Айк прочел, что проект по восстановлению автостоянки так и не получил финансирования, что популяция тритонов загадочным образом уменьшается и что имущество Фрэнка Ольсена выставлено на продажу, поскольку истекли установленные законом шестьдесят дней с момента его исчезновения в море. Новости расстроили Айка. Ему нравились тритоны, и, черт, он со стыдом сообразил, что даже не слыхал, как старый Фрэнк пропал.
Со спортивной страницы ему сообщили, что на следующую осень Куинак остался без школьной футбольной команды, поскольку финансирование из налогов провалилось, а кампания по сбору пожертвований даже близко не подошла к необходимой цифре. «Если бы горожане сбросились хотя бы по пять баксов, мы выставили бы команду, – с горечью высказал свое мнение тренер Джексон Адамс на пресс-конференции после объявления о своей отставке. – Всего пять баксов – и бедные дети могли бы играть в футбол». Это Айка тоже расстроило. В конце рассказа репортер (возможно, Альтенхоффен) отметил, что для вывода на поле команды из двадцати двух человек, как того требовали нормы безопасности Американской ассоциации школьной медицины, городу не хватило не только денег. В наступающем учебном году число мальчиков во всех четырех школьных классах, по оценкам, должно было составить не больше двадцати. Это расстроило Айка еще больше. Он помнил, как ходил смотреть футбол в первую осень, когда только приехал в город: скамейки тогда были полны и цвели пышно. Куда подевались школьники? Импланты-контрацептивы почти полностью исключили нежелательные беременности, но фертильное окно открывалось простым уколом в любое время. Средний размер семьи оставался постоянным. Так что вдруг случилось со школьниками? Возможно, то же самое, что и с тритонами.
Всю ночь он читал и перечитывал газетку, наслаждаясь собственной виной, от которой слегка кружилась голова, и упрекая себя, что скатился от простого пренебрежения гражданским долгом к чуть ли не психопатическому игнорированию всех и всего, кроме собственного затворничества. С первым лучом света он отложил газету, взял бинокль и поднялся на палубу, полный решимости быть отныне примерным гражданином. Этот маленький побег стал ему хорошим уроком! Он чувствовал себя Скруджем, возвращающимся домой после истории с тремя духами: теперь он исправится и будет хорошим.
Компьютерный курс вел их вокруг узкого пролива Монтегю, потом мимо фьорда Байлинг, почти прямо на север. Никаких больше волынок – безопасности ради – вдоль паромных линий, никаких обнимашек с берегами и пещерами – приходи, море, мы встретимся с тобой лицом к лицу. Почти вся команда стояла на палубе и смотрела на проносившиеся мимо гребни волн. Никто не снял праздничной одежды: с таким курсом и такой скоростью до дома оставалось совсем немного, и всем хотелось явиться при полном параде.
Айка поразило собственное волнение, охватившее его при первом взгляде на изящный ледник Куинак. На фоне жемчужно-сизого, как крыло голубя, неба он походил на резную фигурку из слоновой кости. До вечера было еще далеко, но тяжелые облака затянули солнце и приглушили свет. Невероятно, думал Айк, как ярко сверкает этот ледник в таком скудном свете. Черт побери, вы только посмотрите: сияет, словно кипа сувенирных подушек – из тех, что иностранные порты специально выставляют для американских моряков, украшенные вышивкой красным, белым и синим неоном «ЗАПАД-ВОСТОК, ДОМОЙ, МОРЯЧОК», и звездочки по бокам. Полноценное сияние. Потом они обогнули Безнадежность, и Айк понял, что сияние исходило не от дома, не от ледника, и вообще не от солнца. Оно было побочным эффектом огромной линии огней, протянутых вверх и вниз по обеим сторонам того самого магниевого крыльевого паруса. Не приветливые декоративные огни, а целое зарево. Дуговой свет, солнечные прожектора! Лодка подплывала прямо к главной съемочной площадке. И даже сквозь маломощный бинокль Айк видел, насколько изменился город. Тотемные столбы повыскакивали, как грибы, вдоль всего побережья бухты. Раскрашенные щиты закрывали фасады всех выходящих на залив построек, превращая эти почти современные лодочные и насосные станции в тот же редкий сосновый лес, из которого они появились когда-то давно, – только теперь двумерный.
Всю западную сторону консервного завода переделали в суровый морской утес. На его вершине несла караул дюжина мальков с бронзовой кожей и копьями в руках. Другие мальки ожидали своей очереди, стоя в одних трусах у красильни с бронзовой краской, которую устроили на закрытом экраном конце завода. Производством индейцев занимался гример с распылительным баллоном для фруктовых деревьев. Пацаны ежились и подпрыгивали на месте, пытаясь согреться.
Пирамида огней была направлена на застывшую и лишенную теней сцену в заливе. Эти плавучие подмостки охватывало кольцо из свай, замаскированных под камни и коряги. Они огораживали большую круглую сцену из морской воды. На водной арене дико качался плот с краном и камерой, хотя все остальное море было спокойным. На площадке у крана дрались между собой два морских льва. Два укротителя на гребных шлюпках пытались их разнять.
Нет, это не драка, поправил себя Айк, всмотревшись в стекла бинокля. Расправа – так будет точнее. Большой морской лев расправляется с остатками жизни в маленьком. Надеясь на спасение, маленький пытается сбежать и укрыться на той стороне плота. Ему сильно мешает манекен в человеческий рост, усаженный ему на спину. Скульптура из латекса, копия девушки, ослепительно-красивой, с золотистой кожей, огромными распахнутыми глазами, черно-фиолетовые волосы летают взад-вперед. Кукла голая до пояса, с большой грудью и очень правдоподобная, не считая оторванной руки. Пенопласт, торчащий из подмышки, разрушает иллюзию, но грудь продолжает метаться из стороны в сторону во всей ликующей красе и подлинности молодой плоти.
Кто-то забрал у Айка бинокль. Гриру не терпелось посмотреть на метания бюста.
– Ах, Айк, – счастливо и восхищенно вздохнул он. – Это шо, не magnifique? Это ж магия Голливуда…
– Дайте посмотреть, дайте посмотреть! – Кальмар изо всех сил старался дотянуться до фальшборта. Арчи с Нельсом поставили носилки одним концом на поручни. Стилумный кейс свесился на палубу.
– За время вашего отсутствия много чего сменилось, как шчитаете, президент Беллизариус? – спросил Грир.
Билли протянул руку за биноклем Айка. Но направил его не на схватку морских львов в садке и не на берег залива с фальшивыми фасадами. Он оглядывал палубу большой яхты, мимо которой они шли.
– Вон у того придурка вторая часть моего груза!
Айку не нужен был бинокль. Он с легкостью узнал юнгу по светло-вишневой самурайской прическе и переливающейся белой куртке. Пацан стоял у трапа на верхний мостик рядом со все тем же переносным баром, и стилумный поднос все так же твердо держался на уровне его груди.
Айк взял бинокль и провел линзами вдоль палубы, уверенный, что найдет там Левертова или на худой конец его верного лейтенанта Кларка Б. Кларка. Но, кроме гигантского азиата на вершине трапа, там не было взрослых мужчин. Стайка малоодетых пацанов и цац сгрудилась у поручней, наблюдая за фиаско морского льва. Айк вроде бы узнал в этом гареме пышную задницу Луизы Луп, но никаких признаков Левертова и его стюарда. Как высшие по званию, они, видимо, наблюдали за разгромом из более удобного места. Только большой желтый индюк и юнга с переливающимися волосами. А также стайка ощипанных перепелок.
И конечно, трио саркастичных ворон, каркающих с высоты:
– О, злой колючий куст… обратно не заманишь.
11. Щелчок хлыста – и зверь отпрянул…
НАТУРА – КУИНАКСКАЯ БУХТА – СЦЕНА
С МОРСКИМ ЛЬВОМ
ВЕРХНИЙ РАКУРС
Наш троевороний ХОР кружит над съемками, комментируя своим карканьем все, что происходит далеко внизу. Это «Три Балбеса»[58], это Хекилл, Джекил и Хайд, это персонажи драмы Беккета – поэтичной, загадочной, обреченной и абсурдной: они внутри вещей и в то же время полностью вне их… притом что им первым суждено увидеть, как начнут складываться воедино части пьесы…
СРЕДНИЙ ПЛАН – ВОРОНЫ, ВИД СНИЗУ
Они кружат в потоке теплого воздуха, что поднимается от большого металлического паруса с самого начала съемок. Электрический провод, спущенный с его верхней точки, не позволяет им туда усесться, иначе переливающийся логотип «Чернобурки» давно бы испещрили разводы птичьего дерьма. Но даже этот восходящий поток обеспечивает им вполне приемлемые места на балконе – достаточно близко к сцене, чтобы их сарказм был услышан, и достаточно далеко, чтобы их невозможно было достать из пневматического пистолета. Но сейчас эта не прописанная в сценарии атака дикого морского льва на своего домашнего собрата, этот прорыв сквозь сетчатый – номер девять – барьер, этот рев на прилизанного денди из Анахайма… импровизация слишком блестяща, чтобы смотреть на нее издали.
Птицы прекращают кружение и фланируют вниз, к первому ряду у самого ринга.
СМЕНА КАДРА:
ИНТЕРЬЕР – «ЧЕРНОБУРКА» —
КОНТРОЛЬНЫЙ ПУНКТ – СРЕДНЕ-КРУПНЫЙ ПЛАН
Длинная комната без окон, освещенная полусонным дрожанием видеокамерных мониторов. Под главным пятифутовым экраном расположились в два ряда восьмидюймовники, в которые, как в бойницы на жидких кристаллах, видно все происходящее вокруг яхты. Каждый монитор демонстрирует свою наружную сцену. М1 – закулисье консервного завода, одновременно утеса: толпа ЗАПАСНЫХ МАЛЬКОВ, пока еще вне кадра, стаскивает с себя черную прорезиненную одежду, облачается в кожаные набедренные повязки и получает порцию смуглого этнического спрея. М2 – береговой комплекс с пенопластовым валуном на плексигласовом песке. М3 – средне-крупный план неистовой драки в бассейне морского льва; он транслируется на главный экран с установленной на берегу камеры.
М4 – это дополнительная камера, установленная на кране в параллель с основной пленочной, она соединена с большими 70-миллиметровыми объективами и дублирует снимаемые ими кадры. Далее три камеры на жестяных плоскодонках – М5, М6 и М7. Затем вид на парковку, трибуны для зрителей и Главную улицу. Есть даже монитор, в котором виден весь город Куинак, сморщенный, но целиком в кадре. Можно предположить, что это широкоформатное изображение транслируется с одного из ооновских спутников, но нет, оно приходит с широкоугольного объектива, примотанного к верхушке большого яхтенного паруса. Объектив тоже защищен током.