Третья и последняя морская зона. Прибрежные отмели – дом для хитонов, морских ежей, морских звезд множества видов, королевских крабов, крабов-стригунов, крабов-магистров, морских червей, гребневиков, морских огурцов… для всей той мелочи, что ползает по скользкому дну.
Там некогда в изобилии водились моллюски, но цунами 1994 года принесло восемь дюймов нового ила, который забил этим сосункам присоски. С тех пор моллюски кончились. Баланс очень тонкий.
На поверхности этих вод – утки и гагары, морянки и каменушки, турпаны и чернети, стаи шилохвостей, крякв и гоголей, процессии гаг-гребенушек и обыкновенных гаг, колонии черноногих моевок, ипаток и топорков, экипажи беринговых и краснолицых бакланов, тонкоклювых и толстоклювых кайр, щеголеватых куликов и румяных камнешарок… группы, кучи и банды чаек, серокрылых и прочих.
В прибое у шершавых скал носятся плосконосые плавунчики, кулики-сороки, конюги-крошки, глупыши и трубконосы, а также качурки, древние старики и современные поганки.
Выходим на берег: здесь можно увидеть саванных овсянок, подорожников, горных вьюрков, пестрых дроздов, черношапочных гаичек, белокрылых клестов, сосновых пиви, а также дятлов с красными хохолками, один в один похожих на Вуди[121]. Поют они тоже как он: акити-ак-ак, акити-ак-ак! Это единственное место на континенте, где они до сих пор летают на свободе. В других штатах их численность сокращалась вместе с исчезновением нетронутых лесов. Вуди променяли на картонные коробки для динамиков, сделанные в Корее.
Поднимаясь выше, найдете канадских дикуш и соек, сарычей краснохвостых и канюков мохноногих, сов болотных и филинов виргинских, а также белохвостых куропаток, тундряных и белых. Еще выше парят сапсаны, кречеты, скопы и горные ласточки. На самом верху, как и положено по званию, царствует белоголовый орлан. Ряды его сородичей растут: он научился драться за свой завтрак на не слишком гигиеничных мусорных полигонах вместе с простыми воронами и чайками.
По пресным ручьям и озерам странствуют коловратки, жгутиконосцы, инфузории, плоские черви и речные раки. Ползают и присасываются пресноводные моллюски и улитки. Водомерки мерят, гладыши гладят. Личинки стрекоз, веснянок и комаров носятся и скачут в тростниковидном канареечнике, спеша дозреть до своей кровожадной взрослой сущности.
Кормятся этим личиночным изобилием озерные форели: золотая форель, радужная форель и Долли Варден, а также аляскинский хариус, черная рыба, белая рыба и сиг, обыкновенная щука и карликовая щука, колюшки с тремя шипами и колюшки с девятью шипами, бесполезный голавль и каролинская поганка с раздвоенным хвостом, а также самый вкусный, по утверждениям знающих местных жителей, из всего пресноводного улова – арктический голец.
Здесь нетрудно наткнуться на лося, заплутавшего в тундровом болоте. На берегах рек и склонах гор еще водятся бобры и ондатры. Изредка можно встретить рысь, норку и канадскую выдру. Короткохвостые ласки в зарослях кустов клянутся никогда не стать горностаями, а арктические зайцы наставляют уши, чтобы вовремя нырнуть в укрытие прочь от пернатой гибели. В высокой тундре несгибаемые волчьи племена еще преследуют овечек Далла. Мускусный бык, считавшийся уничтоженным в 1800-х, выжил и теперь в количестве чуть более тысячи особей обитает на заповедных территориях.
И наконец, медведи. Медведи. Как насчет медведей? Скажу одно: когда-то я гостил в лачуге из дегтя, картона и жести, где жила старая индейская резчица по незаконной слоновой кости; я заметил тогда, что многие ее сувениры изображали медведей, ужасных медведей, творивших с людьми разные непотребства: медведи гнались за людьми, ловили, раздирали на части – буквально до кровавых ошметков. Я спросил, почему она всегда изображает медведей в такой жестокой драке с беспомощными людьми. Она изумилась моей глупости.
– Медведи, – объяснила она, протягивая ко мне коричневые ладони и загибая зазубренные ногти, дабы подчеркнуть очевидное, – это чудовища.
На большей части этих склонов Алеутского хребта самый распространенный вид почвы – гравий. На одном конце весьма узкого спектра располагается галечник, на другом – высохшие отложения песчаной золы. Но в основном речь о песчанике – пустопорожнем песчанике.
Этим термином описывают процесс, когда жизнь естественным образом возвращается в область, где она была полностью уничтожена неким природным явлением. Например, вулканом. Черный шлак кальдерных склонов расщепляется на различные оттенки серо-коричневого. Ветер и дождь вымывают из скал минералы, образуя песок. Найдя точку опоры на бесплодных хребтах, в разломы толщиной в волос проникают лишайники. Они умирают, и из тонкого слоя органического вещества, смешанного с песком, образуется достаточно почвы, чтобы на ней укрепились для начала мхи. Это уже основа для первых крохотных листков папоротника, и так далее. В конечном итоге опустошенная пламенем земля в очередной раз превращается в буйное цветочное содружество, колыхающееся и распускающееся в счастливом неведении о мрачном джокере, которого надумала сдать природа. Она издревле пользовалась наземной сукцессией, чтобы хеджировать свои ставки, – это способ вернуть все, что было. Как долго это обычно занимает? Сорок миллионов лет? Сорок тысяч? Ничего подобного. Все происходит меньше чем за сорок кварталов. Но это должны быть нормальные кварталы: старые добрые времена года – весна, лето, осень, зима.
подразделяется на восемь категорий:
1. Мокрая тундра: хвощ, рдест, ежеголовник, ирис, хвостник, зонтичный сусак, баранец, полушник…
2. Сырая тундра: травы и осока, укорененные во мхах и лишайниках, цветы, кукушкин лен, ягель, тихоокеанская повилика, от которой искрятся слюнные железы, как от прикосновения растительного электричества, аконит, болотный мох…
3. Пойменная хвоя: канадская ель и бальзамический тополь на пышной подстилке из папоротника, похожем на ковровые узоры, роза, голокучник…
4. Низкий торфяниковый кустарник: волокнистый торф в слоистом иловом суглинке, вереск, североамериканский селезеночник…
5. Высокий кустарник: деревцевидная ива, зеленая ольха и береза, линнея, голый папоротник, вейник…
6. Низинная хвоя: американская лиственница, береза, осина и тополь, у чьих корней процветает подлесок из клюквы, укорененной в сфагновом мхе, арктический щавель, ортилия, грушанка…
7. Нагорная хвоя: белая на южных склонах, черная на северных проталинах, карликовая береза и астрагал, кипрей, лоза, которая в хорошую погоду может вырастать на фут за неделю, аляскинская ива…
8. Альпийская тундра: голубика, восковница, вороника, ежевика, люпин, астра, лапчатка, лежачая кальмия, арктическая ива, дриада, борщевик, камнеломка, тысячелистник, овсяница, горная тимофеевка, скрытокучница и чертова гадость под именем заманиха, которая выглядит как невинный маленький лист папоротника, но стоит прикоснуться – заполнит всю вашу ладонь микроскопическими шипами.
Много растений, но мало больших. Почва недостаточно глубока, чтобы их поддерживать. Как я уже сказал, баланс тонкий. Много не нужно. Большинство подобных склонов к югу от Куинака уже поражены или ранены к началу этой истории – гноятся вдоль дорожных порезов, задыхаются от тяжелого воздуха, заваренного и задолбанного Анархией Века.