– Господи грохот всемогущий чертов кровавый боже, это твой старый приятель так сигналит? Или он зениткой обзавелся?
Перед тем как уйти из рощицы, Грир заставил Айка посмотреть на одну особенную могилу. Если только Грир ее найдет. Попродиравшись в разные стороны сквозь сучья, он наконец нащупал странный деревянный столб. Объяснил, что это центр всего кладбища, загадочное место, о котором идет дурная слава. Чтобы рассмотреть деревяшку, Айку пришлось отодвинуть в сторону цветы. Обелиск возвышался над своими соседями, но это не выглядело знаком особого уважения, акцент был противоположным. Никакого креста. Никакого даже самого простого резного надгробия. Никаких религиозных символов и подобающих высказываний. Нет даже места рождения. Похороненный под столбом человек был удостоен одного лишь имени – полустертого, но еще видимого.
МОНТИАК
Застрелен в горах
7 марта 1898
– Ага? Просекаешь? Через четыре дня после того, как лавина накрыла всех этих деятелей! В какую такую жопу залез этот мистер Монтиак, что они сперва его застрелили, а потом поставили самый большой на всю округу памятник? А?
Благочестивая белизна маргариток указывала на то, как, должно быть, роскошно выглядел этот столб больше ста лет тому назад. Выбеленная оболочка каких-то очень темных дел. Теперь на старых сосновых досках остались только выцветшие чешуйки и кое-где торчащие щепки. Кроме той стороны столба, что была противоположна надписи. Продравшись сквозь цветы и папоротник, друзья обнаружили, что сосновую доску покрасили свежей белой краской, причем совсем недавно. В центре восстановленной плоскости красовалось трафаретное лицо Элвиса. Умелое и весьма похожее изображение певца относилось к его белокостюмному корпулентному периоду незадолго до конца. Под рисунком находились взятые в кавычки слова, знакомые по граффити и наклейкам на бамперах.
«А ПОКОЛИСЬ
СЕГОДНЯ!»[43]
– Что-то твои духи нынче распоясались, – сказал Айк.
Когда они подползли обратно к плавучему дому-насосу, старик извинился за неподобающий грохот.
– Вот, оказывается, кончились патроны для сигнального пистолета, – объяснил он беззубым ртом. – Пришлось совать туда пук старых взрывателей. Не стал отлеплять друг от друга, чё-то мне их вид не понравился. Склизкие. Ну и пальнул всей дюжиной. Давайте проверю вам масло пока что.
Готовую и заправленную «выдру» Айк повел вправо, к крутому обрыву, потом над низким северным полуостровом, потом к морю. Так он мог зайти в Скагуэйское ущелье с юга, как будто прилетел из Джуно. Он старался держаться внутри мутно-желтого облачного слоя. Айк не стал включать маяк, следя за изгибами провала только глазами. Внизу под этим странным светом виднелось Белое ущелье, обрывистое и извилистое. По левым склонам проходил новый хайвей, по правым – старая узкоколейка. Точно под самолетом бурлила и корчилась речка, словно змея, которую придавили ногой. Ущелье поднималось все выше, склоны становились круче, но мутный потолок висел так же низко. Айк вскоре понял, что, если он не хочет потерять речку из виду, придется лететь прямо по ущелью – в боковых окнах уже то и дело мелькали то зелень, то гранит, заслоняя обзор и надвигаясь все ближе.
Он летел молча. Он не стал говорить Гриру, что они оказались в ситуации, из которой нет пути назад. Он не сможет набрать скорость, чтобы резко подняться, дать крен тоже нельзя. Без предупреждения от приборов можно воткнуться тем же крылом в незамеченный выступ каньона.
Наконец охряная муть сделалась тоньше, и они вырвались к солнечному свету. Небо было синим и твердым, как алмаз, а впереди остро сверкала седловина самой высокой точки Белого ущелья. Огромное озеро Беннет развернулось по южному гребню, как рулон темно-фиолетового шелка, – рулон, который уже раскроили и разложили в ожидании швеи на темно-коричневом столе.
Найти коммуну оказалось легко: она занимала единственный участок этого поднятого на тысячу футов плоскогорья не темно-фиолетового и не темно-коричневого цвета. Вдоль узкой железной дороги со стороны суши тянулись аккуратные зеленые прямоугольники. Эти поля сияли овощным здоровьем.
– Смотри ты, преподобный брат Гринер занялся чем-то полезным, – сказал Грир. – Не все ж лупить плетками баб и девок. Я таких приличных огородов уже давно не видал.
Айк не стал говорить это вслух, но подумал, что аккуратные грядки внизу, вполне вероятно, – непосредственный продукт этих самых плеток. Он перевидал много разных агрономов-фанатиков – такие грядки не получишь без традиционного труда на разрыв жопы, особенно если без удобрений. Притом что на эту высоту еще нужно затащить грунт, перегной или какую другую огородную смесь, – почва в тундре в какие-то дюймы толщиной в самом глубоком месте.
Он заставил себя посадить самолет на узкий водоем с первого захода. Кем бы ни был этот проклятый Гринер, Айк не хотел предупреждать его заранее. Он подполз к каменистому берегу, Грир бросил задний якорь и спрыгнул с веревкой в воду. Айк спрыгнул с другой веревкой. Они привязали самолет к валуну из пористой лавы, такой жесткой, что Айк ободрал руки в кровь. Все камни вокруг были одинаковыми, зубчатыми и пористыми, как шлак. Странными и ободранными. Пока они ковыляли по этим зубастым камням, он понял, в чем дело: исчез слой тундры, покрывавший и смягчавший эту землю, – он был ободран подчистую, как бывает на полянах вокруг муравейников с красными муравьями. Вот где Гринер добывал свою огородную смесь – обдирал десятки акров мха и восковницы, чтобы получить один акр зеленого горошка.
Они добрались до полотна, потом до обходных веток, потом пересекли гравиевую площадку, заваленную рельсами и железнодорожным оборудованием, мирно ржавевшим среди штабелей облитых креозотом шпал. Единственным агрегатом, не относящимся, судя по виду, к железнодорожному транспорту, было нечто невнятной формы, укрытое полиэтиленом и птичьей сетью, словно военная машина камуфляжем. Сквозь мутный пластик Айк смог разглядеть разве что тусклый золотистый цвет, но размером и разлапистостью агрегат напомнил ему сборочные транспортеры, работавшие на овощных полях Калифорнии. Очевидно, чтобы собрать урожай, заново рожденным приходится точно так же ползать на животе.
Дым шел из трубы длинного, обитого жестью строения у погрузочного мостка, в который утыкался отросток железной дороги. Этим отростком не пользовались уже много лет. На ржавых рельсах в гордом одиночестве стояла древняя вагонетка с ручным приводом – прутья ягодной лозы, пробившись между половицами, обвивали ручки насоса. За этой обходной колеей было поле, засаженное кустами фасоли – пышными, ровными и очень аккуратными. Выстроившиеся в ряд потные рабочие махали вокруг них мотыгами, хотя на поле не было видно ни одного сорняка. Удары мотыг складывались в глухой ритм. Грир был прав: бабы и девки, в большинстве молодые, в большинстве черные. Все голые до пояса.
– «Бьюлаленд», надо понимать, – прошептал Грир, не желая нарушать этот жесткий ритм. – Ты как думаешь, наш босс Гринер строит эту молодую кровь одной палкой? Я так думаю, у него есть и другие методы.
– Мистер Саллас! – Шипение донеслось из фасоли сквозь методичный ритм мотыг. – Мистер Грир!
Это был Арчи Каллиган, один из двух братьев, ушедших с Кармоди на юг. Он продолжал мотыжить несуществующие сорняки, в глазах стояла мольба.
– Арчи, что ты здесь делаешь?
Айк перескочил через рельсы и зашагал вдоль грядки к пацану. Это взбудоражило весь ряд мотыжников, отчего они еще быстрее замахали мотыгами и забормотали. Теперь он разобрал слова их речовки: «Господи-боже, спаси-помоги…» – снова и снова, как множество швейных машинок.
– Арчи! Где Кармоди с Нельсом? Где новая лодка?
– В Джуно, – прошептал пацан, размахивая мотыгой. – Ей заваривают киль. Мистер Кармоди решил покрасоваться перед Внутренним паромом и сел на мель. Мы с Нельсом поругались, и я ушел в Скагуэй. О господи-боже, спаси-помоги, заберите меня отсюда…
Их разговор взбудоражил приглушенную речовку, и она зазвучала еще громче: «Господи-боже, спаси-помоги…»
Шагая через грядки, до них добрался Грир.
– Охренеть, Арчи, посмотри на себя! Надень рубашку. У тебя спина как жареный бекон.
Опустив голову, пацан продолжал мотыжить вместе со всеми. Айку с Гриром приходилось медленно идти за ним. Айк осторожно спросил:
– Где Кальмар Билли, Арчи? Ты видел Билли?
– Он в обители. – Едва заметное движение головой указывало на вагон-холодильник без окон рядом с причалом. – Спасается. Господи-боже, спасите-помогите.
– Мы сюда затем и приехали, Арчи, – сказал Айк. Он чувствовал, как в ребрах у него разгорается жар, сжигая последние отговорки. И вроде бы слышал музыку – как будто далекий звон литавр.
– В обители, Айк. Но будь осторожен с Ним, – добавил пацан. – Не позволяй Ему смотреть тебе в глаза, иначе все пропало.
– Кому? Кальмару Билли?
– Нет, господи-боже… Ему.
На этот раз полузаметный поворот головы Арчи указывал на что-то прямо за их спинами. Обернувшись, Айк с Гриром разглядели на самом краю поля фигуру часового, возвышавшуюся на зазубренном валуне, словно резной полированный столб черного гранита. Несколько секунд им пришлось убеждать себя в том, что этот обелиск на самом деле человек. Он был в комбинезоне с нагрудником, без рубашки, в одной руке держал вилы с длинной ручкой, в другой – книгу. Босой, лысый, с густой курчавой бородой. Вилы, по-видимому, исполняли роль божественного языческого трезубца, а книга не могла быть ничем, кроме Библии.
– Придите к Господу, – воззвало изваяние столь зычно, что звук этот мог исходить из океанской расщелины. – Вы трое… придите сейчас.
Арчи подчинился без слов, двое других последовали за ним. Айк понял сразу, что перед ними отнюдь не заурядный, упивающийся властью, стераноидный святоша. А подойдя ближе, понял и то, что имел в виду Арчи, когда говорил о глазах, – хотя и ожидал другого: под сочувственным лбом глаза с длинными ресницами были нежны и почти женственны – ничего общего с теми всепроникающими инструментами убеждения, которые можно видеть на лицах лидеров культов, то и дело мелькавших в новостях. В мягком карем взгляде читалась тихая уверенность, для которой вовсе не требовалось раздувать пламя фанатизма. Засунув Библию в нагрудный карман комбинезона, человек спустился с камня и протянул руку: