– Моя маленькая лилия на свалке. Совсем распустилась.
Отягощенная кольцами рука упала камнем, и Луиза зарыдала – беззвучно, только нескончаемый дождь пурпурного цвета омывал обе щеки.
– Это не то, что вы думаете, – повторил Грир. Он внимательно смотрел на Кларка Б., силясь понять, куда могла спрятаться смертоносная израильская спринцовка.
– Пойдемте внутрь, – сказал наконец Айк. – У нас должно быть пиво.
Пива не было. Наверное, его выпила Алиса. Кто угодно другой не выбросил бы пустые бутылки. Айк поставил кипятиться воду для кофе, Луиза, примостившись у столика для завтрака, все рыдала над своими бедами. Она уже забыла о братьях, и теперь ее мучили личные проблемы. Никто ее не любит на этой «Чернобурке». Шикарные суки только и знают, что потешаться. Она даже не цаца. Она просто дура! Она бы вернулась домой, но мать подает на развод, братьев где-то носит, она не помнит где, и она просто не может оставаться тут совсем одна с этими проклятыми хряками и медведями! А еще она подцепила от кого-то молочницу! И – что там было еще? – да, точно, она звонила на «Принцессу», и папы нет на борту!
– Он вообще не показался в судовой конторе, – рыдала она.
Грир похлопал ее по руке, кольца звякнули, ударившись о пластиковую столешницу.
– Что ты, Лулу, он просто болтается где-нибудь в округе со старыми кегельными приятелями – Анкоридж… Джуно…
– Именно так, Луиза, – добавил Айк. – Старый кот ушел в загул. Вспомни самоволку Кармоди – сколько она длилась?
– Он и билет не сдал, чтоб получить назад деньги, – выла Луиза. – Это ведь непохоже на Омара Лупа. Правда?
Они согласились, что да, непохоже, и Айк разлил кофе по чашкам. Решили дать ей выплакаться. Левертов пообещал найти ей в городе хорошее жилье. Грир заполз к себе на койку. Кларк Б. задремал в углу за столиком, вывернув губы и закатив глаза под веки, где на широком экране сновидений мерцали его божества. Когда Левертов наконец встал и повел Луизу к лимузину, Кларк был бодр и внимателен, словно и не засыпал.
– Женщины и белые мужчины, на борт первыми! Кларк Б-как-Большой-Босс встает к штурвалу.
– Не сейчас, – сказал ему Левертов. – Дай мне карту, я поведу. Теперь твоя очередь утешать безутешную Луизу.
Кларк Б. звонко щелкнул резиновыми каблуками палубных туфель и подскочил к Луизе, чтобы взять ее за другую руку. Айзек вышел за ними во двор. И правильно сделал, как вскоре понял Кларк. Он единственный заметил, как этот сенильный сукин сын пригнулся, чтобы наброситься снова. Николас смотрел в другую сторону, его спину ничего не закрывало. Руки Айка и Кларка Б. были заняты Лулу. Она висела между ними на подмышках, бессильно откинув назад голову. Размазанный макияж пробил себе путь в другую сторону и потек по лбу. Пурпурные лучи расходились теперь от глаз во все стороны. Кларк Б. и Айк волокли ее к дверям лимузина, словно запутавшуюся в веревках марионетку, и тут Айзек Саллас вдруг закричал:
– Осторожно!
Если бы не это, Ник был бы сейчас со сломанной спиной. Но он даже не вздрогнул. Он был настолько спокоен, что, можно подумать, ждал (но ведь он уже решил, что сам поведет машину!), когда же пес снова на него набросится. Что этой твари так в нем не понравилось? Может, волосы? Но если он уже решил, что поведет сам, ему не требовалось это второе оскорбление. Вообще-то, второе оскорбление стало неожиданностью. Ник для того и болтался по двору, долго прощался с Салласом, пока мы с сумасбродной куклой ждали его на заднем сиденье… чтобы оскорбитель успел занять свой пост под кустом. Чтобы он все устроил сам. Потом Саллас ушел в трейлер, Николас сел за руль, и никто ничего не сказал о сумасшедшем барбосе. Ни слова. Николас, он играл в открытую, просто вел машину. Он не повернул руль, чтобы кого-то сбить, он не повернул руль, чтобы кого-то объехать. Око за око. Чисто и просто. Нужно только продолжать делать то, что он делал раньше, и не прогибаться перед мелкой тиранией, с помощью которой общество давит на твои кнопки, дергает тебя за цепь. Не смотреть ни налево, ни направо. Не знать ни гнева, ни пощады. Месть прекрасна, – так говорила Большая Шишка, – если играешь в открытую. Месть легка, месть проста. Едва заметный толчок под днищем старого мягкого авто из тяжелого железа. Всего лишь легкий толчок. Слева и спереди, потом сзади. Даже не подал виду, что заметил, не говоря о том, чтобы тормозить. Что за парень!
15. Мы сердце собаке терзать отдаем?
Кладбище Битых Псов находится в самом конце бульвара Кука, на пяти крутых болотистых акрах, усыпанных юккой и камнями. Легковушки, двух- и трехосники трутся носами друг о друга, выстроившись в несколько рядов на покореженном крае асфальта; мотовелосипеды, «харлеи» и трехколесники втиснуты между ними. Группки приехавших на похороны плетутся медленным шагом вверх и вниз по склону, постоянно прибывают те, кто пришел пешком. Извилистое движение выглядит настолько плавным и размеренным, что наблюдателю за удаленным монитором оно может показаться одной и той же сценой, замедленной в четыре раза и прокручиваемой непрерывно, – ровно до тех пор, пока этот наблюдатель не заметит неуместную здесь фигуру с черным галстуком-бабочкой, двумя блокнотами и восемью блестящими стеклянными глазами, которая носится от одной группы к другой, как паук, только в три раза быстрее.
Уэйн Альтенхоффен пребывал на седьмом репортерском небе. Когда вчера вечером он разреза́л и раскладывал по конвертам двести напечатанных Гриром листков с черными рамками, это было частью всерьез, частью ироничным жестом. Он ожидал, что, помимо членов клуба, придет максимум человек десять. И уж точно не столько. С другой стороны, конечно, время. Приличных размеров рыбацкая флотилия стояла на якоре в ожидании завтрашнего открытия летней сейнерной сессии. Съемки остановили до того, как починят декорации, отчего охрана из числа Битых Псов получила выходной. Ежедневную толпу зрителей сегодня не пустили на береговую площадку, чтобы члены профсоюза грузчиков могли перенести трибуны на место следующих съемок. Вместо того чтобы болтаться по парковке и тянуть шеи, эти зрители предпочли переместиться на склон холма: похороны собаки среди луговых цветов – не самое интересное зрелище, но всяко лучше, чем глазеть на рабочих. Разнообразнее.
Орден Битых Псов купил эти пять акров во времена, когда трава была зеленой, а энтузиазм и желание построить Приют для Бездомных Щенков сильны и кипучи. Этот кусок земли всегда считался бесполезным среди банкиров и застройщиков – даже среди азиатов, которые скупали и строили все и везде, – но Битые Псы оказались прозорливее. Они разглядели, что каменистый склон может стать идеальным местом для их раскрученного до небес щенячьего проекта. Верхняя треть участка спускалась под углом к неровной полосе деревьев и Колчеданам, образуя отличный пустырь, – будет где повозиться бедным сироткам. Из земли круглый год бьют ключи – можно пить, а можно валяться в грязи. Для вынюхивания и выкапывания подойдут лемминговые норы, притаившиеся в запутанных перекрестьях дорожек среди больших базальтовых камней, а с самого холма открывался ясный красивый вид на юго-восток и северо-запад: сиди и вой себе на луну, когда она катится мимо полным и ярким галопом. Но самое главное: участок был дешев. Расположен удобно и близко от центра, притом, что ни одна недвижимая сука не собиралась его застраивать. Слишком круто и неустойчиво. Единственной постройкой на поляне была самая первая, еще деревянная городская водонапорная башня: после многолетних оползней теперь можно было прямо с земли ступить на помост у задней стенки большой бочки, однако к такому же помосту спереди приходилось по-прежнему забираться по лестнице из двадцати ступеней. Настолько неустойчиво. Да, участок предлагал многодолларовый вид на бухту, но при постройке дома пришлось бы поднимать переднюю дверь на двадцать-тридцать футов над землей, чтобы соединить ее с задней горизонтальным уровнем пола. Юным собачьим лапам горизонтальный пол был ни к чему, и клуб рассудил, что наклонное основание приюта пойдет им только на пользу – пусть тренируются. Так они купили этот участок, и оставалось еще достаточно денег, чтобы начать строить этот их песий загон милосердия.
Первыми на пути благородных намерений встали камни. Продраться через зазубренные пласты оказалось намного труднее, чем представлялось заранее. Сломав два гусеничных трактора и один экскаватор, миссис Херб Том заметила:
– Как истуканы с острова Пасхи: тащишь голову, а потом выясняется, что под землей закопано целое туловище.
Клуб потратил весь День труда и прилегающие выходные, прокладывая грунтовую дорогу между зубчатыми выступами, чтобы хотя бы возить материалы от конца Кук до стройплощадки. Результатом этих усилий стала не дорога, а ее жалкое подобие. Она петляла мимо несдвигаемых валунов, как рваная грязная змея, но проехать по ней все же было можно. Однако на следующую ночь после того, как дорогу закончили, по склону Колчеданов прошелся несильный толчок. Три и шесть или четыре балла. Ерунда. Вот только наутро выяснилось, что дороги больше нет. Ее покрывал свежий дерн из ярко-зеленой травы и гаультерии. Все росшее над дорогой попросту сползло вниз, дабы прикрыть неприглядную рану.
К концу лета энтузиазм Битых Псов улетучился. Никто, естественно, не захотел покупать у обескураженных членов клуба этот кусок земли, и через некоторое время он столь же естественно стал последним пристанищем для их усопших. Сначала для четвероногих, но в один июньский день выяснилось, что место подходит и тем Псам, кто передвигался вертикально, но умер слишком поверженным и не мог позволить себе лучшее место.
Бедный помешанный немой по имени Слюнявый Шпиц Боб стал первым двуногим членом клуба, удостоенным захоронения на священно-собачьей земле Битых Псов, хотя сказать, что он передвигался вертикально, значило бы погрешить против истины. У Слюнявого Боба не было пальцев на ногах, колени застыли в постоянном полусгибе, а позвоночник ниже ребер полностью закостенел. Ходил он, склонившись так низко, что спутанная борода часто мела землю. Одна и та же катастрофа повредила ему ум, колени и спину. Никто даже не знал его настоящего имени. Слово «Боб» размещалось на воротнике его рваной футболки, а щетинистая борода и бакенбарды пр