– Мне сказали, что вы были знаменитым кинорежиссером.
– Был, так и есть, – сказал Стюбинс. – А вы, капитан? Я наслушался о вас бог знает сколько от нашего исполнительного продюсера. Который заодно ваш пасынок?
– Николас Левертов? Я бы не рискнул назвать его пасынком. Я его видел всего один раз. Прилетал на Гавайи, у нас с Алисой там был медовый месяц. Он подарил нам каменный горшок, чтобы тушить в нем рыбу, с резным узором в форме желтопера, – треснул, как только я собрался в нем что-то готовить.
– Ник говорит, вы рыболовная знаменитость в здешних водах. Аристократ, он, кажется, сказал.
– Был – тоже так и есть. Аристократ, надо же. Знаете, сэр, эти странные прозвища дают в песочницах… детская табель о рангах, дети их потом перерастают. Или это они перерастают детей, как в моем случае. Раньше можно было быть аристократом, сейчас уже нет. В старой бочке осталось слишком мало рыбы. Теперь речь не об аристократии, а о том, кто больше наскребет этой мелочи. Со дна этой старой бочки. И все же честная работа – рыбная ловля – все лучше, чем биржа труда. А вы, мистер режиссер… чем вы заняты с тех пор, как кончилась ваша честная работа?
Стюбинс глухо посмеялся, оценив шпильку:
– Я иногда еще работаю. Видели рекламный ролик круизов на «Принцессе», где вещает капитан с бородой? Там мое лицо. Борода и мужественный голос принадлежат агентству.
– Видел я этот ролик. Вы там курите длинную глиняную трубку.
– Трубка тоже моя. Но, честно сказать, в последний раз я работал режиссером лет десять назад, а то и больше. Фильм про рубаку-фанфарона «Темная любовь Синдбада».
– Не так чтобы крупная удача, кажется.
– Да уж. Крупноформатный, крупнобюджетный и крупнодолларовый провал года. Мы снимали там всех претенденток на африканскую мисс Вселенная а-натюрель по всему Золотому Берегу. Героем был стераноидный хлыщ с губными имплантами. Студия потеряла на этом почти сто миллионов.
– Вас отправили в отставку?
– Меня слишком дорого отправлять в отставку. Из меня сделали декоративного президента. – Стюбинс вытянулся во всю свою внушительную длину, напустил на себя серьезный вид и натянул на глаз повязку. – Я еще могу покрасоваться весь в белом, когда студии надо произвести впечатление на инвесторов. Выступаю, даю обеды, пиарюсь на кампаниях по сохранению лысых чаек в Бразилии… такое дерьмо.
– На такую высокую фигуру это должно нагонять сильную тоску.
Стюбинс вновь засмеялся, и смех вышел натянутым и приглушенным одновременно, словно в трюме большого грузового судна тренькнуло перекрестье крепежа.
– Это способ оставаться на плаву и на борту. Понимаете, капитан, у меня морская аддикция в последней стадии. Я ветряной нарк. Безнадежен! Я стану последней корабельной крысой, если все другие койки на судне будут заняты.
Кармоди потер красный комок носа, все такого же онемевшего и холодного. Руки тоже замерзли, но он больше не дрожал.
– Так вот что, по-вашему, нас связывает – мореходство?
Стюбинс покачал головой:
– Не-а, то, что у вас – рыболовная аддикция. Я отличаю моряка от рыбака по глазам. У рыбака в глазах уверенность: он всегда знает, зачем вышел в море и когда что получит – или не получит. Моряк не знает.
– Выходит, не всякий рыбак – моряк? Ладно, тут я особо спорить не буду. Я в молодости поработал на яхтах, мне не понравилось. Для слюнтяев дело. Я лучше буду травить сети, чем смотреть, как очередной сукин кот травит за борт. В старой бочке, может, и мало чего осталось, но она все ж как-то связана с главным источником жизни – с рыбой; тогда как гулять под парусами – подумаешь, хобби. Как драки на мечах или типографский набор. Ладно, раз мореходство не подходит, то… наверное, возраст.
– Нет, – задумчиво сказал Стюбинс. – Возраст нас тоже не связывает, капитан, хотя я польщен, что вы так думаете. Сколько вам лет?
– Скоро семьдесят, – соврал Кармоди.
– А сколько, по-вашему, мне?
– Лет семьдесят пять примерно.
– Скоро девяносто. Я старше вас на добрых двадцать лет, капитан, и это еще не сама древность. В каждом круизе я натыкаюсь на богатых сукиных котов еще старше меня. Сейчас легко накопить года, если хватит везения и денег. Не-а, это не года, это эпоха. Мы – два анахронизма. Мы больше не принадлежим этому миру. Мы неуместны во времени и в обществе…
– Потому что нам по-прежнему нравится ходить в море, ловить рыбу и пить традиционный виски? Чушь! – Кармоди почувствовал, как по такому случаю вслед за ирландским виски в нем просыпается ирландский дух. – Не знаю, как вы, старый мокрец, но я числюсь ключевой фигурой этого, прости господи, современного общества!
– Я это вижу, капитан, – кротко согласился Стюбинс, – хотя бы по обводам вашего нового корабля. Я был не прав. Простите, что смешал вас в одну кучу с собой, старым ископаемым. – Его глубокий голос звучал настолько примирительно, что и этот спор, который уже собрался затеять Кармоди, мгновенно сдулся. Длинная серая рука невнятно указала на простиравшиеся перед ними пустые воды. – Возможно, только это нас и объединяет – море, проклятый старый океан, который мы оба… Погодите! Слушайте! – Рука застыла, воздетая в дымке, словно дополнительное ухо. Затем Стюбинс снова пригнулся, еще ниже, чем раньше. – Вы слышали? – прошептал он.
Теперь Кармоди тоже услышал – звук походил на механическую поступь большой деревянной лошади с деревянными подковами. Она приближалась к ним от доков по другому борту.
– Это японский гигант, – выдохнул Стюбинс Кармоди в ухо. – У него сапоги на деревянных платформах, хотя зачем Кинг-Конгу платформы? А теперь тихо, сейчас вы услышите этого кастрированного дурачка, Кларка Б. Кларка. Надо срочно допивать бутылку, капитан, – нам скоро понадобятся свободные руки.
Теперь топот доносился прямо с главного трапа безо всяких там если-позволите. Округлые формы Кармоди снова наполнились негодованием. Он уже собрался прокричать этому, дьявол разбери, топотуну вопрос, что он о себе думает и кто позволил ему топать по трапу!.. но тут захлопнул рот от другого звука.
– Мистер Стю-у-убинс…
Можно было подумать, это кричит в легком бризе морянка – настолько выходило приглушенно и вкрадчиво.
– Вы же здесь, я знаю, старый вы хитрый лис. Мальчишка Каллиган всем разболтал. Выходите, выходите, где бы вы ни были.
Голос был как у того белого копа, только подобострастнее. Дружелюбнее. Кармоди он совсем не понравился.
– Серьезно, Герхардт, никто не сердится на вас из-за этого дурацкого морского льва. Вы тут ни при чем, да и вообще невелика беда. Сделаем новое чучело. А большой бык вполне жив, слышите? Слегка отключился. Этот чик-чик, который ему задал дрессировщик, будет для ублюдка хорошей терапией, как электрошок. Никто и не думает сердиться, Герхардт, богом клянусь, – зато у нас на сегодняшний вечер назначено очень серьезное общественное дело, если вы помните. У вас на ужин красная нерка и камбоджийские миллионеры, среди них даже премьер-министр. Герхардт? Разрешите зайти на борт?
Скрип теннисных туфель по металлическому трапу. От гнева Кармоди сделался еще круглее и краснее – нахрен ему на борту лишний нахал!
– Также если мой голос достигает мистера Кармоди, то его ищет жена. Эй? Алло? Я поднимаюсь на борт, джентльмены, хотите вы или нет…
Кармоди почувствовал, как Стюбинс сжал его руку.
– Приятно было с вами познакомиться, капитан, – прошептал он. – А теперь, если позволите, не буду больше беспокоить.
Все еще пригнувшись, как полусложенный карманный нож, высокая фигура встала на цыпочки и направилась к планширю. Решительно и обреченно длинная твиловая брючина перекинулась через поручень. Кармоди бросился к Стюбинсу:
– Подождите, эй, вы, не дурите. – Через миг он разглядел под планширем скоб-трап, а высунувшись за борт, увидел крошечный двухкорпусной «зодиак», к которому и вел этот трап. – Так вот на чем вы приплыли?
– Морской автомобиль, специально для побегов, – признался Стюбинс.
– Больше похож на морской гроб, если вас интересует мое мнение. – Кармоди уже слышал, как Кларк Б. Кларк что-то кричит из люка. – Но чтоб меня разорвало, если я намерен остаться на борту и отбиваться от ваших заклятых друзей, пока вы в бегах. Мне и так есть от кого отбиваться – больше, чем надо. Слезайте и пропустите меня. Я поведу.
– Даже и не знаю. Я ведь умею обращаться с этой машиной.
– А я умею обращаться с этой береговой линией. Слезайте и пропустите меня, черт подери. Я вам покажу, как штурманят рыбаки!
Он сел сзади, рядом с мотором. Стюбинс отвязался от трапа, и Кармоди подождал, пока плавучий агрегат не вынесло волной вперед из-под стилумного носа его лодки. Он сидел пригнувшись, как и Стюбинс.
– Держитесь крепко. Мы не будем включать мотор, пока нас не вынесет к течению. Так они могут вообще ничего не заметить. – Ирландский виски придал ему дерзости. Кармоди усмехнулся человеку, сгорбившемуся на передней банке. – От чего мы, кстати, убегаем? – прошептал он. – А то я забыл…
– Я намерен уклониться от очень серьезного общественного дела, к которому в настоящий момент не расположен. Не знаю, от чего убегаете вы, но должен отметить, что благодарен вам за компанию.
– У меня есть плацдарм на той стороне бухты, – сказал Кармоди. – Можно спрятаться там, если вы не возражаете против незаконных лосей и домашнего пива.
– Ни секунды. Но не увидит ли нас весь город на этой открытой воде? Кларк Б. со своими мальчишками вышлют за нами скоростной катер еще до того, как мы доберемся до середины бухты.
– Мы не пойдем через бухту, мистер Стюбинс. – Кармоди три раза сунул в прорезь карту-ключ для уверенности, что зажглась искра, затем коснулся кнопки стартера; маленький двигатель выстрелил первым оборотом. – Мы пойдем в обход.
Он попробовал добавить газу, но мотор был еще холодным и потому заглох; он попробовал завести его снова, и получилось еще хуже. Выхлопная труба случайно вышла из воды, и по пустой бухте пронесся грохот, как от сигнальной пушки. Кармоди обернулся через плечо. Гигант на причале завопил и подпрыгнул, словно пушечное ядро просвистело у него над головой. Через секунду на палубе появился Кларк Б. Кларк, забрался на крышу рулевой рубки и, заслонив глаза от света, поглядел в их сторону. После чего он прогрохотал по металлическим ступеням трапа и вслед за гигантом направился к лимузину.