Но больше всего сбивали с толку не баннеры и не новая смугло-коричневая обшивка, а сама улица. Даже тротуар выскоблили и вычистили, как в «Дисней-Уорлде» на макете обобщенной Главной. У обочины стояло несколько машин, но все они были новенькими и чистенькими – ни одного знакомого драндулета из брошенных настолько давно, что они успели превратиться в трухлявые достопримечательности. Исчезли разбитые пикапы с инструментами, веревками, пивными банками и собаками в кузовах. Самое ошеломляющее: исчезли собаки. Ни одной, насколько видел Айзек. Неужели вместе с драндулетами и пикапами они утащили с улицы собак, засунув их в какой-нибудь загон, специально выстроенный для уродливого конфиската? А дюжина пьяных пра, что в любую погоду, точно прилежные часовые, стояли на всех четырех углах перекрестка Главной и Сосновой… что, черт подери, сделали с ними? Чем-то заняли в фильме, наверное, как и всех в городе. Что там говорил Кларк Б. Кларк? Сделать всех партнерами? Может, эти голливудские шлюхи оказались верны своему слову больше, чем Айк предполагал; может, они и вправду намерены вовлечь в свое действо весь город и сделать его жителей богатыми и знаменитыми? И все равно Айку это не нравилось. Его самого удивляло собственное раздражение. Он мечтал, как вернется в тот Куинак, который знал и если не любил, то чувствовал себя в нем удобно, – в неряшливый захудалый рыбацкий городок на северном побережье с привычными запахами полетевших карбюраторов, гнилой рыбы и собачьих удобрений, а не в город – кандидат на первое место в конкурсе благоустройства городской среды журнала «Сансет». Еще один чертов пинок, которых ему и так хватило. Всю прошлую ночь он думал, что придет домой, отоспится и будет жить, как жил раньше. Но дом, с тоской размышлял он, хмуро глядя в окно, таким не бывает. Дом не бывает чистеньким. Единственным не до конца вылизанным местом на всей улице оказалась площадка перед «Первым пра-банком Аляски», где в окружении кучи инструментов, пивных бутылок и банок с канифолью вытянулись на козлах две полузаконченные пенопластовые статуи.
– Первоклассные могли б быть столбы, – мрачно заметил Кармоди, пока машина медленно проезжала мимо, – если б из кедра. Первый большой ветер разнесет эту хрень на куски.
Грира, разумеется, нежданно прифрантившийся городок приводил в восторг.
– Воа! Вы только посмотрите на эти старые берлоги – отполировали до соплей. Теперь мы устроим на Марди-Гра собственный парад – Новый Орлеан помрет от зависти, не говоря уж про этот капкан для туристов Скагуэй.
– Скагуэй, – уточнил с заднего сиденья Билли, – в наше время стал капканом не только для туристов, и я планирую скоро доказать это со всей ясностью.
– Отполировали офигеть как, – сказал Айк, чтобы отвлечь Билли от нападок на Скагуэй. – Кто бы мог подумать! Неужели даже битое стекло вымели из водостоков? И вы полагаете, все это ради съемок?
– Ага, старый враль. – Вилли толкнула Кармоди в бок. – Ты же мне говорил, что мы идем домой в какой-то грязный тупик. А оказался миленький городок… и, по-моему, очень хорошо, что эти люди его так отполировали. Что плохого в небольшом ремонте?
Глаза Кармоди с красными веками все так же мрачно смотрели в окно.
– Плюнуть и растереть, – был его ответ.
– Воа, шертов зам, смотрите сюда! – Грир указывал на другую сторону перекрестка, где располагался кегельбан Омара Лупа. – Даже старого кегельного психа Омара – и того всосали.
Знаменитые грязные окна Омарова заведения вымыли, как и все окна города, а старый брезент с надписью «КЕГЛИ ЛУПА» на крыше затянули новой тканью серебристо-белых цветов. Глянцевая табличка на передней двери оповещала, что это теперь «ГЛАВНЫЙ ОФИС ПРОЕКТА „ЧЕРНОБУРКА/ШУЛА“» и что «Посторонним вход воспрещен».
– И стоило орать, шо он ни за шо не сдаст свои кегли, – фыркнул Грир.
– Кегельных психов тоже можно купить, – заметил Кармоди, когда они проезжали мимо здания; он постарался, чтобы замечание звучало философски.
Айк понимал, что на уме у корнуолльца вовсе не сданный под офис кегельбан и не фасады домов, мимо которых они ехали, при всех их блестящих переменах. В то время как Билли пережевывал прошлые приключения, Кармоди разъедали грядущие беды. Настоящая причина, из-за которой он настоял на «Крабб-Потте» вместо своих любимых городских притонов, понял вдруг Айк, была не в том, что ему захотелось проверить стенд, или выпить, или покрасоваться перед тамошними пьяницами, а в том, что «Потте» – божьей милостью последнее место в Куинаке, где можно случайно столкнуться с давней врагиней Мирны Крабб, то есть с Алисой. Весь город знал, что Алиса не появляется в «Потте» много лет, с той самой давней стычки. И тем не менее секунды спустя, как только Грир выключил мотор и поставил фургон на ручник, Айк выглянул из отъехавшей в сторону двери – и вот она, божьей милостью, большая, как жизнь сама, за столиком в обеденном зале, и черные глаза смотрят из окна прямо на них, словно пара взведенных пистолетов. Вообще-то, увидел Айк, из окон ресторана на них нацелился целый расстрельный взвод чертовых глаз.
Кармоди так спешил выйти из фургона и промочить наконец горло, что ничего не заметил. Он несся на всех парах через улицу под руку со своей Техасской Тутси. Когда он все-таки заметил поджидавших его зрителей, было уже поздно менять курс. Гордый старый мошенник даже не замедлил шага, не говоря о том, чтобы освободиться от зацепившейся за его локоть руки с розовыми ногтями. Двери «Потте» раскрылись, Кармоди ступил навстречу полному залпу, и его верной команде оставалось лишь с опаской тащиться в его широком кильватере.
– Ну вот, слава богу! Вы только посмотрите на этот рачий переполох. Хорошо еще, они не выскребли дочиста всю гавань. Билл Калбертсон! Я думал, ты продаешь кинозвездам страховку от цунами. Эй, Уилл Барроу! Уолт! Это вы там художественно вырезаете из пены тотемные столбы? Ваши помощники не сильно перетруждаются, верно говорю, парни? Мистер Тугиак! Как новый вид Куинака повлиял на недвижимость «Морского ворона»? Привет, Каллиган; спорим, ты уже переговорил со своей невесткой? И Алиса! Господи, любовь моя, что ты здесь делаешь? Эмиль, ты, кажется, говорил, что Алису как-то впрягли в это киношоу. Должность какую-то дали. Как по мне, она мается здесь дурью вместе со всей остальной швалью…
Грир передернул тощими плечами и ничего не сказал. Алиса поставила на стол чашку с кофе и оперлась подбородком на костяшки:
– Я не маюсь дурью. – Слова предназначались Кармоди, но глаза были на лохматых волосах и конопатом лице Вилли. – Я занимаю вполне престижную должность главного художника-консультанта, и сейчас у меня деловой ланч с нашей ведущей актрисой, поэтому я здесь. – Глаза скользнули вниз, к розовым ногтям. – А во что впрягли тебя?
Вилли выдернула руку у Кармоди из-под локтя – до нее наконец-то начало доходить, кто перед ней. Кармоди, не моргнув глазом, засунул руку обратно:
– Не тушуйся, девочка. Позвольте мне познакомить вас, леди. Алиса, это Виллимина Хардести. Она из Техаса. Вилли, это моя миссус, Алиса Кармоди, о которой я тебе столько рассказывал…
– О которой он мне сказывал фиг чего вообще, – сказала Вилли, высвобождая руку из его хватки, на этот раз подчеркнуто. Старательно улыбаясь, она добавила: – Миссус Кармоди, – и, опасаясь, с учетом обстоятельств, что ее протянутая рука может быть отвергнута, неловко поклонилась.
Алиса кивнула ей в ответ:
– Как ваши дела, мисс?.. Миссис?..
– Ой, миссус, конечно, – засмеялась Вилли. – Точно миссус, столько раз миссус, что я и не упомню.
– Мне хватит одного, – сказала Алиса. Потом обернулась к девушке: – Шула, это мой муж, о котором я тебе тоже абсолютно ничего не рассказывала, капитан Майкл Кармоди, а это его отважный экипаж.
– Я очень рада, капитан Кармоди, с вами – и не верьте, пожалуйста, вашей жене! Она очень много о вас рассказывала – что у вас новая лодка? И что вы тоже, как и я, британец по рождению, да? И наверное, еще много чего, только я забыла за всем этим кофе и престижным ланчем – с вами познакомиться. Со всеми вами познакомиться! – добавила она с неподдельной горячностью, обводя лучистым взглядом команду. В конце пути этот дымящийся луч сфокусировался на лице Айзека Салласа.
Оцепенение Айка зашаталось сначала от силы ее взгляда, а потом и от ее облика. Девушка была дико красива и напоминала шаловливую фею с постеров, особенно популярных на рубеже веков, – китчевых картинок с непременным дремучим лесом и блудливо-невинной мордочкой. Она казалась ненастоящей. Кожа – гибкий полированный полупрозрачный янтарь, вглубь которого можно смотреть. Неукрощенное буйство волос обрамляло лицо, словно мех редкого животного – черного волка, например. Улыбка столь же волчья и дикая. Проглотит одним махом любое сердце. Не выпуская Айка из поля зрения, девушка повернулась к остальным и затрещала снова. Стремительность, с которой она носилась по волнам чужого языка, наводила на мысль о попавшей в шторм легкой шлюпке.
– Ой, наверное, надо было сказать «деловым ланчем», как миссис Кармоди? Чтобы было правильно по-английски? Простите, пожалуйста, мою безграмотность, мистер Кармоди, – у нас дома на Крайнем Севере все еще говорят в основном по-инупиатски. Я бы хотела говорить по праву, когда побуду некоторое время в цивилизации, но сейчас как на той табличке в школе: «права поведения».
Кармоди улыбнулся ей во весь рот.
– Этот англичанин считает, что ты говоришь вполне по праву, – заверил он ее.
– Точняк, вполне по праву, мон! – Грир умудрился разглядеть сокровище, которое Алиса надеялась спрятать под старой рубахой Кармоди. – Ну все равно, – продолжал он, – ежли наша гостья с Крайнего Севера пожелает частных уроков по ню-у-ансам здешнего языка – воа! – уаш покорный уосегда к уашим услугам. Эмиль Грир, англичанин.
– А также француз, американец, растафарианец и пройдоха, – объяснила Алиса девушке, – зависит от того, какой сегодня день.
Грир был оскорблен: