Когда они уползли обратно к столу, их уже ждал капитан: он кланялся, хихикал и орал, перекрикивая музыку, со своим фальшивым пиджинским акцентом:
– Как вам наш скромный спорт? Пейте чай, и вы забудете все проигрыши в жизни. Мао-тайского ликера? Настоящая китайская натура шестьдесят четуортого года разлива, из Пекина – лучшая в муире? Как просекли, янки?
Кармоди все твердил:
– А как же, без сомнений, лучшая в мире, сэр, никто не сравнится, – но Айк видел, что старику это начинает слегка надоедать. И вот, когда в очередной раз капитан подошел и с важным видом поинтересовался, как янкам нравятся специально нанятые танцовщицы…
– Из Киото, японская школа гейш – лучшие танцовщицы в муире. Муожет кто-то сруавниться?… – Кармоди наконец возразил:
– При всем должном уважении, сэр, – прокричал он в ответ на лучшем своем британском английском, – они не лучшие танцовщицы в муире.
– Ах нет? – сверкнул глазами павлин. – Кто же, к примуэру, лучший? Кто?
– Ну, к примуэру, вуот эта женщина.
– Вуот эта женщина? – Капитан обратил горящий взор на Вилли. Она улыбнулась и вежливо склонила голову.
– И-именно. Вуот эта женщина, – подтвердил Кармоди. – Лучшая в муире. Никто не муожет сравниться.
И он повел улыбающуюся блондинку к танцевальной площадке, чтобы подтвердить сказанное. Зал быстро понял, что перчатка поднята и что эта потрепанная жизнью пара вполне способна принять вызов. Они показали твист, потом свинг, потом танго и даже рыбацкую польку. Янки только теперь узнали, что их программер из Техаса отлично танцует – может, и не лучше всех в муире, но уверенно и почти профессионально – и что каблуки этих сапог истоптали в стране Одинокой Звезды не один дешевый танцпол. Но если говорить о «ни с кем не сравнится», то это относилось не к Вилли. Эта честь по праву досталась Кармоди, когда он остался один в центре зала. Танец Кармоди был столь неистов, что все быстро расступились. Получив достаточно рабочего пространства, он выдал настоящую матросскую пляску, и на это чудо механики воистину стоило посмотреть, хотя бы из-за поразительного сочетания ритма и баланса. Даже музыканты перестали играть. Айк уже видел пару раз этот феноменальный номер, но то было много лет назад, в тусклых пивных забегаловках – никакого сравнения с этой ослепительной сценой и этим высоким международным представительством. Кармоди начал с простого пятка-носок, пятка-носок, взмах ногой. Иногда он подчеркивал взмах ударом ладони противоположной руки, иногда хлопал своими мозолистыми лапами по бедрам или плечам. Взмахи становились выше, ладони мелькали быстрее. Каждый раз, когда зрителям казалось, что все, уже конец, он поднимал подол воображаемого килта, входил в изящный разворот на носке и выходил из него, топоча, гикая и ухая пуще прежнего.
Все были абсолютно потрясены, как гости, так и корейцы: удивительное воплощение ритма, силы и чистой удали, вдвойне поразительное для человека таких лет. Но невероятнее всего для зрителей оказался живот Кармоди, то самое черт-побери-брюхо. Когда запыхавшаяся Вилли ушла с площадки, Кармоди танцевал с собственным животом так, словно этот огромный твердый шар был его партнершей. Его музой, источником энергии и вдохновения. Центром его крутящегося безумия. При этом живот оставался почти неподвижным, невесомо зависнув в воздухе в трех футах над танцполом; все дикие хлопанья и топанья, прыжки и взмахи происходили вокруг этого плавучего мяча, как бурление морских волн вокруг железного буя. Казалось, живот не двигался с места, даже когда все тело оборачивалось кругом. То был настоящий морской танец с настоящим морским балансом, встроенным в это пузо годами работы на качающейся палубе в штормовом море, – гироскоп Кармоди, и пусть волны играют самую буйную мелодию, на которую они способны.
Он закончил полным передним сальто, приземлившись на расставленные ноги, и лысая голова дымилась в диско-свете. Когда отгремела овация, капитан вошел в круг моряков и снял свою украшенную пером британскую реликвию. Он объявил сначала на корейском, потом на безупречном английском, что Японская школа танца в Киото более не считается кузницей лучших в мире танцоров.
– Это почетное звание должно по праву принадлежать Аляскинской школе танца из… – Он ждал, высоко подняв брови и еще выше – фуражку с перьями.
– …Куинака. – Голос Нельса Каллигана прозвучал серьезно и гордо.
– …Из Куинака, – отозвался капитан и насадил фуражку на потную макушку Кармоди.
Когда они выходили из танцзала, даже дипломаты отставили чашки с чаем, встали и зааплодировали. Капитан бесплатно заправил лодку гостей горючим – еще один жест доброй воли – и вручил им в подарок корейский флаг. Они отчалили в занимавшийся рассвет, сопровождаемые салютом с полным набором фейерверков, а шатер над краном плавзавода мигал гигантскими буквами К*У*И*Н*А*К!
– Что это было? – поинтересовался Билли, когда нависающая туша рыбзавода исчезла из кормового обзора.
– Дань уважения, мистер Беллизариус, – сказал ему Арчи. – Мы случайно выиграли большой приз, вся наша команда.
Рассвет очертил на востоке рваную береговую линию. Великолепный силуэт Кармоди маячил в рулевой рубке на верхнем мостике. Перо на его новенькой адмиральской фуражке театрально трепетало на ветру – фуражка теперь была надета правильно. Айк усмехнулся и покачал головой, чувствуя, как сердце вопреки его воле наполняется гордостью.
– Куда теперь, капитан?
– Ну, прекрасные мои, я думаю, пожалуй, в Барбадос, – торжественно произнес Кармоди. – Первый программер Хардести? Проложите курс на юг к Малым Антильским островам.
– На юг? – Нельс Каллиган был не из тех, кто способен оценить грандиозную фантазию. – А как же наш буй с проектором?
– Ох, зараза, – вздохнул Кармоди. Он снял фуражку и отступил от руля. – Курс на буй, будьте так добры, мисс Хардести. Две трети полного. Я пойду вниз и немного полежу.
Подгоняемые ветром, они добрались до начальной точки в бухте Контроллер чуть меньше чем за два часа. Айк оставался на палубе вместе с Билли, делая вид, что ему интересны Кальмаровы книги, пока этот мелкий гений пускал слюни и бормотал во сне. Из чтения Айк вынес только, что Конец Света уже близок и что в этом Кто-то Виноват. Кто-то другой, конечно. Зеленые обвиняли Пальщиков, Пальщики – Овуляшек – «животы все растут и растут, а вместе с ними и площади протеинового производства», Овуляшки же обвиняли За-абортников. «Они нарушают законы Бога и природы. Плодитесь и размножайтесь, приказал Он. Все бы выровнялось. Великий Белый Зуб Голода рано или поздно выгрыз бы проблему дочиста. Но вмешались За-абортники. Теперь Он разгневался, и все обречены пожинать огненную бурю из посеянного этими бесчестными халявщиками». В конце концов Айк стал сам выбрасывать брошюрки за борт – меньше будет забот у вырубившегося от перенапряжения Кальмара.
Сигнал над рулевой рубкой вспыхнул ярко-синим цветом, и гул моторов автоматически притих. Они приближались к цели. Нельс Каллиган первым высунулся из люка.
– Проекционные буи стоят больше тысячи каждый, – удрученно объяснил он Айку. – А еще ядро и провода.
К тому времени, когда вся остальная команда вылезла из своих коек, компьютер сбросил скорость судна почти до нуля. Айк залез в рулевую рубку с биноклем, но не видел оттуда ничего, кроме мягкого и вихрастого, как пупс, моря, размахивавшего во все стороны волнами. Даже если бы он заметил светящийся флажок, он вряд ли смог бы направить к нему лодку. Ручного переключения на ней, кажется, не было.
Кармоди выбрался наверх последним, зверски морщась от яркого света.
– Что, ни проблеска нашей благословенной хрени?
Ворчливый хор был ему отрицательным ответом. Даже Билли промычал «нет» из своего судорожного сна. Кормовые винты замедлились до полного стопа, оставив жужжать микродвигатели. В безжалостном утреннем свете лица людей были изрезаны усталостью, отметил Айк. Она выела из глаз всю вчерашнюю браваду. Даже Кармоди выглядел разбитым. Айк порадовался, что их не видит сейчас корейский капитан – а то потребовал бы назад свою перьевую фуражку.
Моторы загудели снова, и лодка поплыла задом наперед.
– Вот он! – Вилли первой заметила флажок в паре ярдов от кормы по правому борту. – Говорила я вам, эта чертова штука сама справится. Можно было не вылезать из коек…
Нельс протащил багор через петлю антенны и подтянул ее поближе к кормовой аппарели, чтобы его брат смог затащить буй на борт. Он отсоединил проектор и выбрал веревки в лебедке.
– Тащите вверх, – скомандовал Кармоди, – хотя я ни разу не слышал, чтобы этими чертовыми дальнобойными снастями вытаскивали что-нибудь путное.
Дальнобойные снасти изобрели после того, как возникли слухи о фантастических глубоководных тварях, которые теперь кружат в гаванях вокруг отмелей, – говорили о гигантских палтусах, скатах, сомах весом в двести фунтов. Подозревали, что это мутанты, появившиеся на свет после аварии на «Трезубце», и антиооновские группы сулили щедрое вознаграждение за любую подобную мерзость, живую или мертвую. Еще поговаривали, что много таких денег уже было получено, но что проооновские лоббисты платили еще больше, чем анти-, так что удачливым подводникам было выгоднее иметь дело с ними. Всего лишь слухи, но все рыболовы, у которых хватило денег, обзавелись дальнобойными сетями с проекторами. В сто раз интереснее, чем надоевшее спортивное лото.
Айк отодвинулся в сторону, уступив Вилли место у верхней панели. Она набрала какие-то цифры и уставилась в экран. Потом нахмурилась и снова тронула клавиши:
– Мальчики, мы или сломались, или зависли. Кто-нибудь, спуститесь и посмотрите в видоискатель.
Нельс исчез в люке со скоростью пули. Секунду спустя в рулевой рубке раздался его ор:
– Мы на чем-то сидим, и это не дно! Здоровый, как шлюпка. Тащите его, тащите!
Айк повернул рукоять лебедки – и проволока медленно поползла по колесу стрелы и вокруг барабана.
– Двадцать три сотни фунтов, – орал Нельс снизу от компьютерного экрана. – Больше