Подскочив от неожиданности, Алиса обнаружила рядом с собой на капоте джипа девушку Шулу – она тоже держала в руках маленькую плюющуюся искрами свечку.
– Куинакцы устроили хорошее шоу, миссис Кармоди. Я так рада, что я здесь.
– Это мы рады, что вы здесь, мисс Шула. Я вижу, у тебя свечка из Шинного города. А где же резиновый капюшон?
Девушка засмеялась:
– Ой, что вы, не волнуйтесь. Я слишком хорошо научилась любить цвета у своего учителя-стилиста. Но эти свечки мне тоже нравятся. У нас в городе есть химик – он делает специальный порошок, а потом закатывает в него хулиганов.
– Эвлахонов, наверное. Свечных рыбок. То-то я подумала, пахнет чем-то знакомым. Мои сородичи так делали тысячи лет. Наши, правда, горели хуже.
– Он говорит, что искры от железной пыли, а желтый свет от фонариковых батареек. Хотите такую? Она никогда не потухнет…
– Конечно, зажигай. Фейерверк на сегодня, похоже, кончился.
Лодка согнулась и исчезла под водой, горящее тело еще оставалось на плаву, словно кокон, выворачивающийся из пылающего пластика. Оно шипело в золотистом сиянии, как тот ротвейлер, только от этого аромата никакой слюны во рту не появлялось.
– Я отвезла твоих родичей на ту сторону бухты, в пустой дом мистера Кармоди. Они говорят, им надо вернуться к тому, что было.
– Мне уже сказал мистер Альтенхоффен, когда приходил к отцу Прибилову. Спасибо вам еще раз за все, что вы для нас сделали.
– Бедный Мозг удивлялся, почему преподобный Гринер не назначил себя священником. Явно ведь эта должность его очень интересовала.
– Человек с вертолета? Ой, еще как интересовала. Даже после того, как ему сказали, что с отцом Прибиловым все в порядке и он просто отдыхает, она все равно его интересовала. Он очень упрямый человек, и мне не понравилось, как он ведет себя с моими друзьями. Ну вот, миссис Кармоди, шесть штук. Мы сейчас зажжем одну, а остальные пять вы можете спрятать в карман.
Алиса взяла небольшую связку сухих рыбок – они походили на уродливо перекрученные сигары, которые Кармоди называл горбунами. Вытащив одну из связки, Алиса поднесла фитиль к девочкиной свече:
– Он ведь из-за тебя сбежал, правда? Что ты ему сказала, чертовка?
– Сказала? Ничего. Я только сказала, что отец Прибилов вполне в порядке, вот и все. Держите ровнее, пожалуйста, поначалу они с трудом загораются, зато потом все горят и горят…
– Ладно, ладно. Что ты с ним сделала?
Алисина сухая рыбка затрещала, пробуждаясь к жизни.
– Ничего не сделала, – ответила девушка. Ее хрипловатый голос звучал невинно и искренне. – Ничего.
Чтобы подчеркнуть это слово, она подняла взгляд на Алису. Пламя двух свечей, соединившись, горело между их лицами, как шаманский костер. Взгляды скрестились – колыбель для кошки из паутины медных нитей меж двух невидимых рук; все, что было вне этой сосредоточенной игры, погружалось во тьму, натягивалось и исчезало, пока не осталось ничего, кроме единственного сияющего пятнышка в точке пересечения. Оно мерцало крохотными искрами огня и цвета, как Сириус, Песья звезда, на ясном предрассветном горизонте.
Она была одна, когда проснулась – на водительском сиденье джипа, завернутая в резиновый плащ с подкладкой. Доки опустели. Ей не нужно было поворачивать голову, она и так знала, что трибуны и парковка тоже пусты. С залива дул влажный бриз, и плащ покрылся каплями конденсированной влаги. То же и с ветровым стеклом джипа. Она отстегнула защелки и опустила стекло на капот, чтобы получше рассмотреть пробивавшееся через тусклый фронт воды цветное пятнышко. Это мог быть Старый Норвежец. Это длилось вечно, но она не спешила. Непостижимые чудеса не обязаны происходить сразу, как в сказках «Тысячи и одной ночи». Бывает и постепенно, подобно тому как растут кристаллы, меняются намерения или желтеют листья. Главное, не отводить глаз, чтобы чудо не ускользнуло, обидевшись.
Когда пестрое нечто подошло достаточно близко, она вылезла из джипа, дошагала до края причала и стала ждать. Черное одеяло все так же болталось у нее на плечах, хотя ей не было холодно. Солнце уже выбралось из-за Колчеданов, согрело ей спину и плечи до пота, но она смотрела на себя как бы со стороны, и ее завораживала эта картина: резной силуэт женщины на морском берегу, застывший, мрачный и бесцветный – особенно по сравнению с павлином, что вон, смотрите, подгребает к дому!
Вещмешок Грира распустился на дне плота экзотической виноградной лозой. Повсюду лиловые цветы, киноварь, всевозможные гибриды и красочные смеси. Вареный комбинезон с расстегнутой молнией служил парусом. На голове у гребца красовалась льняная рубашка пастельного цвета, повязанная в арабском стиле рукавами вокруг лица. Лишь узкая глазная щель открывалась миру, как у бедуинов в песчаную бурю. Он восседал на миделе и греб вперед. Веслами ему служили две половинки сломанного шеста, привязанные к уключинам. На конце правого весла еще держался кусок дерева, к концу левого он прицепил палубную туфлю. Он приближался к докам, и она разглядела, что на корабле у него разместился впечатляющий комплект пассажиров. На остром надувном носу сидела толпа возбужденных белок, кротов, опоссумов, сусликов, бурундуков… а также пара молодых енотов, белохвостая косуля и множество других иммигрантов, слишком мелких, чтобы определить их принадлежность.
– Ты похож на Лоуренса[120] в ковчеге, – крикнула она ему. – Как успехи, спасатель?
Крошечные сырые грызуны уже прыгали в воду и плыли к докам.
– Более-менее. Я насчитал сто тридцать четыре спасенных души.
– Вполне прилично для растренированного спасителя.
– Сто тридцать пятой была хромая куропатка. – Айк разматывал лицо, осторожно, пока плот причаливал. – Я поджарил ее на ужин зажигалкой Грира. Косуля была на очереди.
Он отвязал весло с лопастью из палубной туфли и вытянул его вперед. Алиса схватила туфлю за носок, и в этот миг стадо под предводительством енотов рвануло на берег.
– Хорошо, что вы постреляли ракетами, – сказал он ей. – Мы с командой слегка заблудились в этом тумане. – Его лицо было месивом из синяков и солнечных ожогов.
– Куинаку только дай заманить туристов в свою причудливую бухточку. Но, черт возьми, посмотри на свой прикид! Мы не ждали таких модников. В этом сезоне явно будет разноцветье.
Он не смог придумать подходящего ответа. Из-за его спины выпрыгнула на причал косуля и чопорно прогарцевала вслед за остальными. Айк вышел из лодки на еще более негнущихся ногах и потянулся к Алисе за поддержкой.
– Нет, не трогай меня! Руки прочь! Я поклялась, что не буду реветь, ни так ни эдак. Прочь, я сказала, моллюск пустоголовый… А, к черту, Саллас: на тебя слишком приятно смотреть.
– На тебя тоже, женщина. Чистый незамутненный зам.
Вороны кружили, одобрительно каркая. Меджак, самый младший, не упустил шанса рвануть вниз и подхватить упаковку из шести сырых грызунов, чтобы отпраздновать победу.
Приложение
Углубленное исследование Куинака следует начать с северной части Тихого океана, с открытого моря, с той акватории, которую морские биологи, геологи и заключенные федеральных тюрем называют океанической средой. На этой большой синей наковальне куются начальные звенья жизненных цепей, столь же бесконечно малые и многочисленные, сколь велика и уникальна сама наковальня.
Благодаря своеобразному местоположению омывающие Куинак воды почти не затронуло крушение «Трезубца». Диатомовые водоросли и фитопланктон еще прекрасно себя чувствуют у солнечной поверхности воды, рачки и другой зоопланктон буйно процветают в глубине. Детрит, образующийся от всей этой микроскопической деятельности, в конце концов дрейфует на черное дно, называемое абиссальной средой, чтобы смешаться там с минералами и илом. Этот питательный мрак затем возносится к берегу уже в следующей зоне, именуемой неритической средой, становясь завтраком для бактерий, простейших одноклеточных и личинок креветок. Это обед для мальков, сами же мальки – ужин для больших рыб: сайды, угольной рыбы, тихоокеанской сельди и тихоокеанского клювача, палтусовидной камбалы, желтоперой и двухлинейной камбалы, также для скорпены, палтуса, тюрбо и, конечно, для самых ярких звезд этих вод – тихоокеанских лососей.
Даже эти звезды разделены по кастам. В самом низу лестницы расположен смирный брат-кета, прозванный также собачьим из-за того, что его высушивали и скармливали собачьим упряжкам в те времена, когда автомобили-снегоходы еще не отправили собак получать пенсию на задних сиденьях пикапов.
Следом идет серебряный лосось, или кижуч. В давние времена серебряные ловились в стабильных и достаточных количествах у берегов Орегона, Вашингтона и Британской Колумбии – как для коммерции, так и для спорта. В былые времена большинство аляскинских рыбаков пренебрегало этой рыбой как не стоящей усилий. Старый Норвежец-гарпунщик до сих пор выбрасывает их в воду, когда они попадают в его шаткую лодочку с навесным мотором.
– Эй, я тут не серебро копаю, – непреклонно объясняет Старый Норвежец, – я копаю золото.
Золото бывает трех сортов: розовый лосось (также называемый горбатым или горби), чавыча (его еще зовут королевским, и он таки похож на короля: их неодолимое рыбье величество часто дорастают до пятидесяти фунтов, дерутся, как лев с плавниками, клыки и сердце соответствующие) и над всеми ними – четырнадцатикаратное сокровище по имени нерка, она же красный лосось. Радужное мясо этой красавицы настолько почитаемо в рыбокулинарном мире, что оно теперь редко достигает американского стола: либо все уходит японским суши-дилерам, либо скупается израильтянами еще до того, как этот деликатес пойман. На аукционе в Анкоридже лучшие красные уходят по тридцать долларов за унцию – пятьдесят семь сотен баксов за двенадцатифунтовую рыбу!
Понятно, отчего он так интересен Голливуду, этот последний бастион соленостей-копченостей.