Старая «выдра» ровно гудела над мандельбротом береговой линии, погода не менялась, спокойная и ясная. Небо начало затягиваться только после того, как незадолго до двух часов пополудни показался Чилкутский перевал. Оно быстро набухало, и вскоре видимость пропала совсем. Айк вызвал аэропорт Скагуэя, спросил, не могут ли они пробить прожектором сгустившуюся желтую дымку. Ответный визг контрольной башни заставил Грира дико подскочить, пробуждаясь от шестичасовой дремы. Он с вытаращенными глазами озирался в гудящей кабине, лупя себя дредами по щекам. Осознав, что находится в самолете, он благодарно вздохнул:
– Вуу! Слатегосподи. Я уж думал, мы на подлодке.
– Пока нет, – утешил его Айк, – но с таким мылом скоро будем. Я не вижу ни черта вообще, и посадочный прожектор не проходит.
Радио призналось, что солнечные бури временно вывели из строя трансмиссию прожектора, но их самолет у них на радаре и он идет очень хорошо, лишь на несколько миль сбившись с курса в сторону моря – в такой желтизне это вообще самое лучшее. Подальше от коммерческих маршрутов.
– Видимость на пределе, – верещало радио, – выворачивайте на восток-северо-восток двадцать градусов и опуститесь до пятнадцати сотен. Там ясно. И назовите себя, пожалуйста. Алло? Мне нужны ваше имя и бортовой номер…
Айк промолчал и на пробу спикировал вниз. Несколько минут спустя самолетик вынырнул из желтого небесного подбрюшья, и Айк получил потребную видимость. Скагуэй лежал внизу, намертво втиснутый в крохотное ущелье. В порту стояли под всеми огнями два больших туристских лайнера. Вокруг позолоченной статуи золотодобытчика на Скагуэйской набережной собралась толпа туристов. Статуя тоже была вся в огнях. Весь город сиял, словно карнавал в сумерках, хотя до заката оставалось еще много часов.
Айк разглядел голубые огни новой посадочной полосы вдоль реки Скагуэй. Она тянулась дальше в залив по бетонным столбам, словно восьмирядный фривей, и резко обрывалась в пустоте. От полосы только что оторвался гигантский джет израильской компании, везущий еврейских туристов обратно на их осажденную Святую землю. На гиганте тоже горели все его ночные огни.
Диспетчер проинструктировал Айка, чтобы тот садился к югу от города и добирался через бухту до пирса, после чего ему полагалось немедленно явиться к начальству для представлений и объяснений.
– Так и сделаю, – соврал Айк и выключил радио.
Припав к воде, он летел прямо к городу почти на уровне суши, стараясь, чтобы трубы туристских судов загораживали «выдру» от контрольной башни. Будь он проклят, если станет убивать время в конторе бумажной крысы, заполняя формы и рассыпаясь в объяснениях.
Он сел у самого пирса, где кончались железнодорожные рельсы, и нашел себе уютное место между двумя огромными лайнерами. Выскочив на понтон, Грир бросил кольцо толпе юных туристов, улыбавшихся им с пирса. Это была группа немецких студентов-психологов, все с обгоревшими на солнце носами и коленками.
– Но здесь же нет лестницы, – счел своим долгом отметить юный блондин, поймавший веревку. – Как же вы залезете…
– Не боись, мон, главное, привяжи эту штуку к шему-нибудь твердому.
К радости толпы, дикоголовый черный человек резво забрался по двадцатифутовой веревке, словно мартышка по лиане. За ним последовал его белый друг, который выглядел еще дичее из-за месива царапин и шрамов на лице. Вот она, стремительная и безрассудная старая Аляска, не зря они платили столько денег, чтобы на нее посмотреть.
Айк отклонил предложение немцев довезти их до города на повозке с мулом – до больницы было всего несколько кварталов. Они пройдут пешком.
– Зато мы точняк возьмем вашу телегу на обратном пути, – добавил Грир. – Ошень дажо может приспичить тащить раненого.
Однако в клинике им сказали, что больного Беллизариуса Уильяма А. уже утащили.
– Еще утром, – сказал им санитар в регистратуре, – его хорошенькая подружка… ну, так она сказала, когда платила за мистера Беллизариуса по счету. Они вместе с другой такой же подружкой выкатили его на коляске и погрузили на грязный матрас в зад разбитого пикапа, а помогал им такой большой черный мужчина… не кто иной, клянусь, как преподобный Мазеус Гринер. Ну и вот.
– А вы, случайно, не заметили, куда они его повезли? – спросил Айк.
– Конечно заметил. Они забрали его туда, куда преподобный забирает всех своих заблудших овечек, – на ферму «Бьюлаленд» на берегу дивного озера Беннет. Я слыхал, у него там немалая паства, возделывают поля Господни.
– Чего-то я не понимаю! – Грир был возмущен и потрясен. – Вы позволили им везти раненого через Белое ущелье в багажнике разбитого пикапа? Хороший же вы санитар.
– Ой, они не поехали на машине. Слава Господу, нет. Хайвей через Белое ущелье не подходит к «Бьюлаленду» преподобного Гринера. Они сели на историко-туристический поезд «Золотая лихорадка». Он, вообще-то, идет в Доусон, но у преподобного с машинистом договор: машинист соглашается остановиться у Беннета, чтобы выпустить преподобного и членов его паствы, а преподобный обещает не размозжить машинисту голову. Это единственный способ добраться до его маленькой Шангри-лы.
– Когда идет следующий поезд? – спросил Айк.
– Ну, я бы сказал… – Санитар достал часы из нагрудного кармана белой рубахи и всмотрелся в них, наморщив губы. – Через шесть дней и четыре часа.
– Через неделю?! – воскликнул Грир. – Господи, летучий боже, мы не можем столько ждать!
– Даже Господу пришлось бы ждать, так я полагаю. Или лететь. Но он же умеет летать, правда?
Айк оттолкнул Грира от стола.
– Там близко озеро, говорите?
– Да, но не главное, одна из маленьких верхних запруд. Миленькая маленькая лужица, как я слыхал. Спиритуальная терапия. Вы, джентльмены, могли бы воспользоваться, воистину могли бы…
Айку пришлось тащить Грира прочь по больничному коридору.
– Я устрою этому ломаке-мудаке терапию, – протестовал Грир. – Пусти, мне надо отпустить ему грехи.
– Оставь его, пошли. К самолету.
– Бросить несчастного преза? – Грир раскрыл рот, не веря своим ушам. – Мон, я никогда не поверю, что ты на такое…
– Мон, – сказал Айк. – Я сяду на любую лужу – и мне плевать, маленькая она или миленькая.
Немецкий турист отвязал им веревку. Перед тем как запустить двигатель, Айк развернулся, загребая хвостом самолета. Они медленно проползли между двумя лайнерами и двинулись на север, держась у самой воды. Айк знал в Дайе незарегистрированную плавучую станцию, где можно заправиться. Он шел на бреющем у самой воды по десятимильному фьорду, пока не разглядел в устье Чилкута пришвартованный плавучий дом. То была часть сети подпольных заправочных станций, охватывавшей все побережье от Анкориджа до Кресент-сити. Айк пользовался ею раньше, когда время от времени брался возить грузы.
На станции распоряжался знакомый беззубый старатель. Он вышел на ноздреватую палубу, застегивая штаны и щурясь на самолет, ползущий к нему по мелководью. Он узнал Айка, но сказал, что не может сейчас его заправить, вот прямо сейчас точно никак. Он подслушал разговор на частоте диспетчеров про то, что в эту сторону летит незарегистрированная «выдра», и считал, что в любую минуту сюда заявятся ищейки.
– Ползи вон туда и становись вон под теми ивами, они тебя накроют, как зонтиком. Медведям в небе надо полчаса на прилет и улет. Я дам сигнал, когда будет чисто. Вот вам два больших пива. И кстати, я больше не беру наличные… тока кредитки.
Ветки закрыли самолет, с легкостью согнувшись в привычных местах. Там были даже веревки, чтобы привязаться. Убедившись, что «выдра» надежно спрятана, Айк с Гриром взяли поллитровые банки австралийского пива и выползли на берег. Там, на другой стороне заросшей травой дороги, они обнаружили старые деревянные ворота.
– Я ж знаю, шо это, мон! – воскликнул Грир. – Это дайское Лавинное кладбище! Когда мы в первый раз были в Скагуэе, Ванда обожала трахаться на могилах. Говорила, шо чувствует всех тутошних духов. Еще говорила, шо чувствует, как они орут из-под земли «и я хочу любви, и я хочу любви». Ее так заводило, вууу!
Кладбище представляло собой небольшое скопление выцветших белых надгробий, почти утонувших в рощице среди тополей и ясеней. Папоротник, тигровые лилии и высокие поникшие ромашки захватили все могилы. Множество деревьев росло прямо из могил, некоторые стволы были толщиной с нефтяную бочку. Грир с изумлением таращился на эти заросли.
– С тех пор как мы были здесь с Вандой, эти чертовы деревья стали в два раза больше. Вот тебе и сила духов.
– Скорее, корни наконец-то добрались до пищи, – урезонил его Айк.
– Черт, Айк, в тебе никакой романтики, эт уж точно. Слушай! – Грир поднял руку. – Ооновский самолет, шоб я так жил.
Одномоторный турбовинтовик на низкой высоте облетал фьорд, как старик и предсказывал. Он пролетел у них над головами к Чилкуту. Усевшись на траву среди стволов и надгробий, друзья открыли банки с пивом.
– Ничё так, да? А если поближе, можно даже разобрать даты, знаешь…
Глаза Айка привыкли к лиственным сумеркам, и он рассмотрел, что потрескавшиеся доски когда-то были покрашены белой краской и на некоторых еще проступают следы имен и цифр.
– Кажется, у них у всех одна и та же дата смерти, – заметил он.
– Третье марта тысяча восемьсот девяносто восьмого, – кивнул Грир. – Эти несчастные души шли в Чилкут с первой волной старателей. И шо-то – может, те же духи золотой лихорадки? – обрушило чертову лавину прямо на них. Полегли дюжинами. Третьего марта девяносто-блин-восьмого. Мон!
Айк постепенно разобрал некоторые имена, даты и названия городов. Отовсюду. Совсем еще дети… двадцать один… двадцать шесть… девятнадцать… из Акрона… Манси… Хобокена… лупоглазые пацаны со всей Америки по пути к золотому полю Клондайка с мечтой о большой жиле или хотя бы о большом броске. Не добрались даже до первой базы.
Ооновский самолет-ищейка с воем пролетел назад, на этот раз выше. Когда он затих, прозвучал раскатистый взрыв, стряхнувший с надгробий тополиный пух и листья ясеня, а Грир вскочил на ноги: