ием стали довольно натянутыми после того, как Варварски Варварский Бликс пытался завоевать мир. Двести лет прошло, но память у людей долгая… Особенно когда тебя пытаются лишить воли и превратить в порожнюю оболочку, годную только бездумно исполнять хозяйские приказы!
– Да, такое поди забудь, – согласился Перкинс. – Но ты не волнуйся. Я с вами, казамовцы, а значит, все будет елочкой!
Некоторое время я молча смотрела на дорогу.
– Дженни?
– Да?
– Ты думала насчет моего предложения сходить на шоу того трюкача, Сорвиголовы Долбогроба?
Я покосилась на него.
– Это что, свидание?
– Вроде того, – ответил он, с повышенным вниманием разглядывая свои ботинки.
– Мне всего шестнадцать, – ответила я. – Я для тебя слишком молода.
– Подумаешь, два года разницы, – сказал Перкинс. – И, честно говоря, ты себя ведешь совсем не как малолетка. Везешь такой воз! С Бликсом общаешься, вопросы чести решаешь…
– Я же подкидыш, – ответила я. – Этим все объясняется. Когда каждый день приходится драться с сорока другими девчонками из-за единственного на весь детский дом носового платка, как-то быстро взрослеешь…
– Носовой платок? Чтобы сморкаться?
– Нет. Он у нас был вместо подушки. Извини, что упомянула, я просто к тому, что тебе как чародею приходится проявлять осторожность в… в личных привязанностях. К примеру, отвергнутая партнерша сперва дует губки, потом начинает себя спрашивать, что она вообще в тебе находила… Так можно и обвинений дождаться. В злонамеренной присушке. Дело, конечно, не полицейское, и вообще, поди докажи… только у дурной славы длинные ноги. Всегда существует возможность, что за тобой кинется толпа разъяренных невежественных крестьян с факелами в руках, твердо намеренных запереть тебя в старой мельнице и подпалить…
– Это ты мне самый скверный сценарий расписываешь?
– Да.
– Уже решила, что я пытаюсь тебя присушить?
Я улыбнулась:
– Если так, не больно что-то у тебя получается…
– Вот как, – сказал он и надолго умолк.
До Хольм-Лэйси оставалось миль десять, так что через четверть часа мы уже парковались у парадного входа в величественный особняк полковника. Перкинс несколько нервно косился в окно – как-никак, это была его первая выездная работа. Это тебе не теорию зубрить и не учебные заклятия метать в коридорах Башен Замбини. Тут все, что угодно, может случиться, в том числе и энергетический сверхприлив, о котором в учебниках не написано.
«Скромненький такой» восемнадцатикомнатный домишко лейтенант-полковника сэра Реджинальда Джорджа Стэмфорда Блох-Дрэйна вполне соответствовал положению и заслугам хозяина. Полковник был одним из вернейших военачальников короля Снодда. Двенадцатью годами ранее, во время Четвертой Войны Троллей, он лично водил в атаку эскадру сухопутных кораблей.
Та война разразилась в основном из-за того же, что и первые три: троллей хотели загнать подальше на север и преподать им урок «на все времена». Ради этого Несоединенные Королевства отложили все свои разногласия и сообща выставили сто сорок семь сухопутных кораблей, которые и были отправлены в наступление по всему фронту с целью «обработать» троллей перед вторжением пехоты, назначенным на последующую неделю. Корабли проломили первую Стену Троллей возле города Стерлинга. Через восемнадцать часов они достигли второй Стены. Было доподлинно известно, что они проломили Врата Троллей… после чего попросту сгинули. Внезапно и насовсем. Все радиопередатчики неожиданно замолчали. Оказавшись перед лицом полной неопределенности и весьма вероятной потери всех кораблей, генералы посовещались, решили прибегнуть к весьма популярному у наших полководцев плану «спасайся, кто может» и… бросили в прорыв пехоту.
Так началась военная операция, получившая название «Двадцатишестиминутной войны». За это время пропало без вести или было съедено более четверти миллиона мужчин и женщин, служивших в пехоте. Уцелело всего десять человек, и одним из выживших был полковник Блох-Дрэйн. Его спасла поездка к дантисту, от которой он никак не мог отвертеться. Так и вышло, что в самый критический момент наступления он был вынужден оставить свой сухопутный корабль.
Вскоре после этого полковник вышел в отставку. Теперь он проводил свои дни, убивая и набивая существа редких видов, пока их еще не истребили совсем. Последнее время сэр Реджинальд увлекся коллекционированием деревьев. Свое дендрологическое собрание он оформлял по тому же принципу, что и коллекцию чучел. То есть без конца менял местами, выстраивая группы по алфавиту. Ясен пень, таскать деревья из конца в конец обширных владений ему было не с руки. Для этого существовал «Казам».
Патрик из Ладлоу ждал нас у входа в полковничий особняк.
– Простите, что побеспокоил, мисс Стрэндж, – сказал он, взволнованно заламывая ручищи. – Тут у нас такое… такое… Короче, непорядок.
– Не бери в голову, – утешила я его. – Сейчас все уладим. Ты, да Перкинс, да я…
Патрик состоял у нас поднимателем тяжестей. По сухой погоде и при хорошем самочувствии он удерживал на весу до семи тонн, и последнее время это происходило все чаще, благо он сумел победить свою прежнюю пагубную привычку к ежедневному употреблению шести унций марципана. Патрик был несколько простоват, но по характеру очень кроток и добр – невзирая на внушительные габариты и, мягко выражаясь, нетрадиционную внешность. Как и большинство поднимателей тяжестей, Патрик был весьма мускулист, только вот мышцы росли у него не там, где им полагается быть у всех нормальных людей. А именно на лодыжках, запястьях, на пальцах рук и ног и даже на черепе. Из-за этого его руки напоминали вареные окорока с торчащими из них кончиками пальцев, а уж головная мускулатура придавала ему и вовсе устрашающий вид. В свободное от работы время он предпочитал на люди не показываться. Не ровен час – примут за малолетнего тролля…
– Так что у тебя тут, Пат? – спросила я. – В чем проблема?
– Проблема? – раздался голос у нас за спинами. – Проблема?! Я жду от вас не проблем, а исключительно решений!
Мы обернулись и увидели полковника. Несмотря на отставку, он по-прежнему предпочитал военный мундир. На груди у него теснились яркие орденские колодки; каждая напоминала о военной кампании, которую он пропустил из-за той или иной ранее назначенной встречи.
– Огонь, батарея, – сказал он, заметив меня. – Юбка. А не маловата ты для таких дел, девочка?
Я пропустила это замечание мимо ушей, вглядываясь в румяную физиономию отставника. У него были пышные усы… и большие синие-пресиние глаза. Что странно, в них как-то не ощущалось настоящей живой жизни. Смотреть на полковника было все равно что разглядывать пугающе жизнеподобную восковую персону.
– Мы с мистером Перкинсом, – сказала я, – приехали проследить, чтобы пересадка дуба прошла точно по плану. Естественно, без какого-либо пересмотра заранее согласованного гонорара.
– Ясно, – сказал он. – Диспозиция понятна. Чай пьете?
Я поблагодарила и ответила, что, конечно же, пьем. Он сказал, что вопрос относился только ко мне. Я, как могла, объяснила, что чаепитие вчетвером определенно приблизит завершение работы, и он скрылся в доме.
– Итак, – снова повернулась я к Патрику. – Что у тебя произошло?
Он повел меня в полковничий дендрарий. Тот представлял собой что-то вроде лесополосы кругом озерка. Патрик ткнул рукой в направлении двух больших круглых ям в земле на расстоянии ярдов пятидесяти одна от другой. Одна, по всей видимости, обозначала место, где дуб сидел прежде. Другая – где он должен был оказаться.
– Все шло как положено, – стал рассказывать Патрик. – И вдруг, когда дуб был примерно посередине, накатил этот прилив, и… и я… Видишь – во-он там?
И он указал мне на другой берег озера. Там, возле самой воды, корнями кверху валялся злополучный дуб.
– Где-то полмили будет, – заценил Перкинс.
– Накатило и унесло, – потерянно проговорил Патрик. – И с тех пор, сколько я ни старался подтащить его ближе, каждый раз появлялась очередная волна, так что я ронял его все дальше…
– О’кей, – распорядилась я. – Сделаем так. Патрик, иди на тот берег озера. Поднимай дуб и тащи его сюда. Если опять начнется прилив, Перкинс, хватай энергию и употребляй на что хочешь. Вопросы есть?
– К примеру, на что?
– Ну хоть рыбу из озера поднимай в воздух. Посмотрим хоть, сколько ее там.
Перкинс посмотрел на озеро, потом на свои пальцы. Левитация была ему очень даже по силам. Вопросы были исчерпаны, и два чародея зашагали по берегу прочь. Я проводила их взглядом… И тут ветерок донес до меня некий звук. Странный и очень знакомый. Я попыталась сообразить, что это было такое, потом направилась через лужайку – туда, где ржавел старый боевой танк. Полковник успел превратить его в подобие безвкусной садовой скульптуры: на броне стояли цветы в горшках, а кругом орудийного ствола обвился дикий виноград из Виргинии.
Я спросила:
– Кто здесь?
В ответ раздались царапание и шорох.
Я раздвинула ветки азалий и обошла бронированную машину. Передо мной была груда скошенной травы и компостная куча. Ничего необычного не наблюдалось, но, уже поворачиваясь уходить, я заметила, что один из тяжелых гусеничных траков был пожеван. Причем совсем недавно. Я наклонилась поближе и увидела на разгрызенной части отметины зубов. Когда же я присмотрелась к земле у себя под ногами, то скоро обнаружила нечто очень знакомое. Несколько разногабаритных шариков от подшипников. Я подобрала их и двинулась дальше, все глубже забираясь в кусты.
Увы, дальнейшие поиски оказались безрезультатными. Я вернулась к Патрику и Перкинсу и убедилась, что они разделались с дубом без каких-либо осложнений. Дерево уютно устроилось на новом месте, лунка вокруг корней была завалена землей и плотно утрамбована.
– Это нам как кота подковать! – похвастался Патрик. – И никаких больше приливов. Похоже, зря вы, ребята, в такую даль машину гоняли.
– Ничего на свете зря не бывает, Патрик, – сказала я задумчиво. – Молодец, что нас вызвал. Другой раз непременно звони и даже не сомневайся.