Часть вязаной шапки, выставленная в плотном овале, стала покрываться льдом. Айк наблюдал, как прямо у него перед глазами завязываются кристаллы. Этот лед может ему пригодиться. Пить хотелось все сильнее, и это тревожило. Адреналиновая сухость во рту, видимо. Когда-то давно, во время напряженных полетов на «бабочке», подобная сухость бывала до того сильной, что приходилось кусать язык, пока не появлялась слюна или кровь. Но сейчас Айк не чувствовал такого напряжения. Это безводье, похоже, пришло снаружи. Губы словно выморозило, от жажды тупела голова. Он притянул к себе аварийный ящик. Там лежал трехгаллоновый бак бензина, несколько фальшфейеров, люминесцентный фонарь, якорь и маленький запасной компас с безумно вертящейся иглой. Воды не было.
Он поднял руку, надеясь поймать несколько пролетавших мимо ледяных ядер, но они только жалили ладонь, как шершни. Он нашел мягкую палубную туфлю и надел на руку, как вратарскую рукавицу. Ему удалось сбить с пути несколько свистящих кристаллов, и они упали на грудь парки. Он поднял край шерстяной шапки, чтобы рассмотреть их поближе. Колючки размером с вишню, украшенные геометрическими зазубринами. Когда он взял один такой репейник в руку, тот исчез в мгновение ока, оставив на пальцах знакомый запах, и Айку понадобилась минута, чтобы вспомнить, откуда он его знает. Так пахло в зубном кабинете – чудной сладкий аромат закиси азота.
Рваная синева над головой начала наконец терять свет, становясь все более фиолетовой. По-прежнему никакое свечение не указывало, где садится солнце. Ветер с моря был единственным ориентиром, если только он не поменял направление. Он совершенно точно становился все сильнее и свирепее. По оценке Айка, шестьдесят или семьдесят узлов, но он мог ошибиться чуть ли не наполовину, причем в любую сторону. Этот ураган не походил ни на один из известных ему ветров – слишком ровный и одновременно слишком жестокий. Он верещал над самой водой, как конвейерная лента на консервном заводе, разогнанная до маниакальной скорости. Сквозь тонкую ярость кое-где даже проглядывали звезды.
Темнота стояла уже долго, когда Айк включил фонарь, чтобы посмотреть на часы: они показывали десять тридцать утра вчерашнего дня, и секундная стрелка крутилась как сумасшедшая в противоположную сторону. Как игла компаса. Наверное, не так уж трудно вычислить правильное время, уверил он себя. Плюс с минусом обменялись резиденциями, точно богатые менеджеры из Нью-Йорка и Майами. Он вспомнил, как Джинни объясняла ему принцип изменения полярности согласно китайской Книге Перемен. Линии ян стремятся получить все больше и больше ян, а линии инь все больше и больше инь, пока они не поменяются местами, подчиняясь закону равновесия. Треск – и в зазеркалье. Тотемный столб переворачивается, тот, кто был внизу, оказывается наверху. И этот переход происходит практически мгновенно. Нет места для постепенности между плюсом и минусом, утверждением и отрицанием, верхом и низом. Нет времени для постепенности, или для проверки, или для суда – особенно для того мускулистого ветхозаветного суда, которым пытался торговать Гринер. Никакой карающей десницы с небес. Нет, это просто отладка небольшого сбоя, который нужно периодически исправлять. Простое безличное физическое явление. М-да? Почему я тогда воспринимаю его так лично?
Ответом ему был тонкий визг ветра. Айк снова вытянулся под сиденьем, подальше от этого воя. Не считая обдирающей жажды, ему было вполне удобно. Дно лодки высохло, как и одежда. Каждые несколько минут он менял рулевую ногу и держал корму точно по ветру. Если ураган не поменял направление, лодка двигалась к берегу, хотя, скорее всего, немного в сторону. Тут ничего не поделаешь. Идти против такого ветра, особенно задом наперед, было бы пустой тратой бензина. Оставалось только держаться этого курса, пока не взойдет луна или не наступит день.
Перед самым рассветом он услыхал пустой кашель мотора и стащил с лица защитную шерстяную маску. Быстро раскрутил синие провода. Мотор продолжал кашлять. Черт. Значит, синие работали только для зажигания. Их нужно было раскрутить сразу после того, как мотор завелся. За это время соленоид, наверное, уже изжарился. Надо срочно добавить в бак бензин – до того, как мотор окончательно заглохнет! Зажав фонарь зубами, Айк умудрился капнуть в бак достаточно топлива, чтобы спасти умирающий двигатель. Затем сделал воронку из морского якоря и вылил в бак все, что оставалось в канистре. Ветер был таким сухим и холодным, что Айк не почувствовал запаха бензина, пока не повалился обратно на дно плота.
Когда мрачная простыня нового дня начала расстилаться в воздухе, Айк расслабил парку, стащил с лица кристаллизованную шерсть и огляделся. Не изменилось почти ничего: ветер все так же обстреливал воду испепеляющим ледяным огнем. Мотор все так же взбивал ее на скрипучем реверсе. Вид с каждой из четырех сторон открывался такой же, как и с трех других.
– Ладно, – сказал Айк рассвету. – Дальше что?
Он посмотрел на часы. Они утверждали, что день все еще вчерашний (то есть уже позавчерашний), секундная стрелка остановилась. Он подумал было снять бесполезный хронометр и бросить в зубы ветру, просто чтобы показать характер. Но вдруг придет время, когда ему понадобятся эти часы (время придет, а то) для наживки или обмена? Он снова натянул на лицо шапку, лег на дно и принялся смотреть сквозь хрустальное плетение на этот чертов рассвет в синем синем синем.
Синий рассвет помог отцу Прибилову осознать, что он простоял на коленях всю ночь. Он хрипел, бормотал и не чувствовал своего тела ниже пояса. Распустив набожный узел, в который сложились его пальцы, он ощупал голую ногу. Она была холодна, как бурая водоросль, ничего не чувствовала и покрылась каплями влаги. Что за глупость, Саймон-простофиля[108]: молиться всю ночь о благословенном зрении – на холодном полу, на старых коленях – и, конечно же, получить наконец то, на что не жаль посмотреть, да? Онемевшие ноги, протекающий мочевой пузырь и эти дурацкие глаза, не ставшие лучше даже на горчичное зерно! Все та же нечестивая мазня.
– Scribe visum et explana eum super tabulas, ut percurrat, qui legeriteum – запиши видение и начертай ясно на скрижалях, чтобы читающий легко мог прочитать. Разве не так Ты наставлял Аввакума, глава вторая, стих два? Как насчет старого изношенного читающего, который еле видит, какое там, прости Господи, прочитать? Неужто столь преданный читающий не заслужил скрижалей поразборчивее?
Мазня стала чуть ярче, но не яснее. Он вытер руки о нижнюю рубаху. Подумал, что надо дотянуться до полотенца и как-то привести себя в порядок, но понимал, что не сможет. Он изогнулся, пытаясь схватиться за холодный керамический кроватный столбик позади себя. После долгой хрипящей борьбы он как-то умудрился закинуть себя на кровать. Ноги лежали парой мертвых угрей. Прикрыв эти убожества двумя сторонами стеганого одеяла, он шарил на тумбочке, пока не нашел стакан листерина, в котором отмокали его зубы. Выпил сколько мог, откинулся на спину и снова повернул свои спрятанные в ямки глаза к светящемуся окну.
– Bonum certamen certavi, fidem servavi – подвигом добрым я подвизался, веру сохранил, но если Ты думаешь, что я совершил течение[109], то ты ошибаешься. Я решился. Я ранен в бедро, подобно Иакову, боровшемуся с ангелом, но я решился; и перед лицом Твоим я клянусь: я зажал руками голову Твою и клянусь, подобно Иакову, что не разомкну их, пока Ты не сдашься и не выдашь мне благословенных ключей! Ты здесь? Ты слышишь меня?
Пустота оставалась синей, бесформенной и не выдавала ничего. Отец Прибилов вздохнул. Не отводя глаз от света, он снова нащупал стакан и выпил остатки листерина.
Алиса замедлила джип, чтобы свериться со временем в окне бутика мисс Айрис. Ни одна пара из дюжины антикварных часов не показывала одинакового времени, но все вместе они соглашались, что приближался полдень. Ежедневно в полдень выходил из своей башни Радист – прочесть любые коммюнике или обрывки ток-шоу, которые ему удавалось поймать на своей короткой волне. Почти все горожане уже собрались у этой его коротковолновой башни. Проезжая по Главной, Алиса заметила десять-двенадцать бродячих псов. Загон у Шинного города, должно быть, распустили. Несколько человек, виденных ею на улицах, были профессиональными охранниками, в большинстве тоже Псами – Битыми Псами, все еще в форменных куртках корпорации «Чернобурая лиса». Когда городской совет узнал, что Бергстром и его Белый патруль сбежали на ролкере из города, как-то само собой оказалось, что единственной логичной заменой должно стать это Цистерновое Братство. Кое-кто из Псов окликал проезжавшую мимо Алису, спрашивая, который час. Они видели, как она останавливалась у окна Айрис.
Она заметила миссис Херб Том: та сидела на ящике у открытой двери «Херки». Тоже интересный Брат во Псах. На плече этой маленькой женщины с острым подбородком висела поверх куртки большая кобура – куда более сильный знак принадлежности к власти, чем лого «Чернобурки» под нею на самой куртке. Миссис Херб Том встала и помахала джипу:
– Эй, Алиса, что тебе сказали часы?
– Одиннадцать сорок пять примерно, – притормозив, ответила Алиса.
Миссис Херб подошла поближе, топая ботинками со стальными носами.
– Ты к доктору Невсебеку? Да, новости сейчас никому не помешают. – В грубоватом голосе женщины чувствовалось смущение и зависть. – Если будет хоть что-то из внешнего мира, мне бы очень хотелось знать. Любую чепуху.
Алиса заверила ее, что непременно сообщит – что угодно, каким угодно способом, – и поехала дальше, качая головой. Хоть что-то, какой бы абсурдной ни была новость, каким бы нелепым ни казалось это желание. Отчаянные попытки установить контакт с внешним миром – еще один способ уследить за временем, что старается сделать каждый. Да, время было долгой и приятной игрой, но, как думалось теперь Алисе, эта игра окончена вместе с концом универсальных гринвичских сигналов. Когда явился этот болт среди ясного неба, все рулившие игрой-временем судьи-хронометры встали как вкопанные, чтобы никогда уже не сдвинуться с места. Остались старые механические трудяги, вроде тех, что видны в окно мисс Айрис. Они тоже встанут, но их можно будет завести снова, хотя откуда нам знать, какое выставлять время? И есть ли смысл, если игра окончена? Если и есть, то не больше, чем в обрывочных посланиях Радиста. Очевидно, и сигналы времени, и ток-шоу в Куинаке, в этой странной маленькой щели на удаленном краю света, очень скоро станут прошлым – перспектива привлекательная и ужасающая одновременно. Как заметила Дельфийская эскимоска сегодня утром, когда они допили последнюю банку диетической пепси-колы: «Теперь только вверх и все под горку».