– Наверное, пришли на запах. Поразительно, а? В такую даль. Нахалы, конечно, бедная перепуганная скотинка, но кто их осудит? Откуда им знать, что, даже если после такого долгого пути они найдут свою старую кладовку, ее уже все равно закатали в асфальт?
Из залитых лунным светом зарослей выглянул огромный хрюкающий кабан и уставился на гостей своими хищными глазками. Морду заливала кровь – кабан пытался прорваться сквозь асфальт к спрессованному мусору. Он хрюкнул еще раз, и вокруг стали собираться другие свиньи, которым тоже хотелось посмотреть. У всех расцарапанные пятаки. Затем это хрюканье перекрыл ликующий рев. На вершине хребта объявилась старая седая медведица. Она стояла, качаясь и принюхиваясь, задрав передние лапы, счастливая и удивленная, как бабушка, которой подарили ко дню рождения торт.
– Может, нам лучше поискать другую дорогу, шеф?
– Не в этой жизни, мистер Кларк, – промурлыкал Левертов. Судя по голосу, он обрадовался случайной прибрежной встрече не меньше медведицы. – Не в этой твоей лизоблюдской жизни. Это моя земля, и я не потерплю никаких вторжений.
От знакомого мурлыканья сердце Кларка Б. Кларка подпрыгнуло от радости. Раненая улыбка, кажется, начала выравниваться, а прищуренные глаза нашли цель и сфокусировались. Берегитесь, свиньи, прочь, медведи, – Наглый Ник снова в седле, а он у нас плохой омбре…
Пронзительный дребезг солнечного света пробудил его ото сна на дне плота. Как все изменилось за одну ночь. Ровное море сияет, теплый воздух насыщен тяжелым паром. Похоже на воздух в тропической оранжерее. Может, его унесло на плоту в тропики.
Айку стоило многих стонов и усилий вытащить больное тело из-под брезентовой банки и сесть. Болело все – от носа до кормы. Он не чувствовал себя таким избитым со времен военных сборов. Такой жажды он не чувствовал тоже. Но это была всего лишь жажда, обычная, старомодная мучительная жажда – не новомодный эксперимент с быстрой заморозкой, который поставили над ним эти странные жидкие газы.
Его гигантский спутник за ночь тоже куда-то подевался, и Айк был один. Он дрейфовал по арене солнечного света в кольце нависающей стены из чернильно-синих туманов. Стена поднималась на десять или двадцать этажей вверх – трудно сказать точнее, – а само кольцо было примерно милю в диаметре. Остров солнечного спокойствия посреди кто знает каких туманных чудес.
Он стащил с себя парку и шапку, подставив плечи и спину теплым солнечным лучам для массажа. И замер умиротворенно, точно Старый Моряк: «как в нарисованной воде, рисованный стоит»[113]. Когда в голове и глазах прояснилось, он развернул свой «цейс» и принялся изучать эту окруженную стеной солнечную воду. В нескольких сотнях ярдов по правому борту обнаружился контур темно-зеленой заплатки. Островок из водорослей, по всей вероятности оторванный ото дна этими скачущими волнами. Лучше, чем ничего.
Он попробовал добраться до темной заплатки, загребая руками и наклоняясь то на один борт, то на другой. Удалось ему только раскачать плот и покрыться по́том. Но он заметил, что руки уже не сводит от холодной воды. Неужели его действительно унесло в тропики за такое короткое время? Только если тот ветер в десять раз превысил скорость.
Он соскользнул с кормы в тепловатую воду, обхватил руками крепление мотора и принялся медленно разводить по-лягушачьи ноги. Почувствовав через полчаса, что доплыл до заплатки, он забрался обратно на плот.
Масса состояла в основном из водорослей – вырванных с корнем стеблей ламинарии, перепутанных между собой и воняющих мертвыми морскими тварями; но чем дольше он дрейфовал по этому миниатюрному саргассову морю, тем больше находил в нем сокровищ, которые способен оценить только потерпевший кораблекрушение моряк. Вонючее зеленое плетение было инкрустировано прекрасной коллекцией морских обломков: там попадались крабовые поплавки, пенопластовые подушки, лампочки и бутылочные пробки, бензиновые канистры, деревянные рейки, доски, шесты и столбы. Айк выловил двенадцатифутовую полированную балясину со все еще болтающимся на конце куском тикового настила. Она, должно быть, отвалилась от большого круизного судна, там любят такое дерево. Орудуя этой балясиной, как шестом, он перемещался по всей зеленой массе, выбирая себе сокровища. Нашел множество банок и бутылок с крышками, в большинстве пустых. В некоторых, однако, кое-что оставалось на дне – сладкий огуречный рассол, заправка для салата, сироп от простуды «Викс-55», ангостура, сельтерская вода. Он старался вливать в себя жидкость постепенно, но она все равно стала подниматься. Его спасли два дюйма сельтерской. Вода утолила жажду, и в ней было достаточно газа, чтобы успокоить желудок. Лучшей находкой стало яблоко. Огромное, как бейсбольный мяч, и блестящее, как сама жизнь.
Он еще догрызал сердцевину, когда медленное движение шеста принесло худшую находку – на этот раз наземное существо.
Молодой человек в спасательном жилете лежал на спине среди перепутанных веревок ламинарии, небрежно раскинув руки, словно прилег в зеленый гамак посмотреть шоу в несуществующем телевизоре. Там показывали комедию, судя по выражению лица этого парня: голова откинута назад, как будто он смеется в голос сквозь широкую лиловую улыбку. Горло перерезано от скулы до скулы одним умелым движением. Несколько минут Айк уговаривал себя обыскать тело. Может, у пацана где-то болтается на шнуре нож, как их носят многие матросы, – нож мог пригодиться. В конце концов Айк помотал головой и быстро погреб прочь. Пра считают, что клинок после суицида проклят. Если понадобится что-то отрезать, это можно сделать битым стеклом.
Он пробирался через обломки и постепенно стал замечать, что плавучий остров вращается. Это было видно по тому, как описывает круги солнце и его собственная тень. Мягкое вращение не заботило его до тех пор, пока он не заметил, что его маленькое саргассово море вертится вокруг другого, куда большего колеса, и эта сволочь тащит его на буксире!
Он начал загребать сильнее, прочь от надвигающегося водоворота, но все равно выходило медленно – в поисках пропитания он слишком глубоко забрался в эту мешанину. Но и так он, наверное, выбрался бы, если бы не вильнул в сторону за многообещающим бутылочным горлышком, мигнувшим ему из завитка перепутанных водорослей. Он вытащил бутылку на солнечный свет, и в ней оказалось еще больше половины сверкающей прозрачной жидкости. Сорвав ржавую крышку клещами и едва успев насладиться вкусом (джин! восхитительный аромат земли и подгнившего можжевельника, джин), он вдруг услыхал за спиной шипение пара. Этот второй водоворот крутился быстрее, чем он думал. Он сталкивался с водоворотом Айка! Величавое кружение водорослей и обломков не шло ни в какое сравнение со встречной мощью этого нового вихря. Столкновение воды по краю затормозило ламинарный водоворот почти до полной остановки. Айк подумал, что надо было оставаться в центре круга. Он добрался до обода как раз вовремя – его засосало на другую орбиту и закрутило в противоположную сторону. Он попал в плен к другой карусели, гораздо быстрее и загадочнее, и в ее головокружительном вихре носились сухопутные существа, многие из которых были еще вполне живы.
Поворотный круг расширяется. Цветные штуки разбегаются, центр не может их удержать. Но отец Прибилов знает: теперь это больше чем простая, наброшенная на мир анархия, больше чем заурядный мохнатый зверь, наконец-то прорвавшийся сквозь иное свое воплощение. Это новый развал крутится и крутится в новоиспеченном круговороте, удерживаемый единой паутиной, вопреки расширению. Именно так, и можно не узреть, что это означает, как можно не узреть благодать или Святого Духа. Как иначе Святые Добродетели могут быть достижимы и неприкосновенны одновременно?
Оборвав донный якорь обязательного осмысления, свободное зрение священника летит сквозь взрывающиеся волны цвета и пространства в самое сердце хаоса, ага, в то самое бьющееся его сердце без капли страха – Сучья кровь полетит еще как! Ты имеешь дело не с Кельтской Каргой, царицушка, не со старой потертой мочалкой, готовой смириться с тем, что святая сводня-судьба доставила ее скачущих к морю наездников[114]прямо в когти твоей холодной вагины. Ты имеешь дело со Скво трех-с-половинного мира, Сука, и я поклонюсь тебе лишь для того, чтоб нассать прямо тебе в глотку – со всеми удобствами. Полетели.
НАСЛЕДНИЦА ЛУПОВ ЖЕРТВУЕТ
ПОЖАРНУЮ МАШИНУ
Луиза Луп
не считает себя ангелом.
Но так ее назвал
Роберт Моубри, когда
в понедельник утром она
подъехала к его горящей
сварочной мастерской
на знакомой автоцистерне
своего отца.
– У меня были только ведра,
пока не подъехала мисс Луп, —
отметил Моубри. – Она выпрыгнула
из машины и бросила насосный
шланг в воду. Эта штука
всасывала ее, как смерч. Я не
верил своим глазам. Потом она
передала шланг мне и
показала, как с ним
обращаться. «Он спускает
так же быстро, как
и всасывает», – сказала она
и не насвистела.
Я погасил пожар за минуту.
Я сказал ей, что если бы не ее
машина, мастерской конец, а она
говорит: забирай себе.
Пожарник-доброволец
Моубри сказал, что
автоцистерну переоборудуют
и будут использовать,
пока не запустят настоящие
пожарные машины.
Сейчас цистерна
стоит в доках позади
«Металлоремонта Моубри»,
где ее чистят изнутри
и снаружи. Требуются
добровольцы.
Этот был безмерной тарелкой жидкого вращающегося металла, как долгоиграющий лазерный диск: радужный хром на вершинах дорожек, пятнышки кобальта и нефрита в углублениях – и много-много других пятнышек, они старались держаться на во