, жён, дрались друг с другом насмерть по пупок в ледяной воде. Некоторые устремлялись к нанятым чужаками баркасам, но храмовая стража не дремала, — Огненные Змейки выпускали стрелу за стрелой, метя в глаза и горла. Они твёрдо знали, что чужие жизни были не важны, только Верховная мать имела значение. Воительницы юга не ведали жалости.
Ладонь Самшит потянулась к шлему, скрывавшему лицо Н’фирии.
— Не оставляйте его…
— Госпожа, нужно уходить.
— Нет… — Судорога выгнула тело первожрицы, она застонала сквозь зубы. — Не оставляйте его, пожалуйста!
— Мы все защищаем вас, госпожа. Наёмник будет рад отдать жизнь ради этой цели, я уверена.
— Но я не хочу, чтобы он отдавал… помоги ему, ты можешь!
Пламерожденные положили Самшит на расстеленный по палубе плащ. Несколько монахов находились рядом с обнажёнными кинжалами наготове, один из них присматривал за гномом-извозчиком, другие с тревогой следили за Хиасом, которой был ещё на берегу.
— Н’фирия, — дева держалась в сознании только на силе воли, только потому, что чувствовала свою обязанность бороться, — я не могу вам приказывать…
— Только вы и можете, госпожа.
— Я не могу приказывать вам идти на смерть кади кого-то другого… не могу… но я молю тебя, пожалуйста…
Н’фирия выпрямилась во весь свой огромный рост. Она увидела тёмные силуэты, приближавшиеся сквозь снегопад, прислушалась к вою смертельной тоски, сотрясавшему поджилки. Надо было убираться, бежать прочь, пока судьба дарила шанс, таков был долг телохранителей с острова Канджигар, — защищать Верховную мать и только её.
Любовь. Вздох. Как давно это было и как плохо закончилось для Н’фирии. Как плохо это закончится для маленькой человеческой девочки. Жаль, что молодые не учатся пригибаться, пока не сосчитают лбами всех притолок.
— Я сойду на берег, а вы отходите от причалов и держите расстояние, не дайте малорослым захватить корабль.
Её брат и сестра по служению, сидевшие на коленях рядом с Самшит, приподнялись в едином порыве, но Р’аава надавила на плечо Р’ухула, заставив его вернуться.
— Я пойду с тобой.
— Одной дуры, покидающей пост, вполне достаточно, ни к чему позорить наш народ ещё больше.
Тяжело продавливая доски, Н’фирия прошла по причалу и приказала Огненным Змейкам убираться на баркас. Два других корабля занимали братья Звездопада, все кроме Хиаса и десятка монахов, которые опустились вокруг наставника на колени в позах взлетающего дракона. Люди решили, что это время подходило для хорового молитвословия.
— Что вы делаете, безумные?! — прогрохотала Пламерожденная. — Уходите!
Но те не слышали, полностью отдавшись религиозному экстазу, пока Хиас, ведший их своим голосом, рисовал хной по лиц