– …Суки в течке? – предположила она, наконец подняв голову и встретившись с Алисой взглядом. – Я сама о чем думала. Но Битые Псы заняты, им надо жарить мальков. Никто не заметил, как я уехала.
У Алисы от открывшегося перед ней зрелища словно застыл язык. Раньше она не приглядывалась к этой девушке. Зато теперь не могла отвести глаз. Отчасти дело было в косметике – искусные гримеры оттенили и подчеркнули, – но все оттененное и подчеркнутое было на месте и до того. Алиса понимала, что отныне всегда будет видеть в девушке невозможную красавицу – в одежде и косметике или без них.
– Да, наверняка никто не заметил, – согласилась наконец Алиса.
– Так и есть! Всем не оторваться от морских львов. Я их уже видела, морских львов, поэтому беру этот мопед и еду, вжик. Вот и все, что со мной стряслось. Годится?
– Годится, – сдалась Алиса. – Представляю, как тебя это достало, – стоять перед всем народом с… со своими…
– С голыми сиськами? – Девушка посмотрела на себя вниз и пожала плечами. – Они у меня торчат с девяти лет – наверное, из-за ооновских консервов, которые монахини дают школьникам на ланч. – Она задумчиво поджала губы. – Нет, меня достало то, что они порвали куклу; вы понимаете, эта кукла – моя точная копия, а теперь им надо будет делать новый муляж. Самый первый они сломали, когда вытаскивали куклу наружу. Не знаю почему. Знаю, что этому голливудскому парню понадобилась тысяча часов, чтобы облепить меня гипсом, и еще две тысячи часов, чтобы гипс застыл, как надо, при этом у меня все чесалось, как от миллиона комаров, а когда стали отдирать, вырвали из кожи все волосы. Вот что со мной стряслось. – Она покаянно посмотрела на мотовелосипеды. – Как вы думаете, эти цикламоты еще смогут ездить или их лучше пристрелить, как лошадок с поломанными ногами?
Болтовня девчонки заворожила Алису, и она рассмеялась, откинув назад голову:
– Ой, ладно, выживут. С твоим конем все в порядке, кроме погнутой подковы, а моему надо поменять переднюю ногу – и будет бегать пуще прежнего. Выключай своего, пусть лежат. Только – госсподи – посмотри на себя! На, надень. Такой наряд, может, и сойдет для Баффинса или Беверли-Хиллс, но если ты собралась прогуляться по нашему городу, тебе нужно что-то менее провокационное. – Стащив с себя поношенную клетчатую рубаху Кармоди, Алиса протянула ее девушке.
– Ой, нет, миссис Кармоди! Вы же торопились по какому-то важному делу. Забирайте мою машину и поезжайте. Со мной ничего не будет. Мне только и нужно добежать до мотеля и там спрятаться на некоторое время. Все будет в порядке.
– Да, наверное, – согласилась Алиса. – Но все равно оденься. Ты завтракала? Давай посмотрим, вдруг что-то открыто. Потом, вполне возможно, мы добежим до мотеля и спрячемся там вместе.
– Бежать и прятаться, – сказала девушка, заворачиваясь в рубаху. – Что сначала?
– Сначала смывать с себя грязь и кровь. Пошли.
Главная улица оставалась все так же пустынна. Даже у Могилы Неизвестного Пьяницы не толклись бездельники. Большинство лавок закрыты, решетки опущены, вывески не горят. Распахнуты только двери магазинчика Старой Леди Греди, что нисколько не удивило Алису. Вот вам единственный горожанин, который не оставит свой пост ради того, чтобы посмотреть на киносъемки или, если уж на то пошло, на любое другое действо. Айрис Греди официально признали слепой после того несчастного случая в лаборатории. Когда Алиса училась в Куинакской средней школе, старая хозяйка бутика работала там учительницей химии и была молодой элегантной рыжеволосой женщиной с живыми зелеными глазами. Но однажды вечером, после уроков, на широко разрекламированном факультативном мероприятии что-то случилось с лабораторной горелкой. Виной тому, ходили слухи, был Джимми Греди – одуревший метамфетаминовый брат учительницы, который заставлял старшую сестру готовить ему в школьной лаборатории облегчительные смеси. Эфир загорелся, врубились все школьные спринклеры. Для брата Джимми дело кончилось посадкой в Ледохранилище. Рыжеволосую Айрис оправдали, благодаря репутации ее и брата, но обе роговицы оказались повреждены слишком сильно, и дальше работать учителем она не могла. На полученную страховку она купила бутик «Обновка», при нем магазин антикварных часов, выучила азбуку Брайля и растолстела. Кое-что она все же видела, но глаза ее стали похожи на рваные стрелковые мишени, так что на людях она носила маску для сна из плотной клетчатой ткани. Изувеченные глазные яблоки мало способствовали продажам галантереи и обновок. Мисс Айрис доверяла своим покупателям самим выбирать покупки, считать деньги, брать сдачу, пока сама просто стояла в своей клетчатой маске. Еще и поэтому Алиса так часто покупала одежду в бутике мисс Айрис. Там она могла потакать своему ужасному вкусу, не заботясь, что подумает наблюдающая за ней важная продавщица.
– Добрый день, мисс Греди.
– Добрый день, Алиса. – Женщина громоздко восседала на высоком мягком насесте, откуда с удовольствием слушала свою коллекцию антикварных часов. Она походила на раздутую куклу, но голос звучал четко и элегантно, как подобает приличной молодой учительнице. – Чем могу быть полезна?
– Я не за покупками, мисс Греди. Мы просто гуляем по Главной, ищем, где бы перекусить, и нам нужно привести себя в порядок. Не хотите с нами на ланч?
– Ты очень внимательна, но я лучше останусь на посту. Ты ведь знаешь, где туалеты, Алиса.
Услыхав, как они возвращаются, мисс Греди спросила:
– Мы – это кто, позволь поинтересоваться?
– Только я и моя юная подруга – как тебя зовут, кстати?
– Шула, – ответила девушка.
– Шула? Не надо мне этого дерьма, девочка. Я имею в виду настоящее имя.
– Все зовут меня Шула, и мне так нравится больше, чем настоящее имя. Настоящее – вы знаете, как оно переводится с инупиатского? Ходит по Грязному Снегу и Рыдает. Как бы вам понравилось, если бы вас звали Ходит по Грязному Снегу и Рыдает? Я предпочитаю придуманное имя. Добрый день, мисс Греди.
– Добрый день, Шула, – ласково ответила мисс Греди, сползая со своего длинноногого стула. – Я слыхала о тебе, прекрасная эскимосская кинозвезда. Не обращай на Алису внимания, у нее язык как ножницы. – Вытянув руку и ориентируясь по голосам, старая леди нащупала путь через магазинный зал, затем легко провела пальцами по щеке и туловищу девушки. – Боже мой, деточка. Какой у тебя размер, приблизительно?
– Приблизительно – не знаю, мисс Греди. Но вот здесь миссис Кармоди, она говорит, что большой-огромный.
Она произнесла это таким невинным тоном, что Алиса распознала шутку только после того, как девушка и старая учительница дружно засмеялись.
– Ладно, кинозвезда, – сказала она, – тебе нужно подкрепление, чтобы таскать на себе все это.
– Подкрепление?
– Еда.
– Да, конечно. Я голодна, как морж. Приятно было познакомиться, мисс Греди.
– Приятного аппетита, детки, – пожелала им вслед мисс Айрис.
Пожилая женщина дождалась, пока захлопнется дверь, затем вскарабкалась обратно на свой мягкий стул, словно отечная кукла, которую вернули на полку. Магазин снова наполнился дружелюбным тиканьем часов.
Оставив два раненых мотовелосипеда поддерживать друг друга у стены в переулке, они повернули на Главную и пошли по ней прочь от высокого металлического паруса. Девушка пристроилась рядом с Алисой на пустынном тротуаре, и некоторое время они шли быстро и молча.
– Все кафе, похоже, закрыты, – заметила Алиса, кивая на дальнюю часть улицы. – Я в этом городе родилась и выросла, но никогда не видела Главную такой пустой, даже в разгар зимы. Пока мы встретили только четырех собак и одного алкаша.
– Там, где я родилась и выросла, четыре собаки и один алкаш – это целая толпа. По мне, здесь все очень здорово и замечательно, миссис Кармоди. Весь Куинак – это как летний карнавал в Дандас-Харбор, нас туда возили монашки – просто здорово.
Алиса молчала. Она не знала, что ответить человеку, утверждающему, что Куинак – это здорово.
– Я росла у иезуитов, – продолжала девушка. – У монашек из Нового Иерусалима. А вы православная, насколько я понимаю. Кима – мальчика-калеку – тоже воспитывала русская православная церковь. Поэтому он все время сердитый.
Алисино лицо снова вспыхнуло.
– Я тоже все время сердитая?
– Как медведица, которая потеряла медвежонка. Ну вот, пример, зачем мы идем так быстро? Мы разве куда-то торопимся?
Алиса замедлила шаг.
– Нет, мы никуда не торопимся, – вдруг дошло до нее; она больше не скачет, как взмыленная лошадь, в доки встречать лодку с мореманоголовыми, которых так измотал тестостерон. – Просто мой собственный нос приучил меня ходить быстро по этому замечательному городу. Через вонь от собачьего дерьма лучше пройти как можно скорее.
– Вот видите? Я как раз об этом. Иезуиты говорят: остановитесь, понюхайте цветочки, а православные: быстрее, чтобы не нюхать собачье дерьмо.
– Правда? А что, если кроме собачьего дерьма ничего нет?
– Тогда иезуиты говорят: посадите цветочки. О, кажется, на той стороне улицы что-то открыто. Я голодная, как волк. Эти киношники поднимают нас ни свет ни заря и никогда не дают нормальный завтрак. Пирожок с повидлом, кофе и все. Я не переношу кофе – мы же англичане, нам нужен чай. Я люблю травяной. С мятой или ромашкой. Только без кофеина. – Она вдруг закружилась по улице в полузастегнутой рубахе Кармоди. – Как вы думаете? Я презентабельно выгляжу, чтобы войти в «Крабб-Потте»?
Алиса сердито посмотрела на девушку, подозревая, что та ее дразнит, но опять – красота девчонки ослепляла настолько, что невозможно было разглядеть ничего под ней. Чертова картинка! Это же классическая язычница – пришло Алисе в голову. В ней больше женского, чем в пенных нимфах Рубенса или растянутых шлюхах Модильяни, и гораздо больше первобытного, чем в губных лилиях Джорджии О’Кифф[60]. А все потому, что эта девушка сама была той настоящей дикой полноцветной нимфой, которую пытался вообразить Рубенс, а не моделью, призванной воплотить его идеал… той самой раскрытой лилией, а не символом на темпере у старой сенильной тетки. И какая жалость, что этот беспечный дух затащили на борт этой фальшивки – прочь из дому, прочь от знакомых берегов