Вместе со стражником он прошел через весь зал к ярлу Сигурду, сидевшему на скамье с резными подлокотниками в виде драконьих голов. Стражник, опираясь на дубину, сообщил:
— Посол с трех кораблей, только что вошедших в гавань.
— В такой туман? — удивился ярл Сигурд, почесывая уши огромного пса, прижавшегося к его колену.
— Ярл Сигурд не единственный опытный моряк в западных водах.
— Да, есть и другие, но их немного. Кто же из них стоит в моей гавани?
— Онунд Деревянная нога с «Морской ведьмы».
— Так… И что он хочет?
— Он просит разрешения наполнить бочонки водой из твоих колодцев.
Густые брови ярла вздернулись вверх, а его плоская голова на длинной шее наклонилась вперед, отчего еще больше стала походить на нос корабля.
— С каких это пор Онунд Деревянная нога нуждается в пресной воде с чужих земель? Обычно он не просит разрешения.
Свен по привычке дернул плечом:
— Мы направляемся на северо-запад, в Исландию. Это мирное плавание. У нас женщины и дети на борту, и скот. Мы не хотим проливать кровь.
Бьярни понимал, как тяжело ему говорить это.
— Если бы мы взяли с собой достаточно воды, пришлось бы оставить часть скота, зерна и семян для посева.
— И вы решили наполнить свои бочонки моей водой.
— Оркни — последний берег на пути в Исландию, — сказал Свен.
— Есть еще остров Льюис[70], — напомнил ярл Сигурд.
— Да, но Барра и Льюис враждуют уже многие годы.
Эта история, прекрасно известная каждому в зале, началась с того, что вождь Льюиса напал на Барру, когда ее флот отплыл к другим берегам.
Ярл кивнул.
— А друзья и братья должны делиться водой.
Ярл ухмыльнулся в непроницаемое лицо Свена Гуннарсона.
— Между Баррой и Оркни никогда не было дружбы.
У Свена пересохло во рту.
— Это твой ответ?
— Да. Но еще ни один человек не уходил голодным от моего очага. Раз уж ты здесь, поешь, прежде чем вернуться на корабль.
— Я не стану есть под этой крышей, — ответил Свен и повернулся, взмахнув краем просоленного плаща.
Когда он проходил мимо Бьярни, их взгляды встретились, и глаза Свена на миг стали круглыми от удивления. Но он прошел дальше, не обмолвившись с ним ни словом.
Бьярни взял лепешку с подноса и уставился на нее, вдруг потеряв аппетит. Теперь нет сомнений, что между островами подул новый ветер, и Онунд Деревянная нога наполнил им паруса, направив корабли со всеми жителями своих земель в Исландию… Онунд там, в гавани, покрытой туманом, в двух шагах от него. И сейчас он уплывет…
Бьярни гневно откусил лепешку и опустил свою роговую ложку в огромную общую миску копченого угря. Какое ему дело до Онунда Деревянной ноги, что он, ждет теперь, как пес, когда же хозяин позовет его?
Долго ждать ему не пришлось. Он съел угря и печеное тюленье мясо, и жевал лепешки с творогом, а кувшин с элем ходил по рукам. Госпожа и другие женщины все еще сидели на своих скамьях, а гусляр взял первые аккорды «Битвы при Финнсбурге»[71], когда в дверях появился второй незнакомец; туман окутал серебряным сиянием его богатую накидку и капюшон, закрывавший лицо, и, казалось, что-то в его руках, под плащом.
Темные мокрые складки почти волочились по полу, закрывая ноги гостя, но по знакомой раскачивающейся походке Бьярни сразу же узнал его и мгновенно заметил, что старая рана жестоко мучит его.
Как, во имя Тора, он смог добраться сюда из гавани незамеченным? Что ж, туман достаточно густой, и говорят, что Онунд может стать невидимым, когда ему вздумается…
Гусляр прервал свой рассказ, рука его замерла над струнами; люди оторвались от эля, кулачного боя или игры в волка и овец, чтобы проводить взглядом закутанную в плащ фигуру, гордо шествовавшую через весь зал к скамье ярла, окруженной сыновьями и гостями. Рука Гутторма потянулась к кинжалу, а за ним и другие воины схватились за мечи, но замерли в ожидании. В темной фигуре не чувствовалось никакой угрозы, по крайней мере, такой, которая устояла бы перед их оружием. Незнакомец остановился у скамьи. В это мгновение то, что он прятал под плащом, зашевелилось, словно пробудившись, когда прекратилось движение, и заблеяло, как ягненок.
Онунд Деревянная нога откинул складки плаща и, нагнувшись, положил что-то на колени ярла, сказав при этом:
— Сигурд с Оркни, Онунд с Барры просит тебя стать названым отцом его сыну.
Существо — ему было не больше года, но его уже одели в курточку из тюленьей кожи и красные штанишки — только что проснулось. Оно оглянулось вокруг, на незнакомое место и лица столпившихся людей в свете огня, и вдруг закрыло глаза, открыло рот и разревелось.
Сигурд холодно взглянул на него и протянул руку, чтобы малыш не упал. На пальце ярла было кольцо с огромным янтарем в золотой оправе; ребенок увидел его, прекратил крики и ухватился за него ручкой с мокрым от сосания пальчиком. Рыдания сменились довольным посапыванием.
Гневно и удивленно ярл переводил взгляд с ребенка на отца. На мгновение показалось, что он уберет руку и позволит малышу упасть. Но было слишком поздно. Ребенка посадили ему на колени и при всех попросили стать его названым отцом, и тут уже ничего не поделаешь, даже если его родной отец — злейший враг.
Онунд смотрел, с коварным выражением на худощавом бледном лице, которое Бьярни так хорошо помнил.
— Что ж! Теперь Барру и Оркни связывают родственные узы. А братья должны делиться друг с другом водой, — сказал Онунд. — Так что я требую разрешения наполнить мои бочонки из твоих колодцев.
Глава 11. Названые братья
Лицо ярла помрачнело, как грозовая туча. На скамье почетного гостя напротив него Торштен Олафсон почесывал огненные заросли бороды и смотрел на обоих сквозь туманную дымку, словно оценивая ретивость двух жеребцов перед скачками. Послы пиктов с любопытством наблюдали за происходящим, как за незнакомым обычаем чужого племени, но не вмешивались. Весь зал застыл в напряжении, как будто ударила молния, и все ждали, когда же грянет гром.
Тишина длилась целую вечность, и тут ярл Сигурд вскинул голову с диким хохотом — буря миновала.
— Клянусь Тором и Одином, этот человек мне по сердцу!
Он покачивался взад и вперед, забыв о ребенке у себя на коленях — тот скатился бы на пол, если бы Гутторм, сидевший рядом с отцом, не протянул руку и не схватил его, как щенка, за шиворот, а потом передал одной из прислужниц госпожи, которая вышла из тени, чтобы забрать малыша. Ярл стукнул себя кулаком по колену, все еще хохоча, и его смех, как морская волна, пронесся по всем скамьям.
— Нехорошо отказывать брату в воде! Наполни свои бочонки завтра. А теперь я пошлю за твоими людьми: в такую дождливую ночь грех ютиться под парусиной. А ты пока садись и ешь!
Он рявкнул так громко, что ласточка, испугавшись, выпорхнула из гнезда в соломенной крыше:
— Еды! Принесите нашему гостю еды!
Онунд не двинулся с места.
— Моим людям не привыкать, а вот женщин и детей хорошо бы укрыть от дождя.
— Садись же, — повторил ярл. — Тут, рядом со мной, пока я пошлю за ними.
— Я сяду и с радостью поужинаю под твоей крышей, но сперва я должен сам привести своих людей; вряд ли они пойдут за чужаками, — ответил Онунд. — Ребенка, твоего названого сына, я оставлю пока здесь.
Он повернулся и заковылял по залу, подбирая складки плаща и не обращая никакого внимания на смех и позвякивание кружек с элем, и на плач сына, оставленного среди незнакомцев.
Бьярни, не отрывавший от Онунда взгляда, все еще преданный ему до глубины души, вскочил со скамьи и последовал за ним. Туман ударил ему в лицо сыростью, когда он вышел на крыльцо, и впереди в темно-оранжевой дымке факелов он увидел размытые очертания фигуры и знакомую раскачивающуюся походку.
На краю двора он догнал его. Онунд обернулся на шум шагов. И по резкому движению под плащом Бьярни понял, что он схватился за кинжал.
— Дорога к гавани стала такой скользкой в эту дьявольскую погоду, — произнес Бьярни. — Мое плечо к твоим услугам, как и раньше.
Укутанная в плащ фигура расслабилась; невидимая рука выпустила невидимый кинжал, и Онунд Деревянная нога откинул накидку с плеча.
— Теперь оно стало шире, — сказал он, оперевшись на Бьярни, совсем как прежде. И больше ни слова — ни тени отчужденности или удивления, как будто они расстались только вчера.
Они пошли по каменистой тропинке, петляющей между зарослями дрока и ковыля, к берегу, где призрачные очертания сараев и пристани выплыли им навстречу из полумрака. У берега плескалась вода, такая же тусклая и темная, как туман, а вдоль причала виднелись желтые отблески грозовых фонарей на верхушках мачт двух военных кораблей и между ними — громоздкие бока торгового судна.
Там было особенно шумно, и, взглянув на него, Бьярни увидел сквозь мглу прижимавшихся друг к другу женщин и детей — один из них плакал, — связанный скот, лающих собак, лица, словно вышедшие из мрака; они тревожно прислушивались к глухим звукам их шагов по деревянной пристани. В свете факелов поблескивали кинжалы окружавших их мужчин.
— Ведите женщин и детей на берег, — крикнул Онунд. — Ярл дам нам слово. Утром наполним водой корабли.
Притаившиеся на борту люди осмелели, кое-кто вскарабкался на пристань, другие стали передавать им женщин и детей, и стражники ярла, следящие за флотом чужеземцев, подошли, чтобы помочь. Вскоре Онунд направился к «Морской ведьме», чтобы с кем-то переговорить, а старые друзья похлопывали Бьярни по плечу, среди них и Свен Гуннарсон.
— Я было подумал, что ты привидение, если бы твой рот не был набит лепешками, — ухмыльнулся Свен, хлопнув его по плечу с такой силой, что Бьярни чуть не отлетел прямо на купца, стоявшего позади около скота.
Женщин высадили на пристань. Одна осталась на носу корабля и крикнула резким голосом, полным страха и гнева:
— Где мой ребенок?