Секира с шумом рухнула вниз. Ни один меч не отразил бы такой удар, но каким-то образом — никто, даже Онунд, не знал как — он смог выстоять: одноногий капитан отклонился в сторону на единственной здоровой ноге, не потеряв равновесие, а секира вонзилась глубоко в деревянный чурбан под его коленом.
На мгновение противник остался безоружным, пытаясь высвободить секиру, и Онунд взмахнул своим Лоборубом и со всей силы ударил его между шеей и плечом, отрубив руку, которая повисла на обрывке плоти под гигантской раной, окрасившейся в красный цвет. Вигибьюрд упал навзничь, закричав от боли так визгливо и жалко, что это никак не вязалось с его могучей воловьей глоткой, — словно писк зайца, угодившего в ловушку.
Онунд стоял, облокотившись на меч, и хладнокровно смотрел на человека, бившегося в конвульсиях у его ног.
— Так ты никогда не видел, чтобы человек шел в бой, еле держась на ногах? — сказал он твердым, высоким голосом. Однако он прекрасно справился с делом и рассмеялся, презрительно ткнув огромное тело мечом. — По крайней мере, лучше воевать с одной здоровой ногой, чем с одной рукой.
Но судорожное, хриплое дыхание прекратилось.
Предводитель был повержен, и его воины стали отступать по палубе, скользкой от крови, а дружина «Морской ведьмы» погналась за ними со свирепыми криками.
На кораблях справа и слева происходило то же самое, но Бьярни не смотрел туда: нос «Морской ведьмы», облепленный врагами, был его единственной заботой. Рука Онунда опустилась на его плечо, и знакомый голос раздался у самого уха:
— Что ж, мой герой, настало время для зверя с двумя мечами!
И Бьярни встал поближе к хозяину, у самой его подмышки, чувствуя руку Онунда на шее, и они пошли вперед, расчищая дорогу мечами. Может быть, одной здоровой ноги достаточно для боя, но не для погони за врагом, в отчаянии убегавшим по доскам палубы, покрытым кровью и мерзостями битвы. А три ноги и два меча, жалящих насмерть, — как раз то, что нужно.
Враг отчаянно противостоял им, но, окруженные воинами Барры, как бурными волнами, они очистили судно от пиратов от носа до кормы, и их боевые возгласы сменились пением — прекрасным и грозным пением викингов, одержавших победу.
Наступил вечер, и пять кораблей Барры лежали на берегу, выше линии прилива, под скалистым выступом Бьюта, где прошлой ночью отдыхали пиратские корабли Вигибьюрда, и с ними три захваченных судна, отмытые от крови и мерзостей битвы. Две пиратские ладьи затонули, а одну они потопили сами, с грузом убитых, лежащих среди весел и обломков палубы, — она слишком сильно пострадала и уже не представляла никакой ценности. Двум вражеским кораблям, державшимся во время боя позади, удалось бежать вместе с Вестнором — когда его корабль потопил Тронд и дружина «Наездника волн» — и выжившими пиратами, которые смогли доплыть до них и вскарабкаться на борт.
Воины Барры не стали преследовать беглецов.
— Вестнор лишился брата и большей части флота, так что он заплатил мне сполна. Пусть убирается восвояси и зализывает раны, — сказал Онунд, призывая своих людей к миру; он сидел на подставке, с мечом у бедра, и с таким видом, будто только что вернулся с бойни.
Они захватили пленных — немного, для рынка рабов в Дублине, и теперь они лежали поодаль, связанные, как скотина. Несколько выживших выбрались на берег и исчезли в глубине Бьюта. С ранеными пиратами они поступили по обычаю викингов — сбросили их за борт. Так что следующий прилив покроет весь берег мертвыми телами.
У них были и свои убитые, которых они тоже сбросили в воду, хотя и с большими почестями, и во всем боевом облачении, чтобы они не всплыли на поверхность. Своим раненым они оказали помощь, насколько могли, и самые слабые лежали неподалеку от кораблей под навесом из парусины, защищавшим от холодного тумана, покрывшего землю с наступлением сумерек. По всему берегу среди скал воины Барры разожгли костры из обломков кораблей и досыта поужинали захваченным провиантом и полусырым мясом — на пустошах Бьюта можно было поохотиться на оленей.
И сидя у костра на подставке, которую его люди принесли на берег, Онунд мастерил себе новую деревянную ногу, заменив отрубленный конец древком весла с одного из захваченных кораблей. Чьей-то секирой Бьярни обрезал древко до нужной длины и примостился у ног Онунда, держа за один конец, пока его хозяин вставлял другой в чашку из вареной кожи и обвязывал прочными ремнями из тюленьей шкуры.
— Думаю, продержится до нашего возвращения в Барру, а там мне смастерят что-нибудь получше, — сказал он, закончив работу, и надел деревянную ногу, словно боевое облачение. Он туго затянул последний ремешок вокруг пояса, под мечом, и встал на ноги под приветственные возгласы дружины.
— А вот и деревянный человек!
Он обернулся к Бьярни, который поднялся с таким чувством, будто про него забыли, и на его губах скользнула мимолетная горькая улыбка.
— Будет напоминать мне о славной битве в славной компании.
Глава 6. Свадьба в Барре
Три дня они провели под выступом Бьюта за починкой своих кораблей и захваченных пиратских ладей, прежде чем опустили весла на воду и отплыли в Барру. За островом Арран[34] их встретил шквалистый ветер, но на третье утро очертания южных островов Барры выступили, словно призрачное облако, из моря, и до наступления вечера они, обогнув Ветерсей[35], подплыли к главной гавани Барры.
Паруса были спущены, команда села на весла, и Бьярни, гребя бок о бок с товарищами, видел только изящный изгиб старнпоста[36] и за ним — «Наездника волн», «Красного волка», «Северного оленя» и «Звездного медведя», и три захваченных корабля с пленниками, следовавшие один за другим, а дальше — пустынные воды, из которых они возвращались. Онунд стоял на новой деревянной ноге у рулевого весла, ведя «Морскую ведьму» и весь флот домой.
Гребцы бросали взгляд через плечо, когда ладьи проплывали мимо родных берегов. И Бьярни, тоже обернувшись, увидел остроконечные крыши корабельных сараев над серым каменистым берегом, который был чужим, когда он впервые приплыл сюда, но со временем стал ему домом.
Затем он увидел весь берег и за ним — склоны, поросшие ковылем и усеянные людьми. Видно, их заметили еще издали — возможно, с Ветерсея — и все поселение вышло, чтобы приветствовать их победоносное возвращение — восемь боевых кораблей, вместо пяти.
Онунд торопил гребцов: «Навались! Навались!», и «Морская ведьма» подпрыгнула на волнах, как кобыла, учуявшая свое стойло и рвущаяся домой. Онунд налег на рулевое весло, корабль развернулся, как морская чайка, и другие ладьи шли по пенистому следу ее кормы. Вода на отмели стала зеленой, и они направились прямо в буруны, где выступал обросший водорослями причал — спасение от шторма и бурных приливов.
— Суши весла! Доставай бревна! Закатывай на берег!
Они убрали весла, втащили их на борт, и достали из-под скамеек катки. Люди спрыгнули за борт, очутившись по пояс в ледяной воде, и направили корабль по мелководью.
Жители поселения помогали, упершись плечами в бока корабля, покуда другие вытаскивали его на каменистый берег, подбадривая друг друга криками.
Собралась чуть ли не вся община — старики, мальчишки, женщины и дети, и шумная свора собак. Бьярни стоял по колено в воде, когда Хунин с радостными визгами бросился к нему, пытаясь запрыгнуть и оглушив всех громогласными раскатами лая. Бьярни отпихнул его ногой, но несколько мгновений спустя, когда «Морская ведьма» уже была на берегу, присел на корточки, позволив лохматому черному псу проявить всю свою неистовую любовь.
Вокруг них мужчины обнимали жен и детей, и по всему берегу счастливые люди встречали своих родных, кроме нескольких женщин, которые тщетно искали мужей или сыновей, не вернувшихся домой. Невдалеке стояли девушки — они, подоткнув юбки, тоже прибежали на берег, чтобы встретить корабли; среди них была и Тара, дочь жреца. Она прошла совсем близко от Бьярни, бросив на него украдкой взгляд из-под опущенных ресниц и выпрямив спину, чтобы ее маленькие, круглые, как яблоки, груди казались больше. Но он не заметил ее, потому что зарылся лицом в шерсть Хунина, почесывая его огромные теплые уши.
Позже, когда ладьи вытащили на берег и заботливо поставили в сараи, как славно потрудившихся лошадей в конюшни, и радостные встречи закончились, а ужин был съеден, добычу вынесли на широкий двор перед Каминным залом, и команды кораблей собрались на дележ, а остальные жители наблюдали за ними. Урожай, собранный рабами и женщинами, оказался небогатым — тонкие колоски, побитые бурей, — но эта морская жатва поможет им пережить долгую, скудную зиму. Смеркалось, люди зажгли факелы, и сквозь облако пыли блеснуло разноцветное содержимое плетеных сундуков и парусиновых свертков, вываленное на обессиленную землю.
Бьярни, пристроившись среди команды «Морской ведьмы», смотрел на освещенную факелами добычу летнего плавания; клинки из бивней нарвалов[37], которые можно продать на юге как рога единорогов, шкуры, эмалевые украшения и прочные медные кастрюли для кухни. Он увидел толстую бурую шерстяную накидку — видимо, лучшую одежду какого-нибудь зажиточного крестьянина — и испорченный морской водой полосатый шелк из заморских стран; гладкий серебряный крест и портрет женщины с золотистой шапкой на голове и ребенком на руках[38], тоже поврежденный водой; наверняка его украли из церкви Белого Христа.
Были еще завесы, украшенные извивающимися драконами, которые пираты, наверное, сорвали в зале какого-нибудь вождя; конская сбруя и пять кожаных ремней; сумки, набитые золотыми, серебряными и медными монетами, и кусочками разбитого металла, стоимость которых, как и монет, определялась по весу. Была даже деревянная кукла в мокрых лохмотьях и с ниткой синих бусинок на шее — когда-то симпатичная детская игрушка, пока один из пиратов не положил на нее глаз, может, решив отвезти в подарок своей дочке.