Майкл Кармоди знал, что за ним следят. Он принял соответствующую позу: образ хозяина, величественного и гордого, одна рука на поручне, другая – сжата в кулак и слегка отведена за обширную спину… ноги театрально расставлены для равновесия, хотя волн не было и палуба отнюдь не вздымалась. Когда же патрульная машина пересекла парковку и скрылась из виду, старый человек пошевелился и обхватил себя за голые локти – на пустой палубе его била дрожь. Все чаще и чаще в последнее время пустота заставляла его дрожать. Еще и поэтому он не хотел ехать в свой дом. Алиса, скорее всего, не придет туда вообще, а больше некому. В противоположность Айку Салласу, мечтавшему об одиночестве, Майкл Кармоди в последнее время все больше и больше тосковал по компании.
Лодка мрачно скрипела резиновыми кранцами. Гулкий алкоголь плескался меж бритых висков Кармоди, словно волны радиопомех, густые и вялые, как дерьмо. Нахрен это реконское пойло! Бережет печенку, но не дает ни капли драйва. Ни драйва, ни пыла! Он вдруг понял, что потерял контроль и дрожит так сильно, что с трудом держится на ногах.
– А ну, стоять, Майкл! – приказал он себе. – Ля-ля-ля-ля, бум-бум! – После чего исполнил короткий номер на металлическом настиле палубы:
Жил Генрих Восемнадцатый,
Он храбрый был король,
Любил вино и драться,
Но мрачен был порой.
Ля-ля-ля-ля, бум-бум…
Дрожь утихла. Довольный, что может не только стоять, но и с божьей помощью плясать, Кармоди решил, что готов предстать перед своей командой. Потерев как следует онемевший нос, он крикнул:
– Нельс! Твой капитан на борту.
Нельс не отозвался. Нельс не выскочил энергично из трюма. Кармоди почувствовал, как одинокая дрожь начинается снова.
– Всем на палубу! – гаркнул он опять, еще громче. – Всем, кто есть. Мистер Каллиган! А ну, живо!
Лодка качалась на мягких волнах, разбегавшихся по отмели, точно ртуть. Свисавший с антенны корейский флаг слегка развевался. Кармоди глубоко пожалел, что ушел из таверны, и плевать на мудрые маневры. Что за капитан без команды, какой бы грандиозной и новой ни была его разбойничья лодка? Он уже набрал в легкие воздух для полноценного рыка, когда из раскрытого люка вдруг донесся гнусавый голос:
– Вашего мальчика нет сейчас на борту, капитан. – В рамке люка показалась седовласая голова с черной глазной повязкой, пригнутая ниже, чем обычно необходимо, чтобы просто высунуться из люка, ни обо что не ударившись. – Йа несу его вахту.
– Кто там, черт возьми? – поинтересовался Кармоди у одноглазого привидения. – Встаньте и представьтесь, сэр! Что побудило вас взойти к нам на борт без разрешения?
– Зовусь Стюбинс, капитан, и извиняюсь за несогласованный визит. Я спросил вашего молодого человека, нельзя ли мне побыть на борту. Естественно, его заинтересовали подробности. Когда же я сказал ему, что я есть большая шишка в этом большом фильме, если именно эти подробности его интересуют, оказалось, что да, именно эти, а еще больше его интересует, почему именно его поставили на вахту, лишив возможности лично посетить съемки и в особенности взглянуть на старлеток. Так что признаюсь, позволил себе сказать, что он свободен, йа к его услугам, принимаю вахту. – Закончив объяснения, великан возобновил подъем по узкому трапу. – Понимаете, я и сам шкипер.
– Только не на этой палубе! – провозгласил Кармоди, чье негодование быстро нарастало по мере того, как из темноты люка возникала длинная серая фигура – словно большая костлявая рыба прорывала сеть в замедленной съемке. Свободный серый твил окутывал этого человека, подобно скроенному савану, и совпадал по цвету с серебряной гривой. Даже обветренное лицо и шея у него были серебристо-серыми, как старая кедровая черепица. Будто само солнце взяло себе эту цветовую палитру вместо обычного красноватого загара, которым оно наделяет кожу моряков. – Здесь я хозяин, – счел своим долгом добавить Кармоди.
– Я это вижу. – Голос Стюбинса был столь же продуманным, как и его внешность – тягучая масляная пленка на взбудораженной воде. – И клянусь, я отдал бы вам честь, капитан, когда б у меня не были заняты обе руки.
Только теперь Кармоди заметил, что человек держит в одной посеревшей на солнце руке бутылку, а в другой – пару наполненных льдом стаканов. Эти стаканы напоминали с виду большие стаканы из прессованного стекла, которые когда-то клали бесплатно в коробки с овсяными хлопьями, – сейчас они были практически бесценны, а в бутылке, кажется, находился самый настоящий «Олд Бушмиллс», одна пятая галлона ирландского виски, запрещенного во всем мире санкциями ООН. Золотистая жидкость соблазнительно поблескивала в знаменитой квадратной посудине.
– Я вижу, – сказал Кармоди, обуздав негодование: гость, явившийся знакомиться и притащивший в подарок бутлегерский ирландский виски со стаканами из прессованного стекла, достоин кредита доверия, каким бы длинным, серым и несогласованным он ни казался вначале. С другой стороны, необходимо соблюсти протокол и видимость. Кармоди сменил простой взгляд на грозный. – Но даже полные руки любезностей не дают человеку права освобождать от вахты матроса, который ему не подчиняется.
– Да, капитан, вы совершенно правы. – Стюбинс склонился снова, на этот раз воровато. – Я скажу в свое оправдание лишь то, что никогда не мог противостоять песне сирены, исходящей от столь прекрасно скроенной царицы волн. Стоило мне бросить взгляд на вашу красавицу, как я понял, что просто обязан сесть в моторку и посмотреть на нее вблизи.
– Смотреть и лезть внутрь – разные вещи, – прорычал Кармоди, глядя на мерцание жидкости в бутылке.
– Опять вы правы. Я бы ни за что не полез вниз, никогда бы себе не позволил, если бы в вашем палубном холодильнике оставался лед. Но я предпочитаю ирландский виски с камешками льда, а вы разве нет? Надо же отдать должное каменному прошлому этой бедной страны.
– Это настоящий «Бушмиллс»? – Кармоди хотел знать наверняка. – Или реконструкция?
– Естественный продукт, вывезенный контрабандой из Голуэя вот этими самыми руками. – Стюбинс выпрямился и обвел взглядом палубу поверх лысины Кармоди. – Могу йа предложить нам с вами отойти от борта за рулевой мостик, подальше от глаз? Если вы, конечно, не хотите благословить нашим драгоценным ирландским экстрактом всякое пересохшее горло.
Кармоди добавил в свой взгляд грозности. Что-то во всем этом было хреново-сомнительное – в вороватом лице этого человека, в его приглушенном подобострастном голосе, – что-то не позволяло терять бдительность… Потом опять золотистым маяком вспыхнула бутылка, и Майклу Кармоди не оставалось ничего другого, кроме как согласно кивнуть.
Первая порция была выпита в уважительном молчании, мужчины стояли опершись бок о бок по левому борту рулевой рубки. Наконец стакан опустел, и Кармоди отметил, что бдительность заметно притупилась. Это был точно ирландский виски, натуральный продукт. Кармоди побренчал льдом и протянул стакан:
– Как насчет повторить, сэр?
– Несомненно, капитан, – благочинно прогнусавил Стюбинс. Звякнув горлышком бутылки о край стакана Кармоди, он налил новую порцию сначала ему, потом себе. – Могу я предложить поднять тост?
– Сколько угодно, – согласился Кармоди.
Они подняли стаканы к далекой линии между морем и небом, и Стюбинс произнес торжественное посвящение:
За лодки, что в море,
И женщин на суше —
С одними нет горя,
С другими нам лучше.
– Аминь, сэр, – сказал Кармоди и выпил. Как там Вилли в «Крабб-Потте», подумал он.
Стаканы вновь наполнились. Второй тост по традиции полагалось произнести Кармоди.
За развеселых королев,
За бережливых жен,
За юных и прекрасных дев,
За ту, в кого влюблен.
На этот раз ответил Стюбинс:
– Воистину аминь, сэр. – И они выпили в благоговейной тишине, прислушиваясь к плеску волн у литого корпуса и негромким, но оживленным сплетням уток-морянок на отмели.
Уже готовый к четвертой порции, Кармоди решил, что пришло время посмотреть на джентльмена, с которым он все это выпил. Он отодвинулся от рубки и теперь мог испытать это пепельное привидение прямым взглядом глаза в глаза.
– Значит, вы тот самый Герхардт Стюбинс? Я наслушался о вас от моей команды бог знает сколько. Сам я в кино больше не хожу, эти чертовы сиденья стали слишком узкими.
– Так и есть – Герхардт Стюбинс, – с легким поклоном отвечал высокий человек.
– Тот самый сукин кот, из-за которого столько всего наворотили в городе, пока я был в море?
Стюбинс отвернул на лоб черную повязку.
– Тот самый сукин кот, – улыбнулся он. Потом снова звякнул горлышком ирландского виски о стакан Кармоди и, пока наливалась жидкость, не сводил с Кармоди глаз. – К вашим услугам.
– И эта свистопляска с морским львом, когда мы входили в порт, тоже ваша? Камера, народ и все такое?
Стюбинс кивнул.
– Ну, вы уж простите за прямоту, капитан Стюбинс, – продолжил испытание Кармоди, – но с виду вы не настолько, гм, бодры, чтобы командовать таким огромным флотом.
– Капитан Кармоди. – Стюбинс наклонился еще ближе к круглой голове и заговорил интимно, даже заговорщицки: – Я вам тоже скажу прямо, ибо чувствую, что у нас с вами есть что-то общее… йа совсем не бодр. Если я чем-то и командую в этом огромном флоте, то разве что… пожалуй, это можно назвать церемониальным почитанием, да и то, гребись оно все, малой частью. Еще?
Кармоди протянул стакан, тяжело вздохнув. С этим покорным вздохом утекло его тщательно выстроенное справедливое негодование. Он уже понимал, что стоит ему расслабиться – и этот торчащий у него перед носом серолобый упырь как нехрен делать станет его закадычным другом. Товарищем по команде. Придерживая стакан, Кармоди развернул плотный джинсовый зад и подпер им рулевую рубку рядом с тонкой тканью Стюбинсовых брюк. Некоторое время мужчины стояли молча, потягивая виски и щурясь на мягкое туда-сюда горизонта. Кармоди заговорил первым: