Двигаясь по улицам ночного Веддинга и слушая по рации отчеты о происшествиях, Мариус невольно думал и о другом. Давние слова Вивьен опутывали его дымчатыми кольцами.
«Добра в тебе – сколько в пустыне воды. Все ты делаешь ради себя. Твоя справедливость – казенный дом, чин и закон. Да и писал его не ты, но судишь по нему уверенно и безжалостно. Ты слепое, сильное и упрямое орудие. Ты страшен, Мариус».
Ее техники он видел насквозь. Она предпочитала психологические игры и любила проводить пальцами по струнам чужих слабостей. Ее методы рождались скорее интуитивно, потрясающе точной рационализацией вспышек солнечного сплетения. Переводом безмолвного в область осознанного.
Мариус не давал этим словам проникнуть внутрь. Но думал о них.
Для себя он определял свою работу как единственное занятие, которое делал хорошо. В этом можно было искать и психологические мотивы: дилемму добра и зла, а также его примитивное понимание справедливости в рамках правового инструментария (чем еще там Вивьен козыряла, чтобы задеть его?). Собственное двойное дно ему было малоинтересно. Это просто дело. Его ведет он. И нужно довести его до конца.
Кто на чьей стороне – уже ее личные условности.
– Всем постам дирекции три, Митте, участок тридцать пять. Веддинг. Зальцведерштрассе. Нападение в жилом доме. Преступник опознан, совпадает с предыдущими показаниями в Далеме и Веддинге: крупный нагой мужчина, предположительно альбинос.
Мариус резко развернулся и перестроился на другую сторону улицы, чтобы выехать в сторону станции «Вестхафен».
За пару минут он доехал до места и помахал при выходе из машины паре знакомых полицейских.
– Он здесь?
Ему кивнули.
– Сообщили соседи. Мы оцепили квартиру. Пострадавших нет. Ждем подкрепление.
Быстрым шагом он направился к подъезду.
– Эй, а ну стоять! – донеслось в спину.
– Спокойно, это Ионеску, из отдела по борьбе с организованной преступностью…
– Все в порядке. Не идти следом, – бросил полицейским Мариус.
Кто-то сказал, что он псих…
Взгляд мельком пробежался по табличке с именем над звонком.
«Юрген Шмит».
Дверь в квартиру была приоткрыта. Замок просто вырван с мясом, и петли еле держались. Ступая по щепкам, он двинулся в глубь квартиры. Здесь горела вереница красивых, причудливых ночников, освещавших путь, как светлячки. Они же подсвечивали следы мокрых ног на полу.
На столешнице лежали письма, и Мариус рефлекторно просканировал глазами имя адресата: «Санда Эдлер, c/o[17] Юрген Шмит». Любопытно.
Зверь был в спальне, лежал на кровати и дрожал.
– Эй…
Мгновенно он вскочил и бесшумно подпрыгнул к Мариусу. Холодные руки впечатали его в стену, и в лицо свирепо уставились слезящиеся, злые глаза. Зрачки были расширены, а зубы находились в опасной близи у его горла.
– Это я… – еле вымолвил Мариус. – Тише… Тише… Зверь должен вспомнить меня. Мы друзья со Зверем. Давние, хорошие друзья…
Прошло несколько пугающих минут. Голоса снаружи нарастали. Выла сирена: приехало подкрепление.
– Дом окружен! – донеслось из подъезда.
Зверь постепенно разжимал алебастровые руки, выглядя затравленным и измученным. В глазах забрезжило отдаленное понимание. Мариус почувствовал, что снова дышит. Медленно он прижал палец к губам, доверительно смотря на него снизу, надеясь, что тот видит это внутренним зрением, и затем громко и отчетливо произнес, надеясь, что коллеги его слышат:
– Не входить! Все в порядке. Я контролирую ситуацию.
На лице Зверя отразилось человеческое недоверие, и нужно было как можно быстрее вернуть к себе его расположение.
– Пока Зверь со мной, его никто не тронет, – тихо произнес он. – Но Зверю нужно идти.
– Зверь останется. Ему нужно дождаться ее. Зверь нашел.
Мариус успокаивающе поднял руки.
– И мы найдем. Вместе мы найдем ее быстрее, чем ты хочешь. Санда. Ее зовут Санда. Это ее дом.
Кивок. Мариус осторожно протянул руку и продолжил:
– Зверь должен довериться Мариусу. Я не дам его в обиду. Я лучше матери Зверя. Я никогда не делал ему больно.
Его ладонь приближалась к запястью Зверя и почти ее коснулась. Когда он поверил, что может увести его за руку, как послушное дитя, то получил скользящий удар острых когтей по лицу.
Послышался звон разбитого стекла.
Он выпрыгнул в окно.
– Заходим! Заходим! – раздался ор подмоги снаружи, и квартира в одно мгновение наполнилась топотом.
Кто-то подбежал к Мариусу и помог встать на ноги. Он стремглав бросился к окну, но внизу виднелись только перевернутые мусорные баки и бестолково разъезжающиеся полицейские машины, наполнившие ночь мигающими огнями.
Грудь тяжело вздымалась, на окровавленную щеку было откровенно плевать. За спиной зазвучали голоса:
– Не успели. Быстрая тварь. Надо было стрелять сразу.
– Кто же знал, что он решит сигануть со второго этажа? Каскадер хренов… Один грабитель пытался так сбежать, сразу увезли с переломами, метра не прополз.
Его тронули за локоть. Он обернулся и увидел Чема, знакомого полицейского из их управления.
– Ты ранен. Надо обработать.
Мариус кивнул. Глаза тем временем обводили помещение. Маленькая квартира с опущенными жалюзи и минимальным количеством мебели. Пока несли аптечку, он живо прошелся туда-сюда, открыл шкаф с вещами, мимоходом перебирая скользящие темные ткани. По одной цветовой палитре гардероба уже можно было сделать вывод, что она из «Туннеля».
– Мы отправили за ним несколько машин. Будем патрулировать весь Веддинг. Вряд ли он ушел далеко.
Но Зверь уже отошел на второй план. Мариус получил, что хотел. Он был в квартире дамы-никто. Которую, кстати, звали Санда.
Девочка решила уйти
Мы волочём этого недомерка, хотя он особо не сопротивляется. Решено отправиться к Вертексу, больше некуда. Он сам решил за нас двоих, и я никогда не смогу выразить свою благодарность. По крайней мере за то, что он первый человек, не ставший слушать мои возражения о разделении своих и чужих бед. Машина тоже его. Надеюсь, что никому не было до нас дела. Похоже, я и так примелькалась во дворе этой школы.
Вертекс живет на отшибе Марцана, в подвале – идеальное место для того, чтобы держать непослушных подростков.
Меня настораживает, что Джокер просто следует за нами, точно знает свою роль. На его лице – откровенное наплевательство и даже снисхождение к нам двоим.
Почти всю дорогу мы молчим. Джокер расслабленно валяется на заднем сиденье и таращится в потолок. Слежу за ним через зеркало заднего вида. Вертекс включает Ladytron.
They only want you when you're seventeen,
When you're twenty-one, you're no fun.
They take a Polaroid and let you go,
Say they'll let you know, so come on.[18]
– Педофилы, – не выдерживает Джокер. – Воруете малолетку, да еще и под эту песню.
– Цыц! – бросает Вертекс.
– Тебе не интересно, что с тобой будет? – вскользь спрашиваю я, слегка заинтригованная его поведением.
– Я знаю, что со мной будет. Когда знаешь, уже не боишься.
– Даже мы не знаем, что с тобой сделаем в итоге, – решил слегка поблефовать Вертекс.
– А я не про вас. Вы-то точно ни хера не знаете, – отстраненно говорит Джокер. – Я о вещах более глобальных.
– Вот ты нам и расскажешь, – обрываю его я. – Как приедем. И если будешь умничкой, пойдешь домой целым и невредимым.
– Умеете вы, ребята, мотивировать.
На каждое слово у него – десять, поэтому лучше не продолжать. Мой друг и так намеревался выпнуть это чучело из машины за критику его музыкальных предпочтений.
Вертекс живет в жутком бараке, исписанном граффити, вероятно, завуалированно рассказывающими историю жителей этого района.
«Не учи немецкий, Иисус и так тебя любит!» – с ошибками распылено розовым поперек двери в подвал.
Вталкиваем Джокера внутрь, и Вертекс запирает тяжелую железную дверь. Одна за другой на потолке зажигаются голые лампы. Похоже, он поселился в помещении бывшего склада. Комната приведена в относительный порядок, но сильно контрастирует с обшарпанной необлицованной кухней. По потолку гуляет плесень.
Я даю знак садиться, и Джокер покорно плюхается на одинокий стул, словно специально поставленный для допроса посреди кухни. Усаживаюсь на табурет напротив и внимательно разглядываю этот феномен. Он тоже откровенно пялится в ответ: уже нет и следа недавнего страха. Что-то с этим мальчиком явно не то.
– Расскажешь все сам или задавать тебе вопросы?
– Спрашивай. Умение формулировать вопрос скажет мне многое о твоем интеллекте, – равнодушно отвечает он.
– Какое ты имеешь отношение к Вальденбруху? Я не хочу тебя мучить, но могу.
– Ой, брось… Мне не в лом сказать, я уже, считай, всему свету подноготную выложил. Но ты крупно облажалась. Сначала узнавала о Михи, потом он пропал. Юсуф всем растрындел, а мне вообще пришлось рисовать полиции твой портрет по памяти. Потом ты снова приходишь к нам и без палева уволакиваешь меня. Ты думала, чем это чревато?
Конечно, думала. В том, что меня уже ищут, я не сомневалась. Слишком грязный получался след везде, где я бывала в последнее время.
Джокер жует губу, затем добавляет:
– Ну, по этой жар-птице сразу понятно, что он из «Туннеля». – Он имеет в виду Вертекса, и посуда громыхает в этот момент особенно громко. – Но и о тебе можно догадаться, если знать, куда смотреть. Я видел твое запястье, когда ты мне шею пыталась свернуть. Ты из тех самых. Про кого много судачат, но ничего не могут доказать. Дилер.
На руке действительно имеется клеймо в виде логотипа клуба, сделанное раскаленным железом. Это метка защиты и проклятия одновременно.
– Ты очень много знаешь. Сам как-то связан с дилерами?