Выглядела она хуже некуда. Он вспомнил новые чудо-цветки с расщепленными генами: их выгоняют, они распускаются и цветут ровно столько, сколько нужно, чтобы выиграть конкурс на деревенской ярмарке. Цветут неделю, потом скукоживаются и умирают. Лулу была приставучей дурочкой, но Айку категорически не нравилось это издевательство: она думала, ее нарядили, как куклу, хотя на самом деле выставили на посмешище.
Дверь распахнулась, и из нее под мутноватое предвечернее солнце высунулась серебристая голова Николаса Левертова.
– Кореш! – приветствовал он Айка. – И наша дорогая мама тоже здесь? И даже наша милая старлеточка? Подумать только – главные герои нашего карнавала вот так все вместе сбегают из «Крабб-Потте». Из вас получилось прекрасное трио.
– Привет, Ник. – Айк только сейчас осознал, что при появлении лимузина обе женщины крепко схватили его под руки.
– И вы только посмотрите на новый наряд нашей маленькой Шулы. Мило, казуально и эклектично. Мама, кто, кроме тебя, смог бы такое придумать.
– Бедному ребенку надо было надеть на себя хоть что-то, – с вызовом сказала Алиса.
– Мне нравится, – сказала Шула. – Я надену ее в воскресенье на полуночную мессу.
– Ты станешь украшением церемонии, можно не сомневаться. Ну что, кореш, говорят, твоя спасательная экспедиция увенчалась успехом. Я нисколько не удивлен. – Потом через плечо в открытую дверь лимузина: – Говорил я вам, нервные дурики: кому нужны наемники и вышибалы, когда в деле Айзек Саллас?
– Еще как говорил, босс! – пришел ответ. Айку были видны загорелые серферные колени левертовского лейтенанта, упирающиеся в пару белых морских брюк кого-то напротив. Металлический чемоданчик, такой же как у Билли, располагался на коленях у обоих. На нем и стояла Луиза.
– Кому нужны наемники! – отозвалась она тут же, как заводная сова. – Кому, кому, кому…
Левертов не обратил на нее внимания.
– Видишь ли, у моего помощника Като есть дельце к твоему помощнику Беллизариусу.
– Он в баре, – ответил Айк. – Только какой он, к лешему, мой помощник. Он всего лишь президент нашего клуба.
– Мистер Кларк? Не будете ли вы так любезны нырнуть в эту яму и выловить оттуда сего прославленного президента?
– Я недееспособен, босс. Держу сцену…
– Лулу, моя прелесть. Хватит уже трепетать и хлопать, как цыганский флаг. Спустись и покажи этим леди высокую моду Голливуда.
Напевая: «Трепетать и хлопать, трепетать и хлопать», Луиза сошла с чемодана и исчезла в подушечных внутренностях большой машины. Вскоре из дверей показалась ее мягкая задница. Разнообразные слои воздушной материи плохо скрывали тот факт, что на Луизе не было нижнего белья. Повернувшись к ним лицом, она присела в легком книксене.
– От Фредерика из Голливуда, – объявила она.
– Вы очень красиво выглядите, мисс Луп, – сказала Шула. – Я понимаю, что имел в виду мистер Левертов, когда говорил о высокой моде.
– Так и есть, Луиза, – быстро согласилась Алиса. – Ты выглядишь как обложка свежего «Космополитена».
– Миссис Кармоди, это самые приятные слова, которые я от вас вообще слышала. – Разведя в стороны руки, Луиза неуверенно покружилась, но не упала. – Кто б мог подумать? Старый унылый город, старая унылая улица, старая унылая Лулу Луп – и все вдруг похорошели благодаря Ники-вики. Признайтесь, Айзек Саллас, даже вы удивлены, как у Ники все меняется.
Айк подумал, что вряд ли она как-то особенно пьяна или под веществами, скорее просто не может прийти в себя, словно события заморочили ей голову. Чем-то Луиза напомнила ему женщин из коммуны Гринера.
– Ага, Лулу, – сказал Айк. – Я удивлен. Особенно тем, как изменился «Кегельбан Лупа». Я и не думал, что старый Омар хоть на одну ночь уступит кому-нибудь свои кегельные дорожки.
– Ники умеет быть таким по-бедительным, – гордо сказала Луиза. – Кто б мог подумать?
– Мы предложили папе Омару первый класс кругосвета на «Островной принцессе», – доверительно сообщил Левертов Айку. – Новый корабль, с гирокорпусом. Там, кроме бильярдов и боччебола, есть кегельбан на шесть дорожек. Все ж знают, что кегли – это центр жизни Омара Лупа, верно? Вот мы и сделали ему предложение, от которого он не смог отказаться. – Левертов неодобрительно тряхнул гривой. – Билет на круиз стоил в десять раз больше, чем весь этот старый ветхий кегельбан, но папе нужен отпуск, а нам – помещение под офис. Отлично! А вот и Кларк Б. со вторым курьером. Не хотите, дорогие свингеры, заскочить с нами обратно в «Потте»? Мама?
– Айзеку не терпится проверить, как там его трейлер…
– Ценный антиквариат, – вставил Айк.
– …а нам с Шулой надо принять душ и немного отдохнуть. У нас был тяжелый день.
Они смотрели, как Билли вслед за Кларком Б. садится в лимузин. Кальмар никак не показал, что видит Айка. Захлопнулась дверца, задвинулся люк в крыше.
– Может, вас подвезти? Это дело не займет много времени.
– Сами доберемся, – сказала Алиса. – Вон мой фургон. Подвези лучше остатки неустрашимой команды – они там, в баре. Через шесть стаканов начнут вываливаться наружу, и тут выяснится, что их колеса уехали. Пошли, Саллас, я уже достаточно восхитилась модным показом. – Затем обернулась и добавила: – Тебе очень идет, Луиза. Правда красиво.
Погрузив мотовелосипеды через заднюю дверь в фургон, они развернулись и поехали обратно в город, а через него к мотелю, и девушка снова завела свой кувыркающийся рассказ обо всем на свете: наблюдения, замечания, вопросы, которые больше походили на размышления вслух, ибо она явно не ждала ответов. Один на заднем сиденье, Айк с удовольствием откинулся на спинку, предоставив Шуле болтать самой с собой. Он чувствовал себя легко и расслабленно, словно лежал на солнечном лугу у легкого ручья. Это был не совсем сон. Один раз, когда они снова ехали по Главной, Айк расслышал в девушкином монологе упоминание «Крабб-Потте». Подняв голову, он успел рассмотреть, как Кальмар Билли и японский юнга суетятся у лимузина, волоча с двух сторон свой общий груз. Он закрыл глаза и вновь погрузился в словесный поток. Ручей на лугу – правильная метафора, подумал он, смывает все дочиста. Ему самому захотелось в душ. Он ощущал на себе слой грязи – не от недельной работы на лодке, не от рыбной ловли и не от грязного прибрежного ветра, через который они плыли, а от самого города. Что-то нечистое было в этой вылизанности. Когда кто-то приходит куда-то с намерением привести что-то в порядок, это чаще всего делается затем, чтобы забрать это что-то себе.
Услыхав шелест колес по устричным раковинам, Айк резко проснулся. Он решил, что это его двор. Но вместо мусорных гор в окне виднелось мутное небо, и белые домики выстроились полукругом там, где полагалось быть елям и зарослям папоротника. В дверь фургона просунулось смугло-розовое лицо девушки и склонилось над Айком.
– Вы совсем захрапели, мистер Саллас. Алиса велела мне укрыть вас этим одеялом.
Одеяло было ватным и стеганым, но Айк не возражал. Он что-то спросил про Алису, и девушка что-то сказала насчет стиральных и сушильных машин. Он слишком устал, его не заботило… он натянул одеяло до подбородка, и на ум пришли строчки из старого классического Дилана: «Я падаю устало, но обречен стоять…»[62] Через окно он видел, как во дворе мотеля что-то все время происходит: номера прибывают, номера отбывают, номера входят друг в друга, как персонажи виртуальных игр через специальные очки.
– Просыпайся, Саллас. – Это был голос Алисы. – Нам нужно место для сестер.
– Для сестер?
– Для сестер. Им скучно. Они хотят покататься.
Покрутившись, Айк выбрался из-под одеяла. Марли уже сидел сзади, бодрый и улыбающийся. Через боковую дверь было видно, как по двору мотеля торопливо идет Шула. Одна сестренка сидела у нее на бедре, другую она вела за руку. Следом шествовала пожилая эскимосская пара. Они словно сошли со страниц специального выпуска «Нэшнл джиогрэфик» – парки из кишок и все такое прочее. Женщина носила очки, а глаза старика, очевидно, были еще остры – они смотрели с его коричневого лица сквозь тончайшие прорези, словно за все те годы, что ему приходилось щуриться от яркого полярного света, над ними сами собой образовались защитные стекла. Оба возбужденно улыбались, редкозубые, как и старый Марли.
– Они думают, девочкам будет интересно посмотреть на поросят на твоей свалке.
– Это не моя свалка, – сказал Айк Алисе.
– Я знаю, – ответила она. – И собака не твоя, и поросята не твои тоже. Просто подвинься, больше я ничего не прошу, и постарайся несколько миль побыть добрым соседом. От этого не умирают.
Старики остались махать руками. Шула плюхнула девочек на заднее сиденье, а сама заняла прежнее место рядом с Алисой. Ей, похоже, нравилось поворачиваться по пути и заглядывать Айку в лицо. Девочки все время хихикали, посматривая на сестру.
Алиса не видела в этом ничего смешного.
– Шула, прекрати пялиться. Это невежливо, так откровенно таращиться на старых бедных потрепанных морских псов, как бы ни были они похожи на Элвиса. Повернись обратно.
Как только старшая сестра отвернулась, средняя запрыгнула к Айку на колени и прижалась к его груди. Он оставил ее так сидеть. Сначала думал, что девочка уснула, но, когда они проехали мимо последних разбросанных пригородных построек, она оторвала щеку от Айковых ребер и посмотрела ему в глаза.
– Они дети есть? – заговорщицки прошептала она.
– Что? – так же шепотом спросил удивленный Айк.
– В этом городе. Они дети тут живут?
– В Куинаке? Ну да…
– Дети, как я?
– Твоего возраста? Ну да, тут наверняка есть дети твоего возраста.
– Они хорошие дети?
– Да, наверное, это хорошие дети. В большинстве…
Она подождала немного, прежде чем задать главный вопрос:
– Они со мной играют?
Айк почувствовал, как изнутри его хватает что-то холодное, где-то под ребрами.
– Конечно, малышка. Они будут рады с тобой поиграть. Все дети всего мира будут рады поиграть с такой куколкой.